Франк Тилье - Монреальский синдром
Она тихонько постучала в дверь и зашла в палату. Людовик лежал на кровати, уставившись в потолок. Люси почувствовала комок в горле: Сенешаль совсем не изменился… Конечно, еще маленько облысел, но лицо такое же круглое и мягкое, какое ей приглянулось, когда она впервые его увидела на сайте знакомств. Лицо сложившегося человека.
— Людовик, это я, Люси…
Он, услышав голос, повернул голову, но взгляд его оказался направлен не на нее — на стену напротив. Люси поежилась, растерла плечи. Людовик попытался улыбнуться:
— Можешь подойти ближе. Я не заразный.
Люси сделала несколько шагов и взяла его за руку:
— Все будет хорошо.
— Как странно, что набрался именно твой номер, а? Ведь мог бы получиться любой другой…
— И еще более странно, что я оказалась именно там, где нужно. Больница для меня сейчас — просто дом родной.
Она рассказала Людовику о болезни Жюльетты. В те семь месяцев Сенешаль виделся с близняшками, и девочки сильно к нему прониклись. Люси чувствовала, что нервничает все больше и больше, никак не выходила из головы мысль об этом ужасе, об опухоли, которая, возможно, зреет в голове ее бывшего.
— Они найдут, они разберутся, что с тобой такое.
— Они говорили тебе об опухоли, верно?
— Это просто гипотеза.
— Нет там никакой опухоли, Люси! Все дело в фильме.
— В каком фильме?
— Ну в том… с маленьким белым кружочком. В том, который я вчера нашел у одного коллекционера. Он был…
Люси заметила, что Людовик вцепился в простыню.
— Он был очень странный, этот фильм.
— Что значит «странный»?
— Странный — и все! До того странный, что я из-за него ослеп, черт побери, тебе мало?
Теперь он кричал. И дрожал. И, нащупав руку Люси, крепко за нее ухватился.
— Я уверен, что прежний владелец пришел на чердак именно за этим фильмом. И раскроил себе череп, свалившись со стремянки. Что-то должно было произойти, чтобы старику позарез понадобилось лезть черт знает куда ради какой-то короткометражки.
Люси чувствовала, что он на грани, а ей всегда было невыносимо видеть близких, друзей в отчаянии.
— Пожалуй, посмотрю-ка я сама эту короткометражку.
Он покачал головой:
— Нет-нет, я не хочу, чтоб и ты…
— Чтобы я тоже ослепла? Что за ерунда! Как можно ослепнуть оттого, что увидишь изображение на экране, объясни!
В ответ — молчание.
— Бобина осталась в проекторе?
Еще немного помолчав, Людовик уступил:
— Да. Нужно будет только проделать кое-какие операции, но я тебе их показывал. Помнишь?
— Да… Кажется, это было, когда мы смотрели «Прикосновение зла»…
— «Прикосновение зла»… Орсон Уэллс…
Людовик горестно вздохнул и вроде как забылся. По щекам покатились слезы. Потом он ткнул пальцем в пустоту:
— На тумбочке должен быть мой бумажник, а в нем — визитные карточки. Найди визитку Клода Пуанье. Он реставрирует старые фильмы, и я хочу, чтобы ты отнесла ему бобину. Пусть посмотрит, ладно? И хорошо бы узнать, откуда могла взяться эта короткометражка. Да, возьми там, в бумажнике, еще вырезку из газеты, объявление — в нем есть адрес и номер телефона сына коллекционера. Парня зовут Люк Шпильман.
— Ну и что ты хочешь, чтобы я сделала с этой вырезкой?
— Просто оставила у себя. Забери все. Ты хочешь мне помочь, Люси? Вот и помоги.
Теперь замолчала и вздохнула Люси. Потом взяла с тумбочки бумажник Людовика, достала из него визитную карточку и объявление.
— Сделано.
Казалось, он успокоился. Сел, спустив ноги с кровати.
— А ты-то сама как живешь, Люси?
— Как всегда. Ничего нового. Убийств и нападений меньше не становится, и безработица полицейским не грозит…
— Мне хотелось поговорить о тебе, а не о твоей работе.
— Обо мне? Ну-у…
— Ладно. Потом поговорим.
Сенешаль протянул Люси ключи от дома и сильно сжал ее запястье. Люси вздрогнула, когда Людовик поглядел ей прямо в глаза, приблизив лицо так, что между ними осталось едва ли больше десяти сантиметров.
— Берегись этого фильма!
5
В Нотр-Дам-де-Граваншон — середина дня… Этот хорошенький городок затерялся на просторах департамента Сен-Маритим, здесь симпатичные лавочки, здесь спокойно, много зелени, поля сколько видит глаз… если, конечно, посмотреть с нужной стороны. Потому как меньше чем в километре к юго-западу берег Сены загроможден чем-то вроде огромного стального корабля, испускающего такую вонь и такой серый дым, что даже небо над ним обесцветилось.
Шарко пошел в направлении, указанном лейтенантом полиции, — самого лейтенанта он надеялся встретить там, на месте. Пусть даже трупы накануне унесли (полицейским потребовались целые сутки, чтобы вытащить их из-под земли, не оставив собственных следов на месте преступления, в таких случаях работаешь прямо как археолог), комиссару хотелось восстановить, как все шло с самого начала. С отправной точки. Он был на грани нервного срыва, три часа пути под солнцем его измучили, тем более что уже несколько лет он почти не садился за руль. Ездил на скоростном метро: когда по линии А — Шатле — Нантерр, когда по линии В — Бур-ла-Рен — Шатле — Лез-Аль.
Но вот наконец указатель. Шарко свернул, закупорил окна, включил кондиционер на полную мощность — и двинул через промышленную зону Пор-Жером. Однако, несмотря на все предосторожности, чувствовалось, что воздух какой-то липкий, что пахнет металлическими опилками и кислотой. Здесь, надежно спрятавшись среди красот природы, крупнейшие промышленные компании мира создали и поделили между собой империю горючего и технических масел. Нефтехимический концерн «Тоталь», американская корпорация «Эксон Мобил», французская компания «Эр Ликид» — она производит технические газы… Комиссар проехал по скопищу труб добрых два километра, пока наконец не вырвался на более спокойный участок дороги, еще не освоенный индустриальными монстрами.
Пейзаж тут был бы вполне ничего, если бы не замершие бульдозеры. Шарко припарковался чуть в стороне от стройплощадки, вышел из машины, поправил воротничок сорочки. К черту пиджак!.. Бросил его на сиденье рядом со спортивной сумкой, где было все, что могло понадобиться в гостинице, размял ноги, отметив хруст в коленке, когда сгибал и разгибал ее.
— Господи боже мой…
Надев солнечные очки, у которых одна из дужек была кое-как склеена, комиссар осмотрелся. Справа — Сена, слева — деревья, позади — промышленная зона. Впечатление полной заброшенности. Ни единого дома, только пустые дороги и невозделанная земля. Как будто тут все вымерло, все выжжено небесным огнем.
Перед ним — чуть ниже — чесали языки два или три человека в касках. У их ног земля разверзлась, огромная рыжевато-коричневая, поделившая ее надвое, рана протянулась на километры вдоль реки, и сходились края этой раны только там, где вяло трепыхались на ветру черно-желтые ленты, какими полицейские огораживают место преступления от зевак. Пахло разогретой глиной и сыростью.
Комиссар сразу заметил ожидавшего его руанского коллегу — а как не заметить, если кобура на поясе просто-таки бросается в глаза? Парень был одет в джинсы на бедрах, черную футболку с коротким рукавом, на ногах — старые полотняные туфли. Высокий, сухощавый, черноволосый, хорошо, если ему двадцать пять или двадцать шесть стукнуло, он разговаривал с кинооператором и еще каким-то существом, напоминавшим журналистку. Шарко поднял очки, примяв ими ежик на голове, достал служебное удостоверение и протянул лейтенанту полиции.
— Вы и есть Люка Пуарье?
— А вы — аналитик из Парижа, профайлер? Приятно познакомиться.
Входить в подробности и объяснять, что его работа, в общем, имеет мало общего с занятиями профайлеров? На это могут уйти часы.
— Зовите меня Шарко. Или Шарк. Без званий.
— Сожалею, комиссар, но вот этого не могу.
Подошла журналистка.
— Комиссар Шарко, нас предупредили о вашем прибытии, и…
— Рискую показаться невежливым, но предложу вам и вашему спутнику с камерой отправиться куда подальше…
Парижанин посмотрел на девушку таким мрачным взглядом, каким только умел. Он не выносил журналюг. Девица чуть отступила, но все-таки попросила оператора хоть немножко поснимать. Возможно, им и удастся слепить какой-нибудь сюжетец, подкрепив текст видами разлома. Плюс к этому станут твердить, как попугаи, что к делу подключен командированный из Парижа профайлер — чем не сенсация.
Шарко отодвинул телевизионщиков взглядом и обратился к Пуарье:
— Не знаете, номер в гостинице забронирован? Кто у вас этим занимается?
— Ну-у… Не знаю. Наверное…
— Мне хотелось бы большой. И с ванной.
Пуарье кивнул, соглашаясь, так всегда было с людьми, у которых Шарко что-то просил, — комиссар неизменно внушал уважение.
