Стивен Кинг - Недомогающая

— Да, мне было бы тоже намного удобнее. Не говоря уже о моей жене.

— Я пытался дозвониться ей, но она не брала трубку. — Я слышу, как подозрения вновь закрадываются в его голос. Я объяснил ему все, рекламисты прекрасно умеют это делать, но эффект убеждения длится всего лишь около шестидесяти секунд.

— Скорее всего, она поставила его на беззвучный режим. Плюс, благодаря лекарству, которое ей выписал врач, она достаточно крепко спит.

— В котором часу вы будете дома, мистер Франклин? Я могу побыть здесь до семи; потом здесь будет только Альфредо. — Уничижительная нотка в его голосе говорит о том, что лучше бы мне иметь дело с не знающим английского языка мексиканцем.

Никогда, думаю я. Я никогда не буду дома. В сущности, меня там никогда и не было. Мне с Эллен так понравились Багамы, что мы переехали на Кейбл Бич и я устроился на работу в небольшой фирме в Нассау. Я рекламирую сделанные на заказ круизные судна, распродажи стереосистем и открытия супермаркетов. Вся эта история с Нью-Йорком была просто осознанным сном, сном, который я могу прервать в любое время.

— Мистер Франклин? Вы еще здесь?

— Да, конечно. Я просто думал. — О чем я думал, так это о том, что, если я поеду прямо сейчас и возьму такси, то буду там через двадцать минут. — У меня есть одна встреча, которую я никак не могу пропустить, но почему бы нам не встретиться в моей квартире в шесть?

— Как насчет вестибюля, мистер Франклин? Можем подняться вместе.

Я думаю о том, чтобы спросить его, как, он считает, я избавлюсь от тела своей убитой жены в час пик — потому что это — именно то, о чем он думает. Быть может, эта мысль лежит и не на поверхности, но точно не в глубине. Он думает, что я воспользуюсь грузовым лифтом? Или спущу ее в мусоросжигательную печь?

— В вестибюле, так в вестибюле. — говорю я. — В шесть. Если получится, то даже без пятнадцати.

Я ложу трубку и направляюсь к лифтам. Чтобы попасть к ним мне приходится миновать кафе. Билли Эдерли прислонился к дверному проему и пьет «Ноззи». Это невероятно паршивая газировка, но ничего другого у нас не продается. Эта компания — наш клиент.

— Куда вы собрались?

— Домой. Звонила Эллен. Она себя нехорошо чувствует.

— Вы не забираете свой чемодан?

— Нет. Полагаю, что он мне будет не нужен некоторое время. По правде говоря, возможно, он мне никогда больше не понадобится.

— Я работаю над новым направлением рекламы «Потенции». Думаю, что его ждет успех.

— Я в этом не сомневаюсь, — говорю я, и так оно и есть. В скором времени Билли Эдерли ждет продвижение, и я за него рад. — Мне нужно поторапливаться.

— Конечно, я понимаю. — Ему двадцать четыре и он не понимает ничего. — Передавайте мои лучшие пожелания.

В «Эндрюз-Слэттери» мы набираем с полдюжины стажеров в год; именно так и начал Билли Эдерли. Большинство из них превосходны, и поначалу Фред Уиллитс тоже казался превосходным. Я взял его под свое крыло и поэтому моей ответственностью стало уволить его — думаю, что так можно выразиться, несмотря на то что стажеров не нанимают изначально — когда оказалось, что он клептоман, решивший, что наш склад материалов — его личный охотничий заповедник. Бог знает, сколько добра он своровал, прежде чем как-то днем Мария Эллингтон застала его за тем, как он загружал стопки бумаг в свой портфель размером с чемодан. Оказалось, что он был еще и немного психом. Он вышел из себя, когда я сообщил ему, что мы с ним расстаемся. Пит Венделл вызвал охрану, пока паренек вопил на меня в вестибюле, и его вывели силой.

Очевидно, старине Фредди было еще что сказать мне, потому что он начал шататься возле моего дома и выдавать в мою сторону пылкие речи, когда я приходил. Правда, он держался на расстоянии, и копы заявляли, что он просто использует свое право на свободу слова. Но я боялся не его рта. Я не переставал думать о том, что вместе с картриджами для принтера и примерно пятидесятью стопками печатной бумаги он мог стащить канцелярский или инструментальный нож. Именно тогда я попросил Альфредо дать мне ключ к служебному входу, и я начал ходить через него. Все это происходило осенью того года — в сентябре или октябре. Юный мистер Уиллитс отступился и высказывал свои претензии где-то в другом месте, когда погода стала холодной, но Альфредо не просил возвращать ему ключ, и я не отдавал его. Думаю, что мы оба забыли.

И именно поэтому вместо того, чтобы дать водителю такси свой адрес, я прошу его высадить меня через квартал. Я расплачиваюсь с ним, прибавляя щедрые чаевые — это ведь всего лишь деньги — и иду через служебный проход. Я попадаю в неприятное положение, когда ключ не срабатывает, но когда я немного дергаю им, он проворачивается. На стенках грузового лифта висят коричневые стеганые прокладки для перевозки мебели. Образ комнаты с мягкими стенами, в которую меня запрут, думаю я, но это всего лишь мелодрама. Скорее всего, мне придется взять отпуск в офисе, и то, что я сделал бесспорно является нарушением рабочего договора, но…

А что я, собственно, сделал?

И если уже на то пошло, то что я делал последнюю неделю?

— Поддерживал в ней жизнь, — говорю я, в то время как лифт останавливается на пятом этаже. — Потому что я не мог перенести ее смерти.

Она и не мертва, говорю я себе, просто недомогает.

Никудышний слоган, но последнюю неделю он очень хорошо служил мне, а в рекламном бизнесе краткие сроки — это все.

Я захожу в квартиру. Воздух спокойный и теплый, но я не чувствую ничего. Так я себе говорю, и в рекламном бизнесе воображение — это тоже все.

— Дорогая, я дома, — зову ее я. — Ты проснулась? Чувствуешь себя лучше?

Наверное, когда я уходил этим утром, я забыл закрыть спальню дверь, потому что Леди крадучись выходит из нее. Она облизывается. Она одаряет меня виноватым взглядом и, с низко поджатым хвостом, вразвалку направляется в гостиную. Она не оглядывается.

— Дорогая? Эл?

Я иду в спальню. По-прежнему виднеется лишь седеющий пучок ее волос и очертание тела под одеялом. Одеяло слегка скомкано, поэтому я знаю, что она вставала — пусть даже просто сделать себе кофе — и затем снова легла в кровать. Прошлой пятницей я пришел домой, и она не дышала, и с тех пор она много спит.

Я обхожу к ее стороне кровати и вижу, что ее рука свисает с нее. От нее практически ничего не осталось, кроме костей и обвисших кусков плоти. Я пристально смотрю на нее и думаю, что здесь существует два видения. Глядя на это с одной стороны, мне, скорее всего, придется усыпить свою собаку — в действительности, собаку Эллен, Леди всегда любила Эллен больше. Глядя на это с другой стороны, можно сказать, что Леди распереживалась и пыталась разбудить ее. Ну же, Элли, я хочу пойти в парк. Ну же, Элли, давай поиграемся с моими игрушками.

Я засовываю ее пострадавшую руку под простыни. Так она не замерзнет. Затем я смахиваю мух. Не могу припомнить, чтобы когда-либо видел мух в нашей квартире. Вероятно, они учуяли ту дохлую крысу, о которой говорил Карло.

— Знаешь Билли Эдерли? — говорю я. — Я дал ему советы по тому чертовому заказу с «Потенцией» и думаю, что он разовьет идею.

От Эллен тишина.

— Ты не могла умереть, — говорю я. — Это недопустимо.

От Эллен тишина.

— Хочешь кофе? — я гляжу на свои часы. — Чего-нибудь перекусить? У нас есть куриный суп. Только в пакетиках, но когда он горячий, то неплохой. Что скажешь, Эл?

Она не говорит ничего.

— Ладно, — говорю я. — Ничего. Помнишь нашу поездку на Багамы, дорогая? Когда мы отправились плавать с аквалангом и тебе пришлось прекратить плавание, потому что ты плакала? И когда я спросил почему, ты ответила «Потому что это так прекрасно».

Теперь плачу я.

— Ты точно не хочешь встать и немного походить? Я открою окна и немного проветрю комнату.

От Эллен тишина.

Я вздыхаю и поглаживаю пучок ее волос.

— Ладно, — говорю я. — Почему бы тебе не поспать еще немного? Я посижу рядом.