Константин Образцов - Молот ведьм

Сегодня опять приходила она.

Это происходит всегда одинаково. Сначала я слышу, как щелкает, открываясь, замок входной двери. Никакого скрежета ключа в скважине, просто два звонких щелчка в ночной тишине, раз и два. Потом тихий скрип – открывается дверь. Снова тихий щелчок. Дверь захлопнулась. Я в западне.

Я лежу в темной спальне, не шелохнувшись, под одеялом, жарким и мокрым от пота, и слушаю, как через гостиную легко ступают шаги босых ног. Легкий шорох, словно падают листья. Я закрываю глаза. Не хочу видеть, как откроется дверь в мою спальню, и только чувствую едва заметное дуновение воздуха, а потом запахи: потревоженной мокрой земли, сгнивших листьев, могильного тлена и старого недоброго леса.

Шаги приближаются. Я зажмуриваюсь и вцепляюсь в одеяло, натягивая его до подбородка. В неподвижной тиши мертвого часа, когда само время застыло, как стрелки старинных часов, раздается приглушенный смешок. Сдавленное, отрывистое хихиканье. Еще мгновение, и кровать скрипит и слегка прогибается под весом чужого тела. Она подползает на четвереньках, приподнимает край одеяла и забирается под него. К запахам леса и разрытой земли примешивается сладковатая, вязкая вонь мертвой плоти и горелых волос. Я едва могу дышать. Снова хихиканье, и ледяная ладонь скользит по моей груди, а к горячей коже прижимается холодное, влажное, липкое, гнилостно-мягкое тело. Ее ноги обвивают мои, словно в попытке согреться. Рука пробирается по животу, приближается к паху и накрывает его. Тогда я открываю глаза.

Это она. Волосы обгорели, осыпались черной трухой; один глаз вытек и закрылся, второй полон зеленоватой, мутной влагой; лицо обуглено с одной стороны, а с другой, где уцелела не тронутая разложением кожа, видны следы ссадин и кровоподтеков. На шее, как темный огромный паук, отпечаток моей пятерни.

Она останется на ночь. Я лежу до рассвета без сна, задыхаясь, оцепенев, и она со мной рядом, все гладит, гладит и гладит, мы будто счастливая пара, переживающая первые, самые сладкие ночи своей близости. Ни святыни, которые я не снимаю даже во сне, ни иконы в углу – те самые, спасенные из приемной карги – не избавляют меня от этих страшных визитов; словно после смерти она вернула часть своей власти надо мной, той, что некогда я отобрал.

Под утро она оставляет меня; медленно выбирается из кровати, словно утомленная страстью любовница, и выходит за дверь. Снова шелест шагов, тихий скрип и щелканье замка, раз и два. Я лежу и смотрю, как в слепых окнах дома напротив медленно светлеет тусклый рассвет.

Может быть, я сумасшедший? Возможно. Я изучил, как мог, данный вопрос: есть, например, явление истинных галлюцинаций, когда видения сочетаются с обонятельными и тактильными ощущениями. Наверное, было бы даже лучше, окажись моя ночная гостья порождением болезни и бреда. Я бы вздохнул с облегчением.

Но наутро, отбросив одеяло, я вижу грязные следы влажной земли, отпечаток лежавшего тела, а позже, выходя в коридор, подметаю прошлогодние листья, рассыпанные до самой входной двери – как желтые письма с приветом из неглубокой могилы.

Рабочий день пятницы близился к концу. В барах готовились к натиску жаждущих выпить. В борделях – к нашествию шумных и пьяных компаний. В дежурных отделах полиции – к потоку звонков ближе к утру. В больницах – к тому, чтобы обрабатывать раны, зашивать, вправлять и накладывать гипс. В морге при судебно-медицинском бюро санитары делали ставки на то, сколько трупов даст эта ночь. В офисах бизнес-центров крепостные капитализма в предвкушении смотрели на циферблаты, ожидая, когда пробьет час начала еженедельного Юрьева дня, чтобы успеть в бары, бордели, камеры полицейских участков, больницы и морги. В городе протирали стаканы и стойки, проверяли запасы презервативов и смазки, бензин в патрульных машинах, готовили иглы, антисептик и черные пластиковые мешки.

Алина вошла в кабинет, только что подписав отчет о вскрытии лежалого трупа и выдержав непростой разговор с родными покойного: того привезли из квартиры, где он умер полгода назад, от сердечного приступа, сидя на унитазе. Тело настолько срослось за прошедшее время с фаянсовой кромкой, что санитарам пришлось отвинтить унитаз и привезти его в морг вместе с трупом. Скорбящие родственники – шумная, полная женщина в сиреневой вязаной шапке и ее измученный браком супруг – требовали вернуть им предмет сантехники, отделенный от седалища мертвеца, потому как тот был почти совсем новый и его можно было использовать в собственных нуждах. Алине пришлось быть невежливой. В ответ ее пообещали уволить, судить и взыскать стоимость унитаза. Поэтому, когда раздался нетерпеливый и заполошный звонок телефона, ее голос звучал не слишком приветливо:

– Назарова! – гаркнула она.

– Привет, Назарова, – отозвались в трубке. – Чего так орешь?

Алина выдохнула.

– Семен, прости, взбесили тут на работе. Что случилось?

– Ты еще долго будешь в Бюро? – вместо ответа спросил Чекан. Голос доносился как будто издалека, сквозь шум автомобильного двигателя и возбужденные разговоры.

– Всю жизнь я здесь буду, Семен, – ответила Алина. – До конца дней моих, пока не помру прямо тут и не присохну к своему креслу. В связи с чем вопрос?

– У нас труп девушки, – сказал Чекан, и, помолчав, добавил: – Обгоревший. Из области.

– Вот черт, – Алина села за стол. – Инквизитор?

– Не знаю, потому и хочу попросить, чтобы ты сама посмотрела.

– Что при первичном осмотре, какие повреждения? Кто проводил осмотр? Протокол есть? Надпись была рядом? – сыпала Алина вопросами.

– Нет, надписей не было, а остальное расскажу при встрече, сейчас не очень удобно говорить. Мы на патрульной машине, едем с ребятами из области… Долго объяснять, давай потом!

Связь прервалась. Алина покачала головой, убрала телефон и стала ждать.

Ожидание было долгим. Чекан появился только часа через три, опередив на двадцать минут специальный транспорт с найденным телом. Он был возбужден, как после драки, от него веяло силой, лесом, и тяжелой мужской работой. Ботинки были как два комка грязи, джинсы и куртка в разводах от мокрой земли.

– У нас есть время, – сказала Алина. – Пока привезут, оформят, поднимут в секционный зал – минут сорок, может, час. Кофе хочешь?

Чекан походил немного по кабинету, задевая плечами стены и мебель, потом кивнул и уселся на пискнувший стул. Алина налила большую кружку горячего растворимого кофе, хотя сейчас хотелось предложить ему тарелку борща и рюмку водки. Семен сделал глоток, с наслаждением вздохнул и начал рассказывать.

Труп обнаружил в первой половине дня рыжий молодой спаниель, рядом с дачным садоводством на северо-востоке области, километрах в тридцати от города. Веселый пес вышел прогуляться вместе с хозяином, который вскоре заметил, что его питомец, вместо того, чтобы энергично бегать по лесу, в чем-то сосредоточенно роется лапами вблизи от лесного проселка. Когда хозяин через подтаявшие, но все еще глубокие сугробы, пробрался к спаниелю, который не реагировал на призывы и продолжал свои раскопки, то увидел среди разрытой земли и листьев почерневшее лицо и кисть руки, чуть приподнятой, будто в приветствии.

– Типичный «подснежник», – говорил Чекан, шумно прихлебывая кофе, – их сейчас десятками находить будут и в городе, и за городом. Самый сезон. На Инквизитора не похоже: труп явно пытались спрятать, пусть и неумело – выскребли неглубокую яму в земле, а потом кое-как закидали грязью, снегом и ветками. Никакой демонстративности, никакой проволоки, столбов и табличек «ВЕДЬМА». При первичном осмотре характерных признаков почерка нашего злодея тоже не заметно: видимых следов истязаний нет, тело в одежде, в обуви. Я думаю, что убили где-то в другом месте, а в лес вывезли, чтобы спрятать. Собственно, нас вызвали только по одной причине: труп обгорел. В силу сложившейся оперативной ситуации теперь нам с Максом сообщают обо всех случаях обнаружения тел со следами ожогов, даже если потерпевшего нашли посреди пепелища частного дома и при жизни он был алкоголиком пятидесяти лет. А тут все-таки девушка…насколько можно было судить с первого взгляда.

– Что, сильно обгорела? – спросила Алина.

– Просто пролежала под снегом два месяца, а это никого не красит. Ну и обгорела тоже, конечно, но не очень. На тело сверху бросили верхнюю одежду, зимнюю куртку, судя по остаткам, потом облили бензином и подожгли. Бензина, вероятно, было меньше, чем обычно использует Инквизитор, но достаточно, чтобы сжечь почти полностью то, что лежало сверху, и повредить одежду на трупе. Лицо оставалось неприкрытым, поэтому обгорело с одной стороны до черноты, ну и волосы сгорели, конечно. В общем, сама увидишь.

– А почему ты сказал, что трупу два месяца? На глаз определил? – поинтересовалась Алина.