Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне
Жорже перелистнул газетную страницу и опять поднес к губам сигарету.
— Вы слышали вопрос, Жорже?
— Слышал. И телефонный разговор ваш слышал. Слышал, что она еще в школе учится.
— Ей нет и шестнадцати, Жорже.
Он покачал головой, похоже, не слишком удивившись тому, до чего докатился мир.
— Она сюда довольно часто наведывалась. По пятницам, в обеденное время. С марта или апреля, по-моему.
— Так она проституцией занималась?
— Ну не поспать же здесь в одиночестве она сюда приходила, если вы про это подумали, — сказал Жорже, прикуривая новую сигарету от предыдущей. — Теперь девушки не такие, как прежде. Чистенькие, хорошо одетые, воспитанные. А сюда приходят подзаработать на карманные расходы, чтобы потом просадить их в выходные. Неохота им объясняться с папашей, зачем им понадобились тридцать тысяч эскудо на один субботний вечер. Профессионалки тоже это знают. Вот выйдете на улицу — понаблюдайте. Если девушка в короткой юбке и слоняется без дела, заклюют. Если вас интересует мое мнение… хотя сейчас оно, правду сказать, мало кого интересует, здесь всему виной героин.
— Вы кого-нибудь из ее клиентов знаете?
Жорже кинул на меня грустный взгляд и, словно извиняясь, постучал себя по виску.
— Сколько раз ваше заведение прикрывали?
— Ни разу, если только до…
— Хватит, Жорже. Надоело!
— Послушайте, инспектор, я же сотрудничаю со следствием! И в конце концов отвечаю на ваши вопросы…
— А можно, чтобы не в конце концов, а сразу?
Он задумался, явно мечтая поскорее от меня отделаться.
— Я вам скажу одну вещь. Не бог весть что, но, может, после этого вы все-таки от меня отстанете.
— Не обещаю.
— Вы не первый, кто интересуется этой девушкой. Я имею в виду — задает мне вопросы о ней.
— Вы говорите о каком-то другом полицейском?
— Возможно.
— Давайте выкладывайте, Жорже! Хватит тянуть! Это как зуб выдернуть.
— Мне показалось, он из полиции. Но удостоверения не показал, и я не стал ему ничего говорить.
— О чем он спрашивал?
— Поначалу делал вид, что просто гоняется за девушками и что положил глаз на эту. Я ему не поверил. Тогда он и сказал, что из полиции. Я попросил предъявить документ, но он отказался. Ну, я и сказал ему, что мне некогда с ним разговоры разговаривать, и он отвалил.
— И когда это было?
— Вскоре после того, как начала она сюда по пятницам наведываться.
— В апреле — мае? — спросил я, и он кивнул. — Опишите-ка его.
— Небольшого роста, коренастый. Волосы, похоже, седые. Был в шляпе, небольшой такой, черной, с полями, он ее не снимал, в сером твидовом пиджаке, белой рубашке. Брюки тоже были серые. Ни усов, ни бороды. Глаза карие. Ну и все.
— Вот теперь я уйду, Жорже.
— Спускайтесь не торопясь, — посоветовал он. — Я же не хочу, чтобы вы свалились с лестницы.
Я вышел в сумрак темной улочки. На улицу уже высыпали девушки, и я пошел к фуникулеру, спрашивая то одну, то другую, не видели ли они Катарину. Две мулатки припомнили ее, но накануне они ее не видели. Крашеная блондинка, стоявшая на одной ноге, потому что, задрав вторую, поправляла каблук, похлопав по фотографии, сказала, что Катарину знает, но не помнит, когда видела ее в последний раз.
Я спросил о ней и дежурного на фуникулере, посчитав, что того наверняка больше занимает жизнь вокруг, чем двести метров рельсов, но тот в ответ лишь пожал плечами. Я повернул назад по Руа-да-Глория, сел в машину и доехал до автобусной остановки на Салданье. Вокруг были новостройки — почти сплошь административные здания. Все были закрыты, но я все-таки нашел несколько мест, где сумел задать свой вопрос:
— Boa tarde, вы не видели этой девушки вчера часа в два — два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.[20]
Моя работа строится на интуиции, внутреннем чутье. Для многих моих коллег главное в работе — логические рассуждения. Они анализируют поведение подозреваемых, улики, показания, свидетельства, мотивы, сопоставляют их и выводят заключение. Я, конечно, тоже все это проделываю, но помимо всего этого что-то внутри подсказывает мне, что делать.
Антониу Боррегу однажды спросил меня, на что похоже это внутреннее чувство, и единственная аналогия, которая пришла мне в голову, — это аналогия с любовью. И тогда он предостерег меня, посоветовал быть крайне осторожным, потому что, как всем известно, любовь слепа. Довод убедительный. Но ощущение — это не любовь, хотя по силе иной раз и не уступает ей.
— Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два — два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.
Меня иногда спрашивают, почему я выбрал эту работу, как будто сейчас я могу вдруг все это бросить и стать, например, поэтом! Я стал тем, кем стал, потому что в 1978 году, когда мы с отцом пробрались наконец назад на родину, найти другую работу не смог, а деньги нужны были.
Когда после пятилетнего проживания в Лондоне я очутился на Росиу, я понял, чего мне все эти годы не хватало: как ни странно, бедности. Так я это определил. В Африке этого было с избытком, поэтому я сразу и ощутил знакомое нервное беспокойство, порождение экономического упадка, когда невозможно досыта накормить людей. Это пульс голодной жизни. Теперь это прошло. На улицах, как и в любом европейском городе, царит спокойствие. Хотя стресс все еще ощущается.
— Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два — два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.
И остался я на этой работе, потому что поверил в нее. Я охочусь за истиной и, так или иначе, вытаскиваю ее на свет божий. Мне нравится беседовать с людьми. И я не устаю поражаться способности людей лгать. Если человек привык лгать, это заставляет его постоянно лгать и себе самому. Такова уж натура убийцы. Наши тюрьмы забиты невиновными. Самое простое решение задачи и самое ее позорное решение — это упечь за решетку невиновного. Ложь возбуждает следователя.
— Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два — два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.
Вот и сегодня мы повидали лжецов — адвоката, его жену, ее любовника, студента-психолога, маленькую нахалку из нуворишей, паренька из бывших богатеев. А взять этого портье в пансионе. Казалось, уж он-то будет лгать напропалую. У него и вид лжеца. А он не лгал. Уворачивался, старался увильнуть, но не лгал. В этом вся разница.
Ну а Валентин? Задатки в этом смысле у него будь здоров. Да и практика имеется. Наверное, врать начал еще с тех пор, как остался без отца. Он никому не верит. Даже родной матери.
Да, а главного-то персонажа я забыл. Жертва! Должно быть, случалось лгать и ей, но вот что действительно меня интригует, — это та игра, которую она вела с матерью. В чем смысл этой игры? Позвонить и вызвать ее? Зачем? Для чего? Продемонстрировать ей что-то? Чтобы доказать, что она лучше? Или чтобы наказать ее?
— Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два — два пятнадцать? Нет? Спасибо. Adeus.
Чутье говорило мне: наблюдай за адвокатом. И пока это все. Что касается Валентина — тут все непонятно. Трудно допустить, что он позволил себе такое. Это, пожалуй, слишком для него. Поэтому, возможно, тут действовал и кто-то еще. Другой подонок, который, сотворив это, устыдился или испугался и убил ее. Впрочем, для нее это все было делом привычным. Жорже сказал, что она наведывалась в пансион регулярно, зарабатывая этим на карманные расходы. Любовник матери утверждал, что и с него она брала деньги. А Тереза Карвалью заявила, что Катарина переспала со всем университетом, включая ее преподавателя. Правда, Бруну сказал, что Тереза — источник ненадежный. Никто из них не знал Катарину. Только Валентин сумел узнать ее получше, но ему нужно от нее было одно.
— Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два — два пятнадцать? Да? Видели?
Я находился в кафе на Авенида-Дуке-ди-Авила, через несколько домов от школы Катарины — лицея Д. Диниша.
— Она зашла сюда часа в два, — сказал бармен. — Я и раньше ее здесь видел — закажет кофе, выпьет, потом уходит.
— Почему вы ее запомнили?
— Я заступил в два, а через несколько минут появилась она. Кроме нее, в кафе тогда никого не было.
— С ней кто-нибудь был?
— Нет. Она постояла у стойки, ну, как я и говорил. Голубоглазая блондинка, в белом топе, юбка мини, ножки стройные, туфли такие тупоносые, со стразами на каблуках.
— Вы хорошо ее рассмотрели.
— А что, это запрещено?
— Почему вы обратили на нее внимание?
Опершись на стойку, он забарабанил по ней пальцами, взвешивая, что сказать. Я не сводил с него глаз, и он принял серьезный вид.
— Вы что, шутите?
— Ничуть.
— Потому что, — сказал он, щелкнув пальцами, — я был бы не прочь с ней позабавиться. Попка у нее была что надо. Ясно? А кто вы такой, собственно?
— Я из полиции, — сказал я. — У вас телефон имеется?
