Роберт МакКаммон - Свобода Маски
— Я все еще уверен, что Альбион его пометил! — сказал пучеглазый узник, чье имя Мэтью не расслышал.
— Пометил его для защиты от таких, как вы, — ответил Уайлер. Он сконцентрировал внимание на Мэтью, который устало потирал синяки на шее. Боль в челюсти и ушибленных костях была ужасной, и он чувствовал, что вот-вот может упасть в обморок, однако образ Альбиона все еще ярко стоял в его голове. Уайлер понизил голос до шепота и спросил: — Что ты сделал там, наверху, чтобы перейти дорогу Альбиону?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Вся тюрьма будет знать об этом к рассвету! Возможно, это даже поможет нам раздобыть немного клятой кормежки, — их секция была пропущена этим вечером, столовая была уже пуста. Лицо Уайлера просветлело. — Можем стать теми, кого здесь называют знамениториями.
— Знаменитостями, — поправил Мэтью. Его глаза продолжали смотреть вперед, в коридор, который скрывался во тьме, потому что слабый свет свечей до него не дотягивался. Да и узники старались не подбираться туда со своими фонарями, потому что боялись вновь натолкнуться на призрачную фигуру.
— Да, точно. Ну… говоря по правде, я не знаю, враг тебе Альбион или друг, но стоит прокатиться на этой лошадке, раз уж оседлал ее.
Мэтью кивнул. Весь этот эпизод стал казаться ему кошмарным сном. Что на самом деле он такого сделал, чтобы привлечь к своей персоне внимание Альбиона, он ведь в Лондоне всего несколько дней, и все это время провел в заключении? И главный вопрос: кто такой этот Альбион, черт его побери? Не говоря уже о том, как он умудрился пробраться в недра Ньюгейтской тюрьмы — такой трюк нелегок даже для призрака.
— Господи, мне только что пришла в голову мысль! — сказал Уайлер, и его волнение усилилось. — Мы могли бы сделать заявление об этом для «Булавки»!
Затем он лег на матрас и уставился на треснувшие камни над головой, прислушавшись к тому, как умолкает общий гомон. Две свечи уже догорели и теперь зашипели. Уайлера вновь разобрал приступ кашля, он сплюнул кровью и посмотрел на красное пятнышко на своей руке. Затем вдруг слизал кровь со своей ладони, как будто не желал оставлять этому месту ни единой частички себя.
Мэтью лежал на боку на сене. Он понял, сколько всего произошло с тех пор, как он покинул Нью-Йорк, начиная с этого проклятого бала Дамоклова Меча в Чарльз-Тауне, и понял, что если будет думать об этом слишком много, то попросту потеряет рассудок. Агентство «Герральд»… Берри… Хадсон… его друзья в Нью-Йорке… все, что он пережил, все, через что прошел, не сломило его, и он не позволит себе сгинуть от лезвия меча какого-то замаскированного маньяка, который указал на него в жесте дружбы или вражды. Это было слишком для его разума, который и так был травмирован чересчур много раз за это долгое путешествие…
В какой-то момент он побоялся, что расплачется прямо здесь, в этом логове преступников, но сдержался, понимая, как будет тогда выглядеть.
Шесть месяцев в этом Аду? Как же ему выдержать хотя бы день?
Он услышал рыдания. Сначала молодой человек подумал, что это плачет он сам, и был так встревожен этим, что сжался в комок и прижал колени к подбородку.
Но это был не он — осознание этого пришло еще через минуту. Это был какой-то другой заключенный в соседней камере. Кто-то, кто, похоже, тосковал по своей семье в этих стенах и у кого была причина оставаться здесь многие годы или провести здесь оставшуюся часть жизни.
И все же Мэтью продолжал зажимать себе рот, чтобы не расплакаться. На всякий случай.
Глава тринадцатая
— Мэтью Корбетт! Тащи свою задницу сюда!
Наглый окрик принадлежал стражу Боудри, который стоял под аркой в своей кожаной треуголке, сильно наклоненной набок, и со своей опасной дубинкой, обклеенной битым стеклом. Одним плечом он вальяжно привалился к стене. Позади него маячил второй стражник — худой вытянутый человек, которого Мэтью прежде не встречал за все три дня, проведенные в Ньюгейте.
— Когда зовет этот, лучше двигаться быстро, — посоветовал Уайлер, и Мэтью заставил себя подняться. Цепи при этом показались только тяжелее, хотя, возможно, дело было в том, что его рацион теперь состоял из жидкой коричневой кашицы и куска кукурузного хлеба в день. Впрочем, питательности добавляло то, что в кукурузном хлебе можно было найти множество долгоносиков. Уайлер решил, что так, пожалуй, даже лучше, и Мэтью волей-неволей пришлось с ним согласиться, ибо ничего другого все равно не предлагалось. Мэтью попробовал местную воду, его тут же вырвало ею. Попробовал снова — на этот раз от невыносимой жажды, и теперь просто старался не думать о том, что плавает у него внутри.
— Пошевеливайся, рыбья наживка! Я тут состариться успею, пока ты дойдешь!
Мэтью прошел по ступеням туда, где его ожидали двое охранников. Он прекрасно знал, что за ним наблюдают — в последние два дня после появления Альбиона за ним наблюдали постоянно, а также перешептывались и глядели с опаской. Никто не знал, что нужно было сделать этому молодому человеку, чтобы привлечь внимание Альбиона, но новость о том, что он его привлек, уже распространилась по всему Ньюгейту, хотя ни Боудри, ни кто-либо другой из местных стражей об этом не упоминал. Возможно, они придерживались политики умышленного игнорирования или незнания.
— Шевелись! — Боудри толкнул Мэтью, когда он того не ожидал. Мэтью прошагал по запутанному коридору, минуя арку Будапешта. Они подошли к лестнице, ведущей к тяжелой железной двери.
— Стой, — скомандовал Боудри, и Мэтью послушался.
Послышался металлический лязг связки ключей, которая была практически музыкой для ушей молодого человека — пусть и музыкой весьма грубой.
— То, что они заставляют меня тут делать, — проворчал Боудри, когда один из ключей скользнул в замочную скважину. Послышался щелчок. — Недостойно такого мусора, как этот, — он отдал ключи второму стражнику. — Больно много чести!
Второй страж, вызволив запястья узника, тоже пробормотал какую-то жалобу, однако наклонился, чтобы освободить лодыжки Мэтью от цепей. Когда ноги были освобождены, второй охранник перекинул цепи через плечо, пока молодой человек потирал уставшие запястья.
— За тебя заплатили взнос, — сказал Боудри. — Но если ты сделаешь что-то, что даст повод снова тебя заковать, мы не помедлим с этим.
— Заплатили взнос? — Мэтью почувствовал себя так, будто его мозг стал здесь бесполезным, как брусок мыла. — Кто заплатил?
— Поднимайся по лестнице, — Боудри не ответил на вопрос, а лишь толкнул Мэтью своей злой дубинкой. Затем он взял ключи у другого охранника и провел заключенного через тяжелую железную дверь. — Иди, мы за тобой, — сказал он, но на этот раз обошелся без толчка, только лишь обжег Мэтью взглядом. Молодой человек до сих пор ходил сгорбленно — по привычке.
— То, что они заставляют меня делать… — повторил стражник, покачав головой, затем развернулся к своему компаньону, поднимавшемуся следом, и запер дверь с другой стороны, когда тот поравнялся с ними. — Отвратительно.
— Мистер Корбетт, — прозвучал голос. Имя было произнесено с уважением.
Мэтью повернулся налево. В коридоре, идентичном тому, что был уровнем ниже, стоял человек с высокой шапкой кучерявых темно-каштановых волос, которые не обязательно были париком — трудно было сказать на первый взгляд наверняка. Он был одет в винно-красный костюм, отделанный узором из золотых нитей.
— Меня зовут Даниэль Дефо, — сказал он. — Не доставите ли вы мне удовольствие своей компанией?
— Ну… я… — только и сумел пролепетать Мэтью.
— Обещаю, что вам не причинят вреда. Моя зона находится дальше по коридору. Пройдемте?
Мэтью принял приглашение Дефо. Это был высокий человек, но некрепкий на вид. Возраст, возможно, только недавно миновал четвертый десяток. У Дефо было длинное узкое лицо с тонкими чертами и умные темно-карие глаза, которые с интересом изучали Мэтью. Этот человек был чисто выбрит и пребывал в состоянии, слишком хорошем для этого места, которое способно разрушить здоровье в два счета.
— Прошу простить, — сказал Мэтью. — Но могу я спросить, в чем дело?
Дефо едва заметно улыбнулся, что смотрелось странно и даже неловко на его лице, которое было явно создано только для самых серьезных мин.
— В человеческом положении, — сказал он. Несколько других заключенных — очень хорошо одетых и чистых по сравнению с чернью с нижних уровней, посмотрели на него из-за железных прутьев камер. Один из них сидел и курил трубку, изучая шествующих.
— Это он, Даниэль? — спросил узник, убрав трубку изо рта.
— Да, он, — ответил Дефо. — Пожалуйста, мистер Корбетт… проходите, здесь мы можем рассчитывать на приватную беседу.
