Уоррен Мерфи - Цвет страха
– Ладно. Сами напросились. Посмотрим, как вам понравится стадо аллозавров, – пробормотал инженер, выключая тираннозавра.
Глава 21
У Доминик Парилло наверняка возникли бы неприятности с таможней ричмондского международного аэропорта «Байяр», если бы не американские служащие, которые были только счастливы побыстрее спровадить французских националистов. Те спешили убраться восвояси, не дожидаясь, пока конфликт разгорится по-настоящему.
– Au revoir, – бросила Доминик таможеннику.
– Давай, проваливай в свою вонючую дыру, – пробурчал тот.
Женщина направилась к магнитометру, и, как только она вошла в металлочувствительную раму, прибор, естественно, заверещал.
– Предъявите содержимое карманов, – распорядился охранник.
– Qu'est-ce que c'est?[21] – спросила женщина, нахмурив тонкие брови.
– Я сказал, предъявите содержимое карманов.
– Je ne comprend pas[22], – ответила она.
– Черт побери! Еще одна лягушатница. Parle-vous anglais?[23] – осведомился охранник, огрубляя живую музыку гласных и попирая правила произношения окончаний.
– Non, – ответила Доминик.
– Ладно уж, идите, поклонница Льюиса, – раздраженно отозвался охранник. – Без вас в Америке легче дышится.
Вот каким образом величайший со времен водородной бомбы военный секрет ускользнул от внимания американских властей и попал на борт французского лайнера, надежно укрывшись между изящных ног агента ОВБ.
– Болван, – пробормотала женщина, понизив голос.
Всякий раз, передвигая ноги, она болезненно морщилась, но это было приятное страдание. Оно напоминало Доминик о медали Легиона Чести.
Парилло поудобнее устроилась в кресле, поджидая стюардессу с обедом от «Эр-Франс», пищей хотя и самолетной, но все же французской. А значит, изысканной, хотя к тому времени, когда стюардесса добралась до Доминик, мидии в белом вине уже остыли.
Во время полета показали два фильма с Джерри Льюисом. Что особенно приятно, с экрана звучал родной французский язык.
В аэропорту Шарля де Голля Доминик поймала такси и велела шоферу остановиться у ближайшей бакалейной лавки. Там она купила теплую ароматную булку и, едва такси тронулось с места, принялась уплетать за обе щеки.
– Только что из Америки? – сочувственно произнес таксист.
– Oui, – промолвила Доминик с набитым ртом.
– Мне доводилось видеть сильных мужчин, которые после недельного пребывания в американском аду были не в силах сдержать слез при виде круга сыра, выставленного в витрине, – сообщил водитель. – Но хватит об этом. Теперь вы дома. Куда едем?
– В ОВБ. Но прежде я хотела бы доесть этот восхитительный хлеб.
– Американцы ничего не понимают в хорошем хлебе.
– Они ничего не понимают ни в хлебе, ни в вине, ни в сырах.
– Не разбираться в сырах – непростительный грех.
– И что самое главное, не понимают французского. Да и говорить на нем как следует не способны.
– Где уж им! Коли они запихивают в рот всякую дрянь, оттуда не может вылететь ничего, кроме дряни.
Доминик с улыбкой смотрела в окно. Машина только что миновала толпу, которая штурмовала универсам «Хааген-Дарц», вываливая его работников в смоле и перьях фальшивых европейских товаров.
* * *Услышав имя Доминик, директор ОВБ распахнул дверь своего кабинета и уставился на женщину застывшим взглядом.
– Вы живы?
– Я вернулась с победой. Секрет Бисли в наших руках.
– Входите, входите же, агент Арлекин. Как только за спиной Доминик захлопнулась дверь, она извинилась и задрала юбку, без тени стыда продемонстрировав отсутствие нижнего белья.
– Это и есть тот самый прибор, который лишал наших граждан мужества и воли, – заявила она.
– Я никогда не сомневался в этом, – ответил Ренар, отводя глаза, но не из стыдливости, а потому, что увидел висящую белую нить. Предметы женского интима вызывали у директора только тошноту.
Он с ужасом услышал чмоканье Извлекаемого тампона и явственный глухой звук, с которым тот шлепнулся ему на стол.
– Прошу вас... – растерялся мужчина.
– Нет, я имела в виду то, что находится внутри.
– Не будете ли вы так добры сделать это собственноручно? – деликатно осведомился директор.
Доминик Парилло нахмурилась, ногтями разорвала тампон и извлекла из хлопчатобумажной упаковки предмет чуть больше мраморного шарика для детской игры.
Директор покрутил его в руках и увидел, что он сделан из полированной стали.
– Не понимаю...
– Поверните другой стороной.
Директор ОВБ повернул шарик, и тот глянул на него холодным серым взглядом. Ренар чуть не уронил его на пол.
– Что это? Глаз?
– Электронный глаз. По-моему, он... как это называется? Кибернетический?
– Ш-ш-ш! Запрещенное слово.
– Простите, – отозвалась Доминик. – Я вынула этот глаз из черепа человека, которого весь мир уже давным-давно считает умершим.
– Oui?
– Этот человек собран из механических частей. Человек, в котором воплощено зло. Главный демон ада под названием Клякса.
– Кто же этот зловещий выродок?
– Дядя Сэм Бисли собственной персоной.
Директор ОВБ часто заморгал.
– Не может быть! – вырвалось у него.
– Хотите верьте, хотите нет, но это истинная правда.
Доминик вкратце поведала директору о встрече с американскими агентами, которые пали жертвой пульсирующего света, испускаемого кибернетическим глазом. Директор тем временем внимательно рассматривал прибор.
– Как вам удалось одолеть его? – спросил он.
– При помощи дзюдо. Механический Сэм Бисли оказался очень сильным, но тем не менее неловким и неуклюжим. Я обратила его силу против него самого. Он повалился на спину, и я камнем ударила его по голове. Дядя Сэм потерял сознание. Его настоящий глаз закатился, а эта мерзость продолжала излучать свет. И я решила взять ее с собой.
Директор ОВБ поморщился.
– Чем вы ее?.. Ножом?
– Нет, просто вынула из гнезда, как вилку из розетки.
– И все? Так просто?
– Да. Так просто. И помчалась со всех ног, унося свой трофей.
Ренар изумленно вскинул брови и покачал головой.
– Отличная работа, агент Арлекин!
– В этом шарике заключен таинственный свет, заставлявший людей подчиняться его приказам.
– Каким образом?
– По-моему, это лазер.
Директор ОВБ яростно прошипел:
– Не смейте произносить это слово! Грязное слово из запретного списка.
– Я забыла. Моему мозгу не хватало полноценного питания. Я слишком долго была в Америке.
– Сочувствую. Я и сам не далее как вчера поймал себя на том, что называю водяную кровать английским словом «waterbed».
– Все это – дурное влияние американских фильмов, которые давно уже следовало запретить.
– Кроме фильмов Джейри, разумеется.
– Само собой, – рассеянно произнесла Доминик.
Директор поднес глаз к свету, внимательно его разглядывая.
– Интересно, как включают эту штуковину?
– С тыльной стороны есть отверстие.
– Полагаю, она должна откликнуться на электрическое воздействие.
Директор вынул из телефонного аппарата шнур, снял изоляцию и принялся скручивать жилы, пока провод не стал достаточно тонок, чтобы проникнуть в маленькое отверстие.
– Стоит ли? – спросила Доминик.
– Я закрою глаза. Кажется, вы сказали, что свет не оказывает на вас влияния?
– Oui.
– Какого цвета был этот импульс?
– Откуда мне знать? Все цвета кажутся мне серыми.
– Да-да, конечно.
– Но только не розовый. Розовый цвет вызывает положительную реакцию. Даже грубые американцы становятся вежливыми и человечными. Цвет, излучаемый этим устройством, вызывал у них рвоту.
– А какой цвет вызывает рвоту?
– Для меня все цвета серые, – напомнила женщина, пожимая хрупкими плечами.
Директор поморщился.
– Я непременно закрою глаза, – пробормотал он и начал запихивать провод в отверстие прибора, похожего на кусок грязного льда.
Некоторое время медная проволока поворачивалась внутри, издавая царапающие звуки, но пару секунд спустя послышался легкий щелчок. Сероватый белок глаза вспыхнул, а черный зрачок, казалось, взорвался.
Это было последнее, что увидел директор ОВБ сквозь стиснутые веки. Вспышка была ярко-зеленого цвета. Она вонзилась в сетчатку глаз директора, словно блеск мириадов сверкающих кристаллов изумруда.
Содержимое его желудка хлынуло в горло.
* * *Директор ОВБ очнулся на следующий день.
– Vert[24]... – простонал он.
– Э?.. – отозвался чей-то голос.
– Зеленый. Цвет рвоты – зеленый.
– Скорее, чуть желтоватый.
– Зеленый... – простонал директор.
– Но я сама вытирала рвоту с вашего лица, mon Directeur.
– Я имел в виду цвет, вызывающий рвоту, – ответил директор и, распахнув глаза, лихорадочно зашарил взглядом по комнате. Над ним тотчас склонилась Доминик Парилло. – Где я? В больнице?
