Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
— Разрешите задать ещё один вопрос.
— Разрешаю. Спрашивай.
— Вот, эти два кривых шрама на вашем лице…
— На физиономии, боец. В армии лиц нет. Окромя вышестоящих, понятливые ёжики…. Ясно излагаю?
— Так точно! А, всё-таки…. Где вы заработали-получили такие классные шрамы? На ученьях? В бою?
— Много дурацких вопросов — в своё время — задавал. Вот, и заработал. Гы-гы-гы! — племенным жеребцом заржал прапорщик. — Прекращай, боец, заниматься ерундой. Служи честно и тупо. Со временем всё сам поймёшь. А если не поймёшь, то и говорить не о чем. Все недогадливые, они на гражданке обитают. Типа — цветастые галстуки носят и модные штаны, зарабатывая геморрой, просиживают на бесконечных совещаниях…. Устраивает такая завидная доля?
— Никак нет!
— Одобряю, боец. Свободен. Служи…
Он и служил, больше не задавая вопросов. Никаких. А, зачем, собственно? Ведь, сказано было чётко, мол: — «Всё сам поймёшь. Со временем…». Санька был очень терпеливым человеком, да и в своей сообразительности никогда не сомневался.
Служба оказалась разнообразной, разносторонней и интересной. Регулярные стрельбы практически изо всех видов огнестрельного оружия. Обучение искусству обращения с оружием холодным. Всякая экзотика в ассортименте — луки, арбалеты, пращи, японские метательные звёздочки, прочие хитрые штуковины и приспособления. Многокилометровые марш-броски — и в противогазах, и без них. Занятия по карате-до, дзюдо и боевому самбо. Минирование и разминирование. Теоретические основы комплексной диверсионной деятельности. Особенности проведения жёстких допросов в условиях активных боевых действий. Яды и противоядия. Уменье загримироваться с помощью подручных средств. Ну, и многое другое, включая экспресс-метод постижения английского разговорного…. А, вот, никаких политинформаций и занятий по строевой подготовке в «А-314» не проводили. Ни единого разочка.
— И это правильно, — понимающе хмыкал Санька. — Зачем дельному боевику сдалась вся эта дурацкая лабуда? Наше дело солдатское — сидеть в глубоком окопе (или там на комфортабельной базе), и дожидаться условного сигнала — «три зелёных свистка». А потом, дождавшись, следовать вперёд и вверх — за воинской славой и разлапистыми орденами. Не жалея ни чужих жизней, ни своей. Всё легко и просто — как из штурмовой рогатки взрослого медведя пристрелить…
За две недели до выхода Приказа о плановой демобилизации, во вторник (день приёмов по личным вопросам), он отнёс подполковнику Белову, командиру «А-314», заявление. Мол, так и так: — «Хочу продлить службу в Рядах на контрактной основе…».
— Молодец, боец, — одобрил Белов. — Всё правильно понимаешь. Мол, «службу в Рядах…». А в каких Рядах-то?
— В правильных Рядах, господин подполковник! — вытянувшись в струнку, браво гаркнул Санька.
— Уверен — в правильности?
— Так точно! Уверен! На все сто!
— Ну-ну. Верю, — скупо улыбнулся командир в/ч «А-314». — Накладываю, Романов, на твоё заявление визу. Положительную, ясный перец. Считай, что ты уже в Рядах…. Контракт? Не забивай себе голову всякой ерундой ерундовой.
— Есть — не забивать! Разрешите идти?
— Куда? В казарму?
— Так точно!
— Это, боец, полностью исключено. Личные вещи, прощанье с сослуживцами? Позабудь и пренебреги. Посиди пока в «предбаннике». Когда образуется попутная оказия, я дам команду. Вот, держи конверт. Передашь его…э-э-э, командиру подразделения по месту прибытия…. По глазам вижу, что тебе очень хочется спросить о содержимом конверта. Хочется, но колется. То бишь, армейская дисциплина, въевшаяся — за год службы — в подкорку головного мозга, препятствует этому…. Я прав?
— Так точно. Препятствует.
— Ладно. Так и быть. Пойду на незначительное нарушение строгих служебных инструкций. Приоткрою — слегка — завесу военной тайны….В конверте, Романов, находится твоё Личное дело — характеристики, результаты психологических и спортивных тестов, бытовое досье, ну, и так далее. Включая текст Контракта со всеми твоими реквизитами. Подпишешь, когда окажешься на территории нового объекта. Как и предписывают строгие служебные инструкции.
— Как же так? — опешил Санька. — Получается, вы заранее знали, что я…м-м-м, приду с заявлением?
— Знал, конечно, — невозмутимо подтвердил Белов. — Офицер ГРУ обязан многое знать. А о своих непосредственных подчинённых — всё досконально. Включая мысли, желания, сомнения, мечты и содержание регулярных эротических снов.
— ГРУ?
— Ага. Главное Разведывательное Управление. Доволен, бродяга? Всё, свободен. Служи…
К вечеру Саньку доставили на военный аэродром. Пятичасовой перелёт, суточный марш-бросок на «Уралах» по дремучей сибирской тайге, и он — в компании двух десятков других будущих «грушников» — прибыл на секретный объект — «А-14».
Здесь тоже обучали всякому, но уже гораздо более серьёзно, целенаправленно и вдумчиво. К прежним предметам-наукам добавились психология и поведенческая логика. А к английскому языку — испанский и французский.
Ещё через девять месяцев начались регулярные рабочие командировки. Сперва в пределах Отечества — Дагестан, Чечня, Ингушетия. Потом география поездок слегка расширилась — Санька (уже в звании прапорщика), побывал в Абхазии и Южной Осетии. После этого пришёл черёд дальнего Зарубежья — Никарагуа, Сальвадор, Афганистан, Алжир, Ливия.
Вот, на ливийско-алжирской границе, где квартировал стационарный лагерь секретного воинского корпуса ООН, его военная карьера и закончилась-завершилась. Так, вот, получилось. Случайное стечение нескольких фатальных обстоятельств, не более того…
Во-первых, Романова — нежданно и негаданно — настигла сердечная драма. Вернее, личное горе.
После пустякового ранения в левое плечо (пуля ливийского снайпера прошла по касательной), Саньку поместили в полевой госпиталь, где он и познакомился с Мари, симпатичной шифровальщицей из французского подразделения корпуса. Мари была миниатюрной стройной брюнеткой — смешливой, приветливой и слегка мечтательной. Была? Была…
В самый разгар их любви (жаркой-жаркой, безумной-безумной), подлым ливийцам удалось совершить теракт. Так, ничего особенного и экстраординарного. Грузовой фургончик, начинённый под самую завязку взрывчаткой, попытался прорваться на территорию «ооновского» лагеря. Естественно, по нему тут же открыли дружный шквальный огонь. Взрыв прогремел сразу за шлагбаумом КПП, поэтому его последствия не были катастрофическими: восемь раненых и всего двое погибших. Одна из этих двоих — Мари. Её разорвало в клочья…
Во-вторых, случилась и другая беда.
Через полторы недели после гибели Мари разведчики сообщили, что в районе Чёрного холма замечен отряд ливийских берберов.
— Уничтожить! — приказало Руководство.
Загрузились в боевой вертолёт, вылетели.
Неожиданно началась серьёзная песчаная буря, забарахлил двигатель, пришлось совершить вынужденную, достаточно жёсткую посадку — сплошные ушибы, вывихи и переломы.
Песчаные высокие воронки — дружной нескончаемой чередой — бодро терзали беззащитную металлическую коробку, в которой пряталось десять (включая вертолётчиков), сотрудников «ооновского» корпуса. Взбесившийся ветер дул и дул. Вокруг — из-за плотной песчано-глинистой взвеси — было бесконечно серо и тоскливо.
Когда — через неделю с хвостиком — к месту вынужденной посадки вертолёта подошли вездеходы, спасатели обнаружили только двух русских, оставшихся в живых. Саньку и молчаливого капитана из штурмовой группы. Остальные восемь бойцов — самых разных национальностей — умерли от жары, жажды и общей слабости характеров.
Молчаливый капитан — вместе с двойным переломом левой голени — по прибытию в лагерь испарился в неизвестном направлении. А Романова, слегка подлатав и дождавшись хорошей погоды, отправили — на окончательное излечение — в родимую Россию. Мол, воздух Родины является самым лучшим и эффективным лекарством.
Самое эффективное лекарство, естественно, помогло. Санька быстро пошёл на поправку. Но что-то важное в нём словно бы надломилось. Не хотелось — ни за какие коврижки и разлапистые ордена — возвращаться на военную службу.
Почему — не хотелось? Может, из-за глупой гибели Мари, которую он не смог предотвратить. Может, из-за девяти страшных суток, проведённых в песчаном знойном плену — среди разлагающихся трупов. А, скорее всего, одно наложилось на другое. То бишь, произошёл-случился хвалёный синергетический эффект…
После выздоровления Романов подал рапорт об увольнении из славных Рядов и, покинув ведомственный санаторий, вернулся в родимый Питер, в пустую, мрачную и пыльную «двушку» — за время его долгих воинских странствий отец с матушкой (почти одновременно), переселились в Мир иной.
