Дин Кунц - Холодный огонь
Она решила, что он все еще на поле. Помогает спасателям.
Ей не терпелось его увидеть, но она решила быть терпеливой. Хотя после нападения на Энлека некоторые репортеры обходили ее стороной, Холли знала, как обращаться с собратьями по перу. Прихлебывая из чашки горький черный кофе — кофеин ей требовался для поддержания сил, — она шла по залу и, не раскрывая своей принадлежности к профессии, выуживала из коллег крупицы полезной информации. Среди прочего ей удалось узнать, что спаслось не менее двухсот человек, а число погибших не превышает пятидесяти, что само по себе можно назвать чудом, учитывая, что самолет переломился пополам и сгорел. Выходит, вмешательство Джима позволило экипажу спасти больше человеческих жизней, чем было предназначено свыше. Ей бы обрадоваться этому известию, а она опечалилась, вспомнив тех, кто погиб, несмотря на все усилия.
Кроме того, Холли узнала, что члены экипажа, среди которых не погиб ни один человек, разыскивают пассажира, оказавшего им неоценимую помощь. Его описывали так: «Зовут Джим, фамилия неизвестна, похож на Кейвина Костнера, с ярко-голубыми глазами». Поскольку прибывшие в аэропорт представители федеральных властей тоже пожелали увидеть неизвестного Джима, на поиски пропавшего героя бросились вездесущие средства массовой информации.
Постепенно Холли стало ясно: Джим захочет избежать шумихи вокруг своего имени. Он исчезнет, как делал всегда после своих подвигов, и на его след не удастся напасть ни репортерам, ни авианачальникам. Кроме имени, они ничего не знают, а это слишком мало.
Она единственный свидетель, которому Джим Айренхарт назвал свою фамилию. Осознав это, Холли нахмурилась, спрашивая себя, почему для нее было сделано исключение.
Возле дверей ближайшей дамской уборной она встретила Кристин Дубровек. Та вернула Холли кошелек и спросила о Стивене Хэркмене. Для нее это имя не имело никакого отношения к загадочному Джиму, о котором говорили все вокруг.
— Сегодня вечером ему во что бы то ни стало нужно быть в Чикаго. Он взял машину напрокат и уехал, — солгала Холли.
— Я хотела его поблагодарить, — сказала Кристин. — Но, видно, придется обождать, пока мы оба не вернемся в Лос-Анджелес. Вы, наверное, знаете, он работает вместе с моим мужем.
Маленькая Кейси жалась к матери. Ее лицо было умыто, волосы причесаны. Девочка жевала шоколадку, но без особого удовольствия.
Улучив удобный момент, Холли извинилась и вернулась в зал для особо важных персон, где в углу Объединенные авиакомпании развернули центр срочной помощи жертвам катастрофы. Она решила попасть на ближайший рейс в сторону Лос-Анджелеса, намереваясь улететь этой же ночью, даже если придется сделать несколько пересадок. Но Дубьюк все-таки не центр Вселенной, и до Южной Калифорнии не нашлось ни одного билета. В результате Холли пришлось примириться с мыслью, что утром она вылетит в Денвер, а оттуда днем — в Лос-Анджелес.
Авиакомпания заказала для нее номер в гостинице, и ровно в шесть Холли очутилась в чистой, но мрачной комнате мотеля с длинным названием «Лучший приют на Среднем Западе». Вообще-то комната не была такой уж мрачной. Просто Холли находилась в таком состоянии, что вряд ли оценила бы и самые роскошные апартаменты.
Она позвонила родителям в Филадельфию сказать, что с ней все в порядке. Они могли увидеть свою дочь по «Си-эн-эн» или встретить ее имя в списке пассажиров 246-го рейса, опубликованном в утренних газетах. Но родители пребывали в счастливом неведении. Потрясенные, они потребовали от Холли подробного отчета о случившемся, перемежая охами и ахами ее волнующий рассказ. И вышло так, что ей пришлось успокаивать их, вместо того чтобы самой выслушивать утешения. Это было очень трогательно, потому что показывало, как сильно они ее любят. «Не знаю, какое там у тебя задание, — сказала мать, — но остаток пути можно проехать на автобусе и на автобусе вернуться домой».
И все-таки этот разговор с родными не улучшил настроения. Хотя на голове у нее было черт знает что и вся одежда пропиталась запахом дыма, Холли отправилась в ближайший торговый центр. Там, предъявив кредитную карточку «Виза», она купила чулки, белье, синие джинсы, белую блузку и легкую джинсовую куртку. Кроме того, будучи не в силах избавиться от подозрения, что пятна на ее кроссовках остались от следов крови, Холли выбрала новую пару «рибок».
Она вернулась в мотель и, забравшись под душ, скребла и терла себя до тех пор, пока кусок гостиничного мыла не превратился в тоненький жалкий обмылок. Никогда в жизни Холли не мылась так долго, но ощущение чистоты не появилось. В конце концов она осознала, что пытается отмыть нечто, находящееся внутри нее, и выключила воду.
Холли заказала ужин, но, когда в комнату принесли бутерброды, салат и фрукты, она даже не притронулась к еде.
Села на кровати и уставилась в стену.
Телевизор включать она не осмелилась. Боялась, что наткнется еще на одно сообщение о катастрофе.
Окажись у нее возможность позвонить Джиму Айренхарту, она бы незамедлительно это сделала. Звонила бы каждые десять минут, пока бы он не приехал домой и не снял трубку. Но номер Джима не указан в телефонном справочнике.
В конце концов Холли спустилась в бар и заказала пиво — весьма опасный шаг, если учесть ее предшествующий опыт потребления алкоголя. Бутылка пива, выпитая на голодный желудок, может уложить ее в горизонтальное положение до самого утра.
Приезжий бизнесмен из Омахи попытался завязать с ней разговор. Холли не хотелось морочить голову этому симпатичному сорокалетнему мужчине, и она довольно мягко объяснила ему, что пришла в бар не для того, чтобы ее кто-нибудь снял.
— Так ведь и я не за этим, — улыбнулся он в ответ. — Просто не с кем поговорить.
Она ему поверила и оказалась права. Они посидели в баре еще пару часов, болтая о фильмах, телешоу, комиках, певцах, погоде и еде. Их разговор ни разу не коснулся политики, авиакатастроф или проблем мирового значения. К своему удивлению, она выпила три стакана пива и не почувствовала ничего, кроме приятной легкости в голове.
— Хоуви, — серьезно сказала она, поднимаясь из-за, стола, — я буду вам благодарна до конца жизни.
Вернувшись в пустую холодную комнату, Холли разделась и забралась в постель. Едва ее голова коснулась недушки, как она стала быстро погружаться в сон. Она завернулась в одеяло, прячась от холодного кондиционированного воздуха, и голосом, в котором больше чувствовалась усталость, чем хмель, невнятно пробормотала: «Полезай скорей в мой кокон, бабочкой взлетишь высоко». Откуда это взялось, и что бы это могло значить? С этой мыслью она и заснула.
Ссшш, ссшш, ссшш, ссшш…
Она снова очутилась в комнате с каменными стенами, но на этот раз все было не так, как раньше. Слепота прошла. На голубом блюдце стояла толстая желтая свеча, и ее колеблющееся пламя выхватывало из темноты мощные известняковые стены, узкие, точно бойницы древней крепости, окна, ось, уходящую вниз сквозь отверстие в деревянном полу, и тяжелую, окованную железом дверь. Каким-то образом Холли узнала, что находится на чердаке старой мельницы и что странный свист исходит от огромных деревянных крыльев, режущих свирепый ночной ветер. Она также хорошо представляла, что, если открыть дверь, за ней окажутся крутые каменные ступеньки, ведущие в главное помещение мельницы. Неожиданно все изменилось, и Холли увидела, что уже не стоит на полу, а сидит. Причем не на обычном стуле, а в кресле самолета. Она повернула голову влево и встретилась глазами с Джимом, который так же, как и она, сидел пристегнутый ремнями к креслу.
— Эта старая мельница не дотянет до Чикаго, — услышала она его серьезный голос.
Ей вовсе не казалось странным, что они летят на этой каменной конструкции и огромные деревянные лопасти, точно пропеллеры или реактивные двигатели, держат их в воздухе.
— Но ведь мы не погибнем, правда? — спросила она.
Неожиданно Джим исчез, и его место занял десятилетний мальчик. Сперва Холли поразила произошедшая перемена, но потом, взглянув на густые каштановые волосы и ярко-синие глаза мальчика, она поняла, что перед ней Джим, каким он был в детстве. Сны лишены жестких правил, и в превращении нет ничего удивительного, скорее даже в этом есть своя логика.
— Мы спасемся, если не появится он, — сказал ей мальчик.
— О ком ты говоришь? — спросила она.
— Он — это Враг, — ответил мальчик. Казалось, мельница услышала его слова. Каменные стены зашевелились, задвигались и стали пульсировать, как живая плоть. Точно так же прошлой ночью ожила зловещая стена в комнате мотеля в Лагуна-Хиллз. Холли почудилось, что известняк приобретает черты отвратительного монстра.
— Сейчас мы умрем, — прошептал мальчик. — Сейчас мы все умрем, — повторил он, словно приветствуя чудовище, которое пыталось выбраться из стены.
