Виктор Каннинг - Проходная пешка
— Вот мы и возьмем с собой одну, чтобы ты могла потренироваться.
Рейкс отвернулся, не выпуская из рук стакана. Несколько минут назад он занимался с Беллой любовью, а сейчас сдерживал злость… «Ну да… да… я думаю, да…» Как она спотыкается, когда сталкивается с жизнью лицом к лицу! Живет в сказочном, нет, скорее, в ужасном, зловещем, фантастическом мире и занимается кошмарными делами… она и воровала, и чеки подделывала, и Сарлинга помогала убить; сначала пугалась, а спустя несколько часов или дней забывала обо всем, чтобы ужасаться и пугаться снова при столкновении с правдой о самой себе. Если дело провалится, она взорвет капсулы. Взорвет послушно, не рассуждая. Она любит «Энди» и сделает все, что он скажет, поверит каждому его слову. И если ей придется вступить в игру и погубить людей, она забудет о них, не успев сойти с корабля в Нью-Йорке.
— Тебе нечего бояться, — улыбнулся Рейкс. — Что бы ни случилось, никто тебя не тронет, не найдет связи между нами. Ты или выбросишь гранаты за борт, или осторожно оставишь там, где я укажу, потом вернешься в каюту и забудешь обо мне. Тебя ни в чем не заподозрят.
Рейкс не вполне верил своим словам — ведь если дело сорвется, начнется дознание, которое может в конце концов привести к Белле, но тогда ему будет уже не до нее… ему будет все равно.
После обеда Белла повезла Рейкса в Брайтон. Они сделали небольшой крюк, остановились там, где дорога огибала Эндоунский лес, и углубились в него ярдов на двести. Рейкс показал, как взрывать капсулу. Белла бросила ее в заросли вереска. Послышался негромкий хлопок.
В Брайтоне она высадила Рейкса у дома Бернерса, сама же поехала к морю — дожидаться его.
Бернерс рассказал Рейксу об испытаниях вертолета и подробностях о французской стороне дела. Оказалось, нужны две сети: одна поднимается с золотом, а другую тем временем сбрасывают на корабль. Слитки с палубы и самого Рейкса можно без труда поднять за сорок минут. Предположим, на предварительный разговор с капитаном уйдет полчаса. На то, чтобы доставить слитки на палубу — еще полчаса. В общем операция займет час сорок.
— Мы наверняка уложимся в сорок минут, — закончил Бернерс, — Вам останется час. Хватит?
— В обрез. Переправить золото из спецкаюты в лифт просто. А вот перенести его по правому борту на бак — сложнее. Но ста минут хватит. Может, уложимся и в час. Надеюсь. Как дела во Франции?
— После посадки обо всем позаботится Бенсон. Мы с вами разойдемся, и точка. Бенсон нашел на Брестском полуострове поместье под названием Шато-Мириа. Невдалеке от Лудеака.
— Сколь миль оттуда до места, где окажется корабль между полуночью и часом?
— По нашим подсчетам, он пройдет в десяти — пятнадцати милях к северо-востоку от острова Олдерни в Ла-Манше. Получается двести пятьдесят миль в оба конца. Но вертолет будет висеть над кораблем сорок минут, значит, придется заправиться до отказа. На выходные снова съезжу во Францию, и мы полетаем для пробы, все перепроверим. У Манделя неплохая организация, да и Бенсон даром времени не теряет. — Бернерс и не пытался скрыть восхищение. — Надо сказать, когда работаешь при такой поддержке, все идет как по маслу.
— Если потом снова захотите связаться с ними, сообщите мне, — сухо заметил Рейкс.
Бернерс потер ладонью лысину.
— Не откажусь, если кончатся деньги. Давайте начистоту: эти люди ни в чем нас не стесняют и не скупятся. На их месте я не дал бы нам семидесяти пяти процентов. При таком барыше хватило бы и тридцати.
— А мне бы хватило возможности перерезать им глотки, если бы в этом был смысл.
— Да, но раз мы не можем себе такое позволить, почему не выжать из операции все и остаться далеко не в накладе?
— Кто полетит с вами?
— Пока я видел только летчика. Второй появится за день до операции. — Бернерс встал и подошел к окну. Быстро сгущались сумерки, море под низкими тучами казалось стальным. Стоя спиной к Рейксу, Бернерс сказал:
— Я не предлагал, да и вы не просили меня быть на корабле вместо вас, но знайте — если понадобится, я сделаю это, не колеблясь. Думаете, не справлюсь?
— Уверен, справитесь. Но впереди всегда стоял я. А почему вы спрашиваете?
Бернерс повернулся к Рейксу.
— Друг с другом мы можем быть откровеннее, чем с кем бы то ни было. Корабль — самое главное и опасное место. Ведь сорваться может даже самая продуманная операция. Я помню, давным-давно мы решили не говорить о таких вещах, — вздохнул он, — но давайте хоть на миг представим провал. Что тогда вы сделаете?
— Если дело сорвется?
— Да.
— Если меня припрут к стенке… тогда все, мне конец. Вы же сами знаете, что я сделаю. Об этом я говорил всегда.
— Может случиться и так, что мы уйдем с золотом, но без вас… Поэтому я и завел разговор. У меня может оказаться ваша доля, а я ничего о вас не знаю. Кому бы вы хотели ее передать? Я мог бы обо всем позаботиться…
— Спасибо, но у меня никого нет.
— Простите, я только пытаюсь предусмотреть все. Неблагодарное дело, но раз…
Рейкс улыбнулся, ему вдруг захотелось поблагодарить Бернерса. Может, он и жаден, но, Боже мой, разве в этом дело? Долгие годы они работали вместе, эти годы сблизили их, связали, их отношения во многом стали сильнее так называемой обычной дружбы.
Он сказал:
— Просто прилетайте на вертолете, пускайте, когда нужно, свою ракету, и все. Ставки сейчас выше, чем раньше, но остальное — как всегда. Мы снова будем двигать людьми, словно пешками. Вы, я и совсем небольшая помощь свыше. Никто уже не может рассказать нам о людях ничего нового.
…Ту ночь он провел в спальне Беллы, а через три дня уехал в Девон. А еще через день Белла поняла, что беременна уже почти два месяца.
Она сидела на кухне и смотрела на нетронутую чашку кофе. Напиток покрылся грязно-коричневой пленкой. Белла стряхнула в нее пепел с сигареты. Пленка медленно свернулась под его тяжестью, исчезла, закрылась, как зонтик.
«Старая добрая Белла, — думала она. — Вечно с тобой что-нибудь случается, причем такое, от чего совсем не хочется петь и плясать». Она думала, что переволновалась от всей этой кутерьмы, вот месячные и задержались, но доктор был категоричен. У нее будет ребенок. Его ребенок. Неудивительно, если вспомнить, как бурно он иногда проводил с ней ночи. Любой женщине этого хватило бы за глаза. Но что ей-то делать? Сказать ему? В конце концов, а вдруг он захочет ребенка, может, даже… Нет, он никогда не женится на ней. Они так не договаривались. Он ее по-своему любит, она уверена, но совсем не так, как она его. У нее есть деньга, он не сможет запретить ей рожать, если она захочет. Но хочешь ли ты этого, Белла?
Она закурила вновь и попыталась представить себя матерью. Вот она, незамужняя, возится с ребенком… да, это будет ей в новинку. Хотя почему бы и нет? Когда начинаешь думать об этом, когда поймешь, кто живет внутри тебя, тогда утешишься. Ребенок. Его ребенок. Даже если она потеряет Рейкса, его кусочек останется с ней навсегда. А Рейкса она потеряет. Это уж точно. Сейчас он с ней только потому, что другого выхода нет. Но кончится это дело с кораблем, и он исчезнет. Наверное, немало женщин теряют возлюбленных и в утешение остаются с их детьми. Хочет ли она такой участи? Хочет ли ребенка, который всегда будет напоминать о нем? Когда он уйдет, лучше, пожалуй, сжечь все мосты. Склони голову, Белла, и постарайся его забыть. Освободи от него сердце и мысли.
Белла встала и пошла на балкон. Там на столе Рейкс оставил номер «Филд». Это его жизнь, и никогда ей туда не войти. «Он теперь там, в проклятом своем Девоне — и ни на миг не вспомнит обо мне, — думала она. — Охотится да рыбачит». Деревня пугала ее. Если Белла шла полем и корова поворачивала к ней голову, она думала, это бык. Иногда по вечерам, немного выпив, Рейкс рассказывал о жизни на лоне природы, о реке, но ей почему-то казалось, что на самом деле он обращается не к ней, а к самому себе, вслух вспоминает то, что по-настоящему любит. И Белла в эту обстановку не вписывалась. Он брал ее тело, наслаждался им, но — тут она печально улыбнулась, — но всего лишь как альпинист, перед которым скала, куда нужно взобраться. А теперь Белла беременна. И до «Королевы Елизаветы 2» остался всего месяц. Она, будущая мать-одиночка (если не избавится от ребенка), сядет на корабль до Нью-Йорка и в первую же ночь выйдет на палубу, держа в руках сумку с проклятыми гранатами. Если приспичит, она даже взорвет их, потому что воля изменяет ей там, где речь идет о нем… Так было всегда. Ей говорили, что нужно сделать, и она всегда подчинялась. С тех самых пор, когда взялась за двухфунтовую баночку с присыпкой или чем-то там еще… Будь у нее ум, она поступила бы сейчас совсем по-другому. Собралась бы, пока его нет, уехала, спряталась бы где-нибудь, нашла бы себе дом на севере Англии, забыла бы весь этот кошмар. Вот что ей надо сделать. На это есть и время, и деньги. Но она знала, что не поступит так. Придет час, она поднимется на корабль и наперекор всему будет надеяться, что в один прекрасный день Рейкс обнимет ее, а не одно ее тело, прижмет к себе и скажет, что был глуп и слеп и что она единственная для него на всем свете. Чепуха. Совсем как в дешевом кино: неуверенное начало, куча непонимания на цветной пленке, но любовь, разумеется, побеждает, и фильм кончается объятиями крупным планом. Ну, а почему нет? Боже мой, ведь это иногда случается, кому-то должен-таки выпасть счастливый билет. Так почему не ей? Иногда Белла верила в это, иногда нет. Но полностью отрешиться не могла. Надежда бессмертна, Белла. И вот ты носишь под сердцем его ребенка, до телефона — два шага, нужно лишь протянуть руку, поговорить с отцом, рассказать… Но чужая душа — потемки. Может, ребенок — самое главное для него. Может, он так обрадуется, что прибежит к ней с цветами, переполненный счастливыми планами… Возможно такое? Нет, ни за что на свете.
