Дин Кунц - Подозреваемый
Формально Митч был свидетелем. Но для копа в отсутствие убийцы каждый свидетель считался подозреваемым.
У него не было причин для убийства незнакомца, прогуливавшего собаку. А если бы детективы решили, что он все-таки мог убить, им пришлось бы записать Игги в его сообщники, однако Игги совершенно их не интересовал.
И Митчу более убедительным казался другой вариант: детективы знали, что непосредственно к убийству он не причастен, но интуиция подсказывала: он что-то скрывает.
И теперь Таггарт снова шел к нему, а белые кроссовки сверкали на солнце.
Митч поднялся ему навстречу, не находя себе места от тревоги за жену, но вынужденный делать вид, что ему надоело бездельничать и не терпится вернуться к привычным делам.
Глава 4
На загорелом лице Таггарта зубы сияли белизной арктического снега.
— Уж извините за доставленные неудобства, мистер Рафферти. Но я должен задать вам еще пару вопросов, а потом вы сможете уйти.
Митч мог бы ответить пожатием плеч, кивком, но подумал, что молчание может быть неправильно истолковано: человек, которому нечего скрывать, должен вести себя более раскованно.
И после короткой заминки, которую, увы, могли воспринять как обдумывание дальнейших действий, он ответил:
— Я не жалуюсь, лейтенант. С тем же успехом застрелить могли и меня. И я рад тому, что жив.
Детектив вроде бы пытался изображать своего парня, да только глаза у него оставались хищными, словно у ястреба, и зоркими, будто у орла.
— Почему вы так говорите?
— Ну, когда выбирают случайных жертв.
— Мы не знаем, случайная ли это жертва, — покачал головой Таггарт. — Более того, улики говорят за то, что убийство тщательно готовилось. Один выстрел, точное попадание.
— Разве безумец с винтовкой не может быть метким стрелком?
— Абсолютно. Но безумцы обычно стремятся максимально пополнить свой лицевой счет. Психопат с винтовкой наверняка пришил бы и вас. А этот парень точно знал, в кого стрелять.
И пусть чувства Митча противоречили логике, он полагал, что в какой-то степени несет ответственность за эту смерть. Убийство совершили исключительно для того, чтобы убедить его в серьезности намерений похитителей Холли и не позволить обратиться в полицию.
Бросив взгляд на труп, который лежал на другой стороне улицы (вокруг еще работали эксперты), Митч спросил:
— Кого убили?
— Мы еще не знаем. При нем нет ни удостоверения, ни бумажника. Вам не кажется это странным?
— Если выходишь из дома для того, чтобы выгулять собаку, бумажник не требуется.
— Для большинства людей это привычка, — возразил Таггарт. — Они берут с собой бумажник, даже когда моют автомобиль.
— Как же вы его опознаете?
— На ошейнике его собаки нет пластинки с выгравированными кличкой и адресом. Но пес ухоженный, прямо-таки выставочный экземпляр, поэтому, возможно, в него вживлен идентификационный чип.
Золотистого ретривера перевели на противоположную сторону улицы, привязали к стойке почтового ящика, и теперь он лежал в тени, благосклонно принимая восхищенные взгляды тех, кто проходил мимо.
Таггарт улыбнулся.
— Золотистые — самые лучшие. В детстве у меня был такой. Я его очень любил.
Взгляд детектива вернулся к Митчу. Улыбка осталась на месте, да только от нее повеяло морозом.
— Вернемся к вопросам, о которых я упомянул. Вы служили в армии, мистер Рафферти?
— В армии? Нет. Я выкашивал лужайки для одной компании, прошел курс «Декоративное садоводство» и создал собственную фирму через год после окончания средней школы.
— Я подумал, что вы могли служить в армии. Поскольку выстрел вас не испугал.
— Еще как испугал, — заверил его Митч.
Прямой взгляд Таггарта пронзал насквозь.
Глаза Митча, казалось, превратились в прозрачные линзы, через которые коп, словно микробов под микроскопом, изучал его мысли. Митчу хотелось отвести взгляд, но он не решался.
— Вы услышали выстрел, увидели, как падает мужчина, и поспешили на другую сторону улицы, под пули.
— Я не знал, что он мертв. Подумал, что сумею как-то ему помочь.
— Это делает вам честь. Многие, услышав выстрел, бросились бы искать укрытие.
— Послушайте, я не герой. Наверное, инстинктивное стремление помочь взяло вверх над здравым смыслом.
— Может, этим герои и отличаются от обыкновенных людей. Они инстинктивно находят правильное решение.
Вот тут Митч отвел глаза, в надежде, что его желание разорвать визуальный контакт будет истолковано как смущение.
— Лейтенант, я скорее глупый, чем храбрый. Не остановился, чтобы подумать, что мне может грозить опасность.
— Так вы подумали, что его застрелили случайно.
— Нет. Возможно. Не знаю. Ничего я не думал. Не думал, просто отреагировал.
— И у вас не сложилось ощущения, что вам грозит опасность?
— Нет.
— Вы этого не осознали, даже когда увидели рану?
— Может, и осознал, но чуть-чуть. Потому что мне стало дурно.
Вопросы слишком уж быстро следовали один за другим. Выбивали из равновесия. Митч испугался, что, сам того не желая, выдаст истинную причину убийства мужчины, который выгуливал собаку.
Громко жужжа, вернулся шмель. К Таггарту не проявил ни малейшего интереса, зато завис около лица Митча, словно желал присутствовать при допросе.
— Вы увидели, что пуля попала в голову, — продолжил Таггарт, — но все равно не бросились искать укрытие.
— Нет.
— Почему?
— Наверное, решил, что меня уже не застрелят, если не застрелили сразу.
— То есть вы по-прежнему не чувствовали себя в опасности.
— Нет.
Пролистав маленький блокнотик, странички которого держались на спирали, Таггарт вновь вскинул глаза на Митча.
— Вы сказали оператору линии «911», что мертвы.
В удивлении Митч снова встретился взглядом с детективом.
— Что я мертв?
Таггарт процитировал запись в блокноте: «Застрелили мужчину. Я мертв. То есть он мертв. Его застрелили, и он мертв».
— Я такое сказал?
— Я слышал запись. У вас срывался голос. Чувствовалось, что вы в ужасе.
Митч забыл, что все разговоры по линии «911» записываются на магнитную пленку.
— Наверное, испугался сильнее, чем помню.
— Не вызывает сомнений, что вы осознавали грозящую вам опасность, но тем не менее не попытались где-то укрыться.
Мог читать Таггарт мысли Митча или нет, страницы его разума оставались закрытыми, а выражение глаз — загадочным.
— «Я мертв», — второй раз процитировал детектив.
— Оговорка. Замешательство, паника.
Таггарт еще раз посмотрел на собаку и опять улыбнулся. Голос стал еще мягче:
— О чем еще мне следует вас спросить? Что еще вы хотели бы сказать?
В голове Митча стоял крик боли Холли.
Похитители всегда угрожают убить похищенного, если к поискам подключится полиция. И, чтобы победить, нет необходимости играть по их правилам.
Полиция поставила бы в известность Федеральное бюро расследований. У ФБР огромный опыт борьбы с похитителями людей.
Поскольку у Митча не было никакой возможности добыть два миллиона, полиция поначалу засомневалась бы в его истории. Их мог убедить только следующий звонок похитителей.
А если второго звонка не будет? Если, узнав, что Митч обратился в полицию, похитители выполнят свою угрозу, изувечат Холли, убьют и больше не позвонят?
Тогда копы могут подумать, что Митч имитировал похищение, чтобы скрыть убийство Холли. Имитировал потому, что сам ее и убил. Муж всегда становится главным подозреваемым.
Если бы он ее потерял, жизнь стала бы бесцельной. Никто и ничто не смогло бы залечить рану, оставленную в его душе и сердце ее смертью.
Но если к этому прибавятся подозрения, что убил ее он, тогда боль от раны станет невыносимой.
Таггарт закрыл блокнот, убрал в задний карман, перевел взгляд с собаки на Митча:
— Так вы хотите что-нибудь сказать, мистер Рафферти?
В какой-то момент шмель улетел. Но только теперь Митч заметил, что жужжание прекратилось.
Если он сохранит похищение Холли в секрете, ему придется схлестнуться с похитителями в одиночку.
А один он мало что мог. Воспитывался с тремя сестрами и братом, разница в возрасте между самым старшим и самым младшим составляла семь лет. Они всегда советовались друг с другом, защищали друг друга.
Через год после окончания средней школы Митч уехал из родительского дома, снял квартиру на двоих с одним своим приятелем. Потом поселился отдельно, мучаясь одиночеством. Работал по шестьдесят часов в неделю, лишь бы не оставаться наедине с четырьмя стенами.
И вновь ощутил радость жизни, лишь когда в его мир вошла Холли. «Я» сменилось «мы», «мое» — «нашим». Митч стал половиной целого и был на седьмом небе от счастья.
