Харлан Кобен - Второго шанса не будет

– Нет. – Подобная линия допроса меня несколько смутила.

– Несмотря на то, что росли в одном городке?

– Мы вращались в разных кругах.

– Ясно. Итак, если я все верно понял, вы купили дом четыре месяца назад, а сестру не видели шесть?

– Именно так.

– Выходит, на новом месте сестра вас ни разу не навещала?

– Получается, так.

– Видите ли, – повернулся ко мне Риган, – мы нашли у вас в доме отпечатки ее пальцев.

Я промолчал.

– Кажется, вы не особенно удивлены, Марк?

– Стейси – наркоманка. Не думаю, что она способна выстрелить в меня и похитить моего ребенка, но, возможно, я недооцениваю, как низко она пала. Домой к ней вы не заходили?

– С тех пор, как в вас стреляли, никто ее не видел.

Я закрыл глаза.

– Мы не думаем, будто она сама способна совершить нечто подобное, – продолжил Риган. – Но у нее мог быть сообщник – приятель, дилер, кто-нибудь из тех, кто знал, что ваша жена из богатой семьи. Ничего не приходит в голову?

– Нет. Короче, вы считаете, что цель – похищение ребенка?

Риган, потирая пятно на подбородке, неопределенно пожал плечами.

– Но ведь нас обоих пытались убить, – возразил я. – С мертвых родителей как получишь выкуп?

– Может, они так накачались наркотиками, что перестарались, – сказал он. – А может, рассчитывали вытянуть деньги из Тариной бабушки.

– Так чего же до сих пор медлят?

Риган промолчал. Но ответ я знал и без него. От возбуждения, особенно если дело связано со стрельбой, наркоманы себе места не находят. Они теряют представление о действительности. Отчасти именно поэтому они снова начинают нюхать кокаин, а то и в себя стреляют – чтобы ускользнуть, испариться, залечь на дно. В газетах и на телевидении поднимется шум. Полиция начнет расследование. Такого напора наркоману не выдержать. Он все бросит, лишь бы исчезнуть, бежать.

Замести все следы.

Но через два дня пришло требование о выкупе.

Теперь, когда вернулось сознание, я шел на поправку с удивительной легкостью. Может, дело заключалось в том, что мне самому хотелось как можно быстрее встать на ноги, а может, двенадцатидневная кома – достаточной срок для затягивания ран. Или, может, я гораздо больше страдал от ран душевных, нежели физических. Я думал о Таре, и от страха у меня перехватывало дыхание. Я думал о Монике, о том, что она лежит в холодной земле, и стальные когти рвали мне душу в клочья.

Хотелось вырваться на свободу.

Хотя боль в груди донимала, я настаивал на выписке. Не преминув заметить, что я лишь подтверждаю известную поговорку «Врачи – худшие больные», Рут Хеллер уступила. Мы договорились, что ко мне каждый день будет приходить терапевт и время от времени, на всякий случай, медсестра.

В то утро, когда я должен был покинуть стены больницы Святой Елизаветы, дома у меня, то есть на месте, где было совершено преступление, находилась мать – «чтобы к моему появлению все было готово», какой бы смысл ни вкладывала она в последнее слово. Удивительно, но возвращаться было совсем не страшно. Дом – всего лишь строение, кирпич да цементный раствор.

Ленни помог мне собраться и одеться. Он высокий, жилистый, с вечной щетиной на щеках, отрастающей ровно через шесть минут после очередного бритья. Ребенком Ленни носил круглые очки и плотный вельветовый костюм, который не снимал даже летом. Курчавые волосы придавали ему вид приблудного пуделя. Теперь он аккуратно, как добропорядочный прихожанин, их подрезает. И костюмы носит исключительно высшего качества. А два года назад он сделал себе лазерную операцию на глазах, так что и очки пропали.

– Может, все-таки у нас поживешь? – спросил Ленни.

– У тебя и без того четверо ребят, – напомнил я.

– Это-то так. – Ленни помолчал. – Тогда я у тебя поживу?

Я попытался выдавить улыбку.

– Серьезно, – объяснил он, – не будешь так одиноко себя чувствовать.

– Да не волнуйся ты, справлюсь.

– Черил там кое-что тебе приготовила. Все в холодильнике.

– Очень мило с ее стороны.

– Правда, такую бездарную кухарку, как она, надо еще поискать, – вздохнул Ленни.

– А кто сказал, что я буду есть ее стряпню?

Ленни отвернулся и занялся уже сложенной сумкой.

Я наблюдал за ним. Мы знакомы давно, с первого класса школы, поэтому, думаю, он не удивился моим словам:

– Может, все же скажешь, что у тебя на уме?

Получив долгожданный предлог, Ленни немедленно им воспользовался:

– Слушай, я ведь твой адвокат, верно?

– Факт.

– Ну так хочу дать тебе юридический совет.

– Я весь внимание.

– Конечно, следовало бы сказать тебе раньше. Но ты бы не послушал. Теперь дело другое.

– Да о чем ты, наконец?

Несмотря на внушительные габариты, Ленни оставался для меня мальчишкой. Я не мог воспринимать его советы всерьез. Поймите меня правильно. Он малый толковый, это известно. Мы вместе праздновали его поступление в Принстон, а потом на юридический факультет Колумбийского университета. Мы вместе проходили тест на способность к исследовательской работе и первокурсниками занимались в одном классе по химии. Но сейчас я видел приятеля, с которым болтался по округе душными ночами в конце недели. Мы садились в здоровенную колымагу его старика и ездили на вечеринки. В компанию нас всегда принимали, но без особого энтузиазма – мы принадлежали к Великим невидимкам, как я называл университетское большинство. Мы стояли в углу, потягивали пиво, покачивали головами в такт музыке и усиленно привлекали к себе внимание. Но тщетно. Как правило, все кончалось сандвичами с сыром в закусочной «Наследие» либо, что было получше, на футбольном поле позади средней школы имени Бенджамена Франклина, где, улегшись на траву, мы пересчитывали звезды. Как-то легче разговаривать даже с лучшим другом, когда смотришь на звездное небо.

– Значит, так, – промолвил Ленни, по привычке жестикулируя, – я хочу, чтобы отныне ты общался с полицейскими только в моем присутствии.

– Вот как? – Я нахмурился.

– Может, я дую на воду, но мне приходилось сталкиваться с подобными случаями. Не точно с такими, но… короче, ты понимаешь, о чем я. Первые подозреваемые – всегда члены семьи.

– Иными словами, моя сестра.

– Нет, иными словами, самые близкие. Или, если это только возможно, еще ближе.

– Ты что же, хочешь сказать, что полиция подозревает меня?

– Не знаю, право, не знаю. – Ленни замялся, но ненадолго. – Не исключено, совсем не исключено.

– Слушай, это ведь в меня стреляли, ты не забыл? И моего ребенка похитили.

– Никто не спорит, но на это дело можно посмотреть с разных сторон.

– Как это?

– Подозрения становятся чем дальше, тем сильнее.

– Это еще почему?

– Не знаю. Просто становятся. Слушай, похищениями детей занимается ФБР. Тебе ведь это известно? Если ребенок не находится в течение двадцати четырех часов, считается, что дело выходит за границы штата и передается в ведение федералов.

– Ну и что?

– А то. Для начала, скажем, в течение первых десяти дней они наводняют округу своими агентами. Прослушивают телефоны, ждут звонка с требованием о выкупе – словом, все в этом роде. Затем они начинают пришпоривать коней. В общем-то, это нормально. Бесконечно ждать невозможно, они отзывают команду и возвращаются к рутине: один-два агента. Соответственно меняется ход мысли. Так и сейчас: быть может, рассуждают они, Тару похитили не ради выкупа, а просто спрятали. Во всяком случае, полагаю, что твой телефон прослушивается. Я, правда, не уточнял, но обязательно уточню. Они наверняка скажут – мол, дожидаемся звонка с требованием выкупа. Может быть. Но одновременно рассчитывают, что и ты сболтнешь что-нибудь разоблачительное.

– И что с того?

– Надо быть осторожным. Не забывать, что все – все! – телефоны прослушиваются – домашний, рабочий, мобильный.

– Ну и что, что с того? Я ведь ничего не сделал.

– «Ничего не?..» – Ленни взмахнул руками, словно собрался взлететь. – Ладно, поостерегись все-таки. Быть может, тебе трудно будет в это поверить – смотри, не задохнись, когда услышишь, – но полиция известна тем, что умеет переворачивать свидетельства с ног на голову.

– Ничего не понимаю. Ты хочешь сказать – я числюсь подозреваемым лишь по той простой причине, что являюсь отцом и мужем?

– Да. – Ленни выдержал паузу. – Нет.

– Спасибо, ты здорово прояснил ситуацию.

Зазвонил телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Я был далеко от него, в противоположном углу.

– Можно? – Я потянулся к телефону.

Ленни опередил меня:

– Палата доктора Сайдмана.

Голос в трубке заставил его нахмуриться.

– Минуту, – отрывисто бросил он и передал мне трубку с таким видом, будто это рассадник микробов. Я с удивлением посмотрел на него.