Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4
Но враги, это те, которые сейчас уставились в его спину, — впереди же была ерунда. Нечто потешное, напоминавшее забавную детскую игру, или беспроигрышную лотерею, где главный приз был гарантирован ему заранее.
Сзади могли выстрелить в спину. Никакой Петька не поможет, если они решат нажать на свой курок.
Раскаленный до красна тупой наконечник пули, рассекая собой летний податливый воздух, издавая тонкий свистящий звук, остающийся сзади, полетит к его широкой спине, пробьет, раздробив, позвоночник, раскурочит внутренности, пробьет грудь, — и снова покажется белому дню, своей окровавленной счастливой мордой.
Тогда подкосятся ноги, встанет он, сорокасемилетний, на колени, взглянет последний раз в голубое небо, — и навсегда припадет к прелой от жары сермяжной земле.
Когда еще хочется пожить. Попрыгать, поскакать, подышать, покомандовать, подвигаться, — посуетиться в этом мире. Полном сплошных удовольствий.
— Эй, — крикнул, чтобы отвлечься, Гвидонов, — явка с повинной еще считается. Выходи, стрелять тебя не будем!
Он шел, изо-всех сил стараясь идти медленно, стараясь не сорваться на бег, на зигзаги и на падения, чтобы те, сзади, могли промахнуться.
Но держал марку, держал свой форс, — шел не спеша.
— Да пошел ты, — ответили из леса ему.
И следом показался Иваныч, бригадир лягушатников, без ствола, но с охотничьим ножом в руке.
Он не боялся в каком-то приступе праведного отчаянья, ни Гвидонова и его ребят-профи, ни тех, кто пристально наблюдал за происходящим.
— Лучше мочи меня сейчас, начальник, — сказал Иваныч, выпрямившись, раздвинув грудь, и растопырив руки, сделав из себя мишень, лучше не придумаешь. — Мочи, потому что пощады для тебя не будет.
— Да что на вас нашло? — спросил Гвидонов, останавливаясь. — Могли бы сто баксов получить. А так, одни неприятности.
— То, что нечего тебе здесь делать. Не вышел ты рылом, чтобы ходить сюда. Когда тебя никто не звал.
— Где же ты раньше был? — спросил Гвидонов. — Мог бы пораньше об этом предупредить. Мы бы назад и повернули. От греха… А так, одни неприятности. Из-за этого.
— Не знаю, раньше… — сказал, с каким-то беспредельным упрямством в голосе, Иваныч. — Но сейчас ты никуда дальше не пойдешь. Ты или я…
— Скорее ты, — ответил Гвидонов, тронулся с места, и пошел к бригадиру, стараясь не спешить, и не сорваться на бег.
Такая убогая истина, — единоборство. Когда намеренье человека, — это его центр тяжести. Не хочет нанести удар, — центр тяжести в одном месте. Хочет нанести удар, — центр тяжести в другом месте.
Такая обалденная истина. Плюс немного тренировки.
И видно, — кто перед тобой. Все его желания, — как на ладони…
Этот Иваныч хотел ударить. Исполнить напоследок свое предназначение.
Хотя был уже не жилец. Кому нужно возиться с таким фанатиком. И тащить на себе такого через всю тайгу. Когда ничего интересного он больше ничего не скажет, — о своих кровавых замыслах.
Просто сумасшедший.
Не враг.
Просто подойти, — и дать ему в морду.
Испытать наслаждение.
Спастись бегством…
Но по морде, — не получилось. Третий не выдержал. Вида воинствующего противника. Который убил двух его друзей. Подло подкравшись и вонзив нож в спину. Кровь его воззвала к мести.
Поэтому, не успел Гвидонов подойти к бригадиру, как затрещал швейной машинкой автомат, — и весь лягушатник стал покрываться, как лужа во время дождя, мелкими пузырями. От входящих в него пуль.
У Гвидонова разжался кулак.
Да и какая разница.
Одна тупость…
Гвидонов остановился и начал упаковывать на место «Вальтер». Хотя, под пристальными взглядами врагов, это было бахвальство. Не нужно было этого делать.
Сзади подошел Петька.
— Владимир Ильич, — сказал он.
— Да, — ответил Гвидонов, не оборачиваясь к нему.
— Вас к телефону.
И протянул ему трубку.
— Володя, ты извини меня. Я понимаю, что у тебя работа, и что я не должна мешать… — сказала Мэри. — Я чувствую себя лишней в твоей жизни. Я тебе совсем не нужна. Ты — добрый человек. Ты — пожалел меня. Дал мне работу. Хотя это не работа… Я хочу домой.
Было какое-то усилие, чтобы вспомнить, кто с ним говорит. И — зачем.
Сын.
Какая-то невероятная фантастика, сродни религиозному чуду. Потому что такого не бывает. Не должно быть в этом мире. Не может быть. Потому что этого никогда не может быть.
Чтобы был — сын. Продолжение тебя…
Гвидонов, не поверил.
— Не знаю, получится ли насчет лягушек, которые мы обещали… — начал он.
— При чем здесь лягушки, — сказала Мэри. — Я уезжаю домой. При первой возможности. Рожать, — буду дома… Я хочу воспитывать ребенка одна.
— Рожать? — переспросил Гвидонов.
Он никак не мог понять, о чем она. О чем — говорит.
— Как знаешь, — сказала Мэри и повесила трубку.
6.Последний лягушатник, как ни в чем не бывало, сидел рядом с профессором.
Они прослушали отдаленную канонаду от начала до конца, и теперь пребывали в некоторой робости. Так что откровенно обрадовались, когда увидели выходящего к ним Гвидонова, да еще и с бойцами.
Никуда не прогулялись, — а уже шесть трупов.
Третий дернулся было пристрелить последнего лягушатника, — но без команды не решился, посмотрел все-таки вопросительно на Гвидонова. Тот отрицательно покачал головой.
— Извини, — сказал Гвидонов, — мы тебя свяжем. На всякий случай.
Тот пребывал в полном недоумении.
Так же, как и профессор.
— Что у вас произошло? — спросил он. — Где остальные?
— Остальные погибли, — сказал Гвидонов.
— Как это погибли? — не понял профессор.
— Самым обыкновенным образом, — ответил ему Гвидонов.
Некая пелена выветрилась из головы, прошло действие яда, дурманящие растительные испарения сошли на нет…
Что-то снилось. Такой был страшный и непонятный сон. Со стрельбой, взрывами гранат и монстрами, взиравшими на него из-за деревьев. У которых огромные глаза, кровавые пасти, и по три ряда белых начищенный зубов. Только что это он видел сам, — кому угодно под какой угодно присягой мог подтвердить, что так оно и было. И не могло быть иначе. Потому что так оно и бывает.
Но сон прошел. И стал отдаляться. Навсегда.
Что-то уже забылось. Картинки его стали смутны и неотчетливы… Уже не вспомнить, сколько было чудовищ, и были ли они. Началась ли стрельба, гибли ли люди, — на самом ли деле все это было.
Гвидонов тряхнул головой. Он не хотел вспоминать этот сон.
— Дай телефон, — сказал он Петьке.
Тот протянул ему аппарат.
Гвидонов набрал номер. Мэри включилась сразу.
— Тебе скучно, — сказал Гвидонов. — Я понимаю… Ты мне наговорила столько гадостей от скуки.
— Я тебе не нужна, — грустно сказала Мэри.
— Хорошо, — сказал Гвидонов, — нам нужно поговорить… Ты мне нужна. Но нам нужно поговорить. Я — работаю. Ты понимаешь?.. Я так устроен.
— Да, — сказала она.
— Я скоро приеду. И мы поговорим, — сказал Гвидонов. — Хорошо?
— Хорошо, — ровно сказала она…
Этот грех он с души снял, это неправильное действие, эту ошибку.
— Всем оставаться на месте, — сказал он. — Я пойду один… Сейчас, — четырнадцать тридцать шесть. Если до восемнадцати часов не вернусь или не выйду на связь, отступайте к лагерю…
Он поймал себя на том, что сказал это непонятное слово «отступайте», которое не имело к окружающей действительности никакого отношения. А было из какой-то другой действительности, — как из другого мира.
— Возвращайтесь в лагерь, — поправился он. — Если не выйду на связь к утру, — считайте меня коммунистом.
Это он так пошутил. Очень неудачно. Глупо. Как не должен был шутить. Никто не понял, что он хотел сказать.
— Если к утру не выйду на связь, — поправился Гвидонов, — возвращайтесь в Кызыл… А там, как решит начальство… Но, скорее всего, до шести я вернусь.
— Владимир Ильич… — сказал Петька.
— Нет, ты тоже остаешься здесь.
Тот сделал недовольное лицо.
Такая — любовь. Гвидонов даже немного рассочувствовался. Откуда что взялось.
Если не вернуться вовремя в сон, — он пропадет. Или начнется другой. А первый никогда не досмотришь до конца. Не узнаешь, чем там все закончилось.
Куй железо, пока горячо.
Цыплят по осени считают.
Береги одежду снову, а честь смолоду.
Лучше поберегись, лучше тебе не ходить туда. Что тебе там нужно?.. Досмотреть уплывающий сон? — так его уже и нет. Он закончился, как заканчиваются все сны.
Получить новую порцию впечатлений?
Что, разве не хватило?.. Некоторым подобных впечатлений на месяц хватит. А некоторым — на год…
Конечно же, — план.
А он солдат, — который еще разок хочет взглянуть в глаза неприятелю.