Нацуо Кирино - Гротеск
— Не узнаешь?
Незнакомка радостно засмеялась, дохнув на меня тушеной едой. Знакомый запах повис в сухом зимнем воздухе, но его тут же унес северный ветер.
— Мы с тобой где-то встречались? В каком-нибудь клубе?
— Не в клубе, нет. А ты постарела. Морщины, дряблость… Сначала я даже тебя не узнала.
Значит, она меня давно знает? Я старалась вспомнить это лицо, покрытое слоем косметики.
— Гляди-ка: двадцать лет прошло и сравнялись, а в молодости были как небо и земля. Какая теперь между нами разница? Посмотрели бы на тебя тогдашние приятели!
Слова вылетали из ее алого рта со злорадством. Бегающие черные глаза в обрамлении расплывшихся карандашных контуров кого-то мне напоминали, возвращали в прошлое. Эти глаза выдавали их обладательницу, тщетно пытавшуюся скрыть, что она сидит на таком крючке, с какого не сорвешься. По тому, как нервно она сглатывала, как говорила, было видно, что встреча со мной выбила ее из колеи. Наконец я сообразила, что стоявшая передо мной малосимпатичная особа — та самая девчонка, которая из последних сил выкладывалась на уроке ритмической гимнастики. А через пару минут в памяти всплыло и ее имя. Кадзуэ Сато. Эта странная девица училась в одном классе с моей сестрой, и у нее с ней были какие-то дела. Ко мне она питала ненормальный интерес, буквально охотилась за мной.
— Ты ведь Кадзуэ Сато, да?
Кадзуэ грубо хлопнула меня ладонями по спине.
— Точно! Кадзуэ. Дошло наконец. Здесь моя территория. Ты у меня клиентов не отбивай.
— Территория? — удивленно повторила я за ней с горьким смешком.
— Я здесь мужиков снимаю.
В ее голосе звучала гордость. Кадзуэ — уличная проститутка?! Я была в легком шоке, не находила слов. Конечно же, я считала себя особенной. Втайне была уверена, что не такая, как все. С тех самых пор, как стала понимать, что к чему. От недостатка самомнения я не страдала.
— Почему ты?
— А почему ты? — немедленно парировала Кадзуэ.
Не зная, что ответить, я посмотрела на ее длинные волосы. Точно. Дешевый парик. Мужикам не нравится такой маскарад. Вряд ли кто-нибудь приличный клюнет на такую. Впрочем, на меня тоже. Клиенты проходили мимо — и без слов ясно, что я им не нравлюсь. Не то что в молодости — тогда на меня был большой спрос. Сейчас проституток строят из себя молодые, ничего не умеющие девчонки. А мы — что я, что Кадзуэ — почти ничего не стоим. Кадзуэ права: двадцать лет — и мы с ней одно и то же.
— Ну нет! Я не то что ты. Я днем работаю. А ты, наверное, только дрыхнешь и больше ничего.
Она достала что-то из кармана и сунула мне под нос. Это была карточка-удостоверение, выданная какой-то фирмой.
— Днем я порядочная женщина, — чуть сконфуженно призналась Кадзуэ. — Работаю в первоклассной компании, на ответственной должности. Тебе такая работа и не снилась.
«А что ж тогда блядуешь?» — чуть не сорвалось у меня с языка. Но я смолчала. Появилась еще одна причина, почему становятся проститутками. Только и всего. Какое мне до этого дело?
— Ты каждый вечер здесь?
— Только по выходным, когда в гостиницах полно народа. Хотела бы каждый день, но не получается. — Кадзуэ говорила об этом, как о чем-то самом обыденном, даже с какой-то радостью.
— Послушай, а можно, я здесь постою, когда тебя не бывает?
Мне хотелось свою территорию. Я, проститутка с пятнадцати лет, теперь не имела ни места работы, ни толкового сводника.
— Хочешь, чтобы я тебе разрешила?
— Можно?
— Только при одном условии.
Кадзуэ грубо схватила меня за руку тонкими щепками костлявых пальцев. Я почувствовала, как по рукам побежали мурашки.
— Установим сменное дежурство. Но ты должна одеваться как я. Ну как?
Я поняла, в чем дело. У проститутки, если она все время стоит на одном и том уже углу, заводятся постоянные клиенты. Но как я буду ее изображать, такую уродину? Меня аж передернуло от отвращения, но Кадзуэ не было никакого дела до моих эмоций. Она уже положила глаз на показавшихся в переулке двух типов.
— Эй парни! Может, зайдем куда-нибудь, чайку попьем.
Те поглядели на нас, оценивая каждую в отдельности, и заспешили прочь. Кадзуэ кинулась за ними, громко крича:
— Вы куда?! Двое на двое, а?! Недорого возьмем. Поменяться можно по ходу дела… Она полукровка, а я окончила университет Q.
— Ха-ха, как же! — рассмеялся один.
— Ну правда же! — Кадзуэ протянула ему свою карточку, однако он, даже не взглянув, грубо оттолкнул ее. Она еле устояла на ногах, но не отставала. — Погоди! Да погоди ты!
И все-таки сдалась. Обернувшись ко мне, расхохоталась. Мне еще не приходилось бегать за мужиками. Да, у Кадзуэ было чему поучиться.
По дороге домой я зашла в ночной супермаркет в Кабукитё и купила иссиня-черный парик, длинный, до пояса, как волосы Кадзуэ.
Я стою перед зеркалом в этом самом парике. Я так же накрасилась — густые синие тени, яркая красная помада. Ну что, похоже на Кадзуэ? Впрочем, это не важно. Кадзуэ стояла у той самой статуи Дзидзо, вырядившись как проститутка. Я замаскируюсь под нее и встану на то же место.
Зазвонил телефон. «Неужели клиент?» — встрепенулась я. Оказалось — Джонсон. Он собирался навестить меня послезавтра, но встреча отменялась — в Бостоне умерла его мать.
— Поедешь на похороны?
— Не могу. Денег нет. И потом, ты же знаешь, у меня с матерью не было отношений. Поношу траур здесь.
Только и всего. Когда у него умер отец, он говорил то же самое.
— Может, и мне траур надеть? Хочешь?
— Не надо. Тебя это не касается.
— Ты прав. Действительно не касается.
— Ты крутая девчонка, Юрико!
Джонсон грустно усмехнулся. Касается, не касается… Закончив разговор, я задумалась. Как складываются отношения между людьми? Не потому ли я стала проституткой, что не хотела связываться ни с кем всерьез? Я уже писала об этом. Если не считать кровную родню — отца и сестру, — единственный человек, с кем судьба свела меня надолго, — Джонсон. Но это не значит, что я его люблю. Я никогда никого не любила и ни в ком не нуждалась. Джонсон — исключение, потому что четырнадцать лет назад я от него родила. Об этом никто не знает. Ни отец, ни сестра, ни ребенок.
Мальчика воспитывает Джонсон. Ребенок уже в восьмом классе. Джонсон говорил мне, как его зовут, но я забыла. Знаете, почему он поддерживает со мной связь, почему приходит ко мне четыре-пять раз в месяц? Наверняка из-за ребенка. Джонсон верит, что я втайне люблю этого мальчика. Меня раздражает его тупая вера, однако я не собираюсь его разубеждать. Не говорю ни да, ни нет. Просто молчу.
— Юрико, у мальчика способности к музыке. В школе сказали. Ты рада?
Или:
— Знаешь, как он вырос. Уже метр восемьдесят. Такой симпатичный парень. Почему бы вам не повидаться?
Я родила. Это факт. Но мне ребенок не нужен. В нем моя кровь? Ну и что! Меня воротит от веры Джонсона в материнское чувство. За все эти годы я залетела только один раз, с Джонсоном. Вдруг наш сын родился под счастливой звездой? А может, под несчастной?
Я бросила школу, немного не дотянув до восемнадцати, только-только начав учиться в выпускном классе. Получилось так потому, что Масами пронюхала про наш с Джонсоном роман.
К тому времени Джонсон залезал ко мне в постель уже каждую ночь, прекрасно понимая, чем это может кончиться. Он приходил не только потрахаться, но и послушать, с кем я спала по наводке Кидзимы.
— И что сказал этот бейсболист, когда сеанс был окончен?
— Что сделает хоум-ран, если я ему еще раз дам.
— Вот дурачок! — хохотнул Джонсон, самодовольно разглядывая мое голое тело.
Он неподдельно радовался от того, что я, его собственность, — само совершенство. Ладно бы он возвращался к себе в спальню после моего рассказа. Так ведь нет. Джонсон, бывало, так возбуждался от услышанных подробностей, что снова лез на меня. Как Масами не могла уснуть без традиционного стаканчика на ночь, куда супруг незаметно подмешивал снотворное, так и он не считал день законченным, не прослушав очередную историю.
В ту ночь по его виду я поняла, что у него какие-то проблемы на работе. Он выглядел измученным и требовал от меня новых рассказов. Лежал на кровати и лакал бурбон прямо из бутылки. Я впервые видела его в таком разложившемся состоянии.
— Ну а еще что было?
Исчерпав свой репертуар, я переключилась на отца Кидзимы:
— Уж если кто на меня запал — обязательно даст об этом знать. Но один тип ни разу даже близко ко мне не подошел, хотя я ему нравлюсь. Отец Кидзимы, Кидзима-сэнсэй. Он преподает у нас биологию.
— Ну и как он? Хороший учитель?
Если присмотреться, глаза у Джонсона — как у какой-то хищной птицы. Но в ту ночь они показались мне тусклыми и застывшими.
9
Джонсона совершенно не интересовало, как у меня дела в школе. Ему не было никакого дела ни до моих отметок, ни до группы поддержки, в которую меня все-таки записали, ни до того, как у меня складываются отношения с одноклассниками — Мок и другими. Иногда он заставлял надевать костюмчик, в котором мне приходилось дрыгаться на спортивных мероприятиях. Касаясь пальцами складок на голубой с золотом юбке, горько улыбался, словно говоря: «Вы в вашей школе только обезьянничаете — все повторяете за американцами, как там группы поддержки работают». Джонсон был абсолютно безразличен к японским девушкам. Вполне возможно, он и меня терпеть не мог, да и всю Японию — тоже.
