Ю Несбё - Охотники за головами

— В разбитой машине.

Я кивнул.

Он уселся на стул в изножье кровати, качнулся на нем к стене, но так, что дуло пистолета продолжало смотреть на меня, не сдвинувшись ни на дюйм.

— И? Ты что, подложил волосы одному из трупов?

Я сунул левую руку в карман куртки.

— Стой! — крикнул он, и я увидел палец на спусковом крючке. Никакого взведенного курка. «Глок-17». «Дамка»!

— Это левая рука, — сказал я.

— Ладно. Только медленно.

Я медленно вытащил руку и бросил пакет с волосами на стол. Грааф тихо кивнул, не сводя с меня взгляда.

— Значит, ты понял, — сказал он. — Что передатчики находились на твоих собственных волосах. И что это она их туда пристроила — ради меня. Поэтому ты и убил ее, не так ли?

— Это утрата для тебя, Клас? — спросил я, откинувшись на спинку кровати. Мое сердце бешено колотилось, однако сам я ощущал в этот прощальный миг удивительную расслабленность. Смертный ужас плоти и спокойствие духа.

Он не ответил.

— Или она была только — как ты выражаешься — средством достижения цели? Издержкой производства?

— Зачем это тебе, Роджер?

— Затем, что я хочу знать — такие, как ты, в самом деле существуют или это только выдумки?

— Такие, как я?

— Люди, не способные любить.

Грааф улыбнулся.

— Если тебе правда нужно это знать, то можешь посмотреться в зеркало, Роджер.

— Я любил.

— Возможно, ты имитировал влюбленность, — сказал Клас. — Но любил ли ты по-настоящему? Я вообще-то вижу скорее подтверждение обратного — ты не позволил Диане того единственного, что ей было нужно в жизни, не считая тебя самого, — ребенка.

— Я собирался подарить ей ребенка.

Он снова улыбнулся.

— Значит, ты передумал? И когда же? Когда ты успел превратиться в раскаявшегося мужа? Когда узнал, что она с другим трахается?

— Я верю в покаяние, — сказал я. — В искупление. И в прощение.

— Поздно, — сказал он. — Диана не получила от тебя ни прощения, ни ребенка.

— От тебя тоже.

— В мои планы совершенно не входило делать ей ребенка, Роджер.

— А если бы и входило, ты бы все равно этого не смог, правда же?

— Разумеется, смог бы. Ты что, считаешь меня импотентом? — быстро проговорил он, так быстро, что только муха уловила наносекундное колебание.

Я сделал вдох.

— Я видел тебя, Клас Грааф. Так сказать, глазами лягушки…

— Что-то я не пойму — о чем ты, Браун?

— Я видел твои детородные органы ближе, чем мне бы хотелось.

Я увидел, как его рот приоткрывается, и тут же продолжил:

— В деревенском нужнике в окрестностях Элверума.

Рот Граафа шевельнулся, чтобы что-то произнести, но оттуда не донеслось ни звука.

— Так вот как тебя заставили говорить в том подвале в Суринаме? Воздействуя на твои тестикулы? Ногами? Ножиком? Они не отняли у тебя сладострастия, только семя, не так ли? Твои яйца, вернее, то, что от них осталось, выглядят так, словно их пришили назад толстой ниткой.

Теперь губы Граафа были сжаты. Прямая поперечная черта на окаменевшем лице.

— Теперь понятно, Клас, почему ты с таким остервенением преследовал по джунглям этого, по твоим же словам, довольно незначительного наркодилера. Шестьдесят пять дней, правильно? Потому что это ведь был он самый, не так ли? Лишивший тебя мужского начала. Способности создать копию тебя самого. Он отнял у тебя все. Почти все. Поэтому ты отнял у него жизнь. И я тебя понимаю.

У Инбау, Рейда и Бакли это, правда, уже подпункт три шага номер два: предложить для совершенного преступления морально приемлемый мотив. Но я уже не добивался признания от него, а признался сам:

— Я понимаю, Клас, потому что решил убить тебя по той же причине. Ты отнял у меня все. Почти все.

Изо рта Граафа донесся звук, который я истолковал как смешок.

— А у кого из нас тут пистолет, а, Роджер?

— Я убью тебя, как тогда убил твою поганую псину.

Я видел, как заходили желваки у него на скулах, когда он стиснул челюсти, как побелели костяшки пальцев.

— Ты ведь ее больше никогда не увидел, верно? Она закончила свои дни кормом для ворон. Наколотая на тракторную косилку Синдре О.

— Меня тошнит от тебя, Роджер Браун. Ты сидишь тут и рассуждаешь о морали, притом что сам — живодер и детоубийца.

— Тут ты прав. А тогда, посетив меня в больнице, ты ошибся. Что у нашего ребенка был синдром Дауна. Наоборот, все анализы подтверждали, что он был здоров. Я уговорил Диану сделать аборт, просто-напросто не желая делить ее с кем-то еще. Представляешь, какое неслыханное ребячество? Чистая, неприкрытая ревность к нерожденному младенцу. Я, наверное, сам в детстве недополучил любви — как ты считаешь? А может, и с тобой такая же точно штука, Клас? Или злоба в тебе от рождения?

Вряд ли Клас Грааф слышал мои вопросы — он уставился на меня с тем недоуменным выражением, которое свидетельствовало, что его мозг снова работает на полную катушку. Реконструирует, отслеживает каждую развилку выбора решения — обратно к стволу, к истине, к тому, с чего все началось. Есть! Простая фраза, сказанная в больнице: «…сделать аборт, поскольку у младенца якобы синдром Дауна».

— Так расскажи мне, — произнес я, видя, что он все понял. — Ты любил хоть кого-нибудь, кроме своей собаки?

Он поднял пистолет. Оставались последние секунды короткой жизни нового Роджера Брауна. В льдисто-голубых глазах Граафа плясали искры, голос превратился в шепот:

— Я собирался наградить тебя простым выстрелом в голову, Роджер, за то, что ты был достойной добычей для охотника. Но теперь думаю вернуться к первоначальному плану. Выстрелить тебе в живот. Я не рассказывал тебе, что это такое? Как пуля пробивает селезенку, а желудочный сок вытекает и жжет все остальные внутренности? И я погожу убивать тебя, пока ты не взмолишься об этом сам. А ты это сделаешь, Роджер.

— Не пора ли кончать трепаться и выстрелить, Клас? Не тянуть резину, как тогда в больнице?

Грааф снова улыбнулся:

— О, не думаю, что ты пригласил полицию и сюда, Роджер. Ты ведь убил женщину. Ты такой же убийца, как я. Мы все уладим с глазу на глаз.

— Подумай хорошенько, Клас. Почему, по-твоему, я рискнул отправиться в судебно-медицинское отделение и пудрил им там мозги, чтобы забрать у них пакет с моими волосами?

Грааф пожал плечами:

— Элементарно. Это улика с твоей ДНК. По-видимому, единственная, которую можно использовать против тебя. Они ведь думают, что того, кого они ищут, зовут Уве Чикерюд. Вряд ли ты собирался вернуть себе свою пышную гриву. Парик, что ли, сделать? Диана рассказывала, как ты дорожил своими волосами. Что для тебя это была компенсация твоего роста. Не очень большого, прямо скажем, а?

— Верно, — сказал я. — Но не совсем. Иногда охотник за головами забывает, что голова, за которой он охотится, способна думать. Я не знаю, лучше или хуже она думает без волос, но в данном случае она заманила охотника в ловушку.

Грааф медленно моргнул, и я заметил, как его тело напряглось, он почуял неладное.

— Не вижу никакой ловушки, Роджер.

— Вот же она, — сказал я и отодвинул вбок одеяло, лежавшее рядом со мной.

Я увидел, как его взгляд упал на труп Уве Чикерюда. И на пистолет-пулемет «узи», лежащий у того на груди.

Грааф среагировал молниеносно, навел на меня пистолет.

— Не вздумай, Браун.

Я протянул руки к пистолету-пулемету.

— Нет! — крикнул Грааф.

Я поднял оружие.

Грааф выстрелил. Грохот наполнил комнату.

Я направил ствол на Граафа. Тот привстал на стуле и выстрелил еще раз. Я нажал на спуск. Потом отпустил. Раздался хриплый рев свинца, режущий воздух, стены дома Уве Чикерюда, стул, черные брюки Класа Граафа, прекрасно развитые мышцы бедер под ними, пах и, как я надеялся, член, побывавший в теле Дианы, литую мускулатуру живота и органы, которые она защищает.

Он упал назад на спинку стула, пистолет грохнулся на пол. Вдруг снова стало тихо, было слышно только, как пустая гильза катится по паркету. Я склонил голову набок и поглядел на Граафа. Он в ответ уставился на меня глазами, черными от болевого шока.

— Теперь ты не сможешь пройти медкомиссию в «Патфайндере», Грааф. Сожалею. И никогда не сможешь украсть их технологии. Несмотря на всю твою основательность. На самом деле твоя проклятая основательность тебя и подвела.

Грааф простонал что-то, еле слышно и по-голландски.

— Твоя основательность привела тебя сюда. На последнее интервью. Потому что знаешь что? Ты именно тот человек, которого я искал для этой должности. Я не просто считаю — я уверен, что ты для нее оптимален. И это значит, что должность оптимальна для вас, уж поверьте мне, господин Грааф.

Грааф не отвечал, только смотрел вниз. От крови его свитер стал еще чернее. И я продолжил:

— Теперь вы станете козлом отпущения, господин Грааф. Тем, кто убил Уве Чикерюда, короче, вот этого субчика рядом со мной. — Я похлопал Уве по животу.