Анна Белкина - G.O.G.R.
— Куда мы денем Зубова? — спокойно осведомился Смирнянский, покусывая кончик ручки, которую он взял со стола.
Синицын в этот спор не вмешивался. Ему страшно надоело скрываться в «теремке» Ежонкова, сидеть там, как партизан какой-то, в то время, как его семья живёт в трауре по нему. Вчера Синицын видел в магазине свою жену. Она набрала продуктов — из сумки выглядывали кукурузные палочки «Мак-Дак», молочные в синей пачке — такие, какие обожает их младший сын. Синицын хотел было подойти к жене и сказать ей, что он жив, однако рядом стоял Ежонков, который ухватил его за рукав и не пустил.
— Ты что? — зашипел тогда Ежонков. — Хочешь, чтобы их всех из-за тебя провалили в забой?? «Черти» пока на свободе — тебе рановато семьёй рисковать!
Синицыну захотелось отправить гипнотизёра куда подальше, ведь он ужасно скучал по жене и детям. Но, подумав, решил, что да, Ежонков прав — если Синицын высунется — проклятые «чёртовы» бандиты могут напасть на след его семьи и действительно, провалить их всех в какой-нибудь забой. Нет, лучше пока что оставаться мёртвым. «Чертей» уже осталось немного, скоро Недобежкин разберётся с ними, и Серёгин ему поможет и он, Синицын, обязательно сделает всё, чтобы все они уселись за решётку…
— Зубова — в Москву! — постановил Недобежкин. — Мне из Москвы звонили сегодня утром и сказали, что завтра приедут опознавать твоего Зубова. Надеюсь, они увезут его с собой, потому что у меня изолятор не резиновый!
И в этот момент позвонил Пётр Иванович.
— О, делегация вернулась! — обрадовался милицейский начальник и распорядился, чтобы Серёгин срочно ехал в отделение.
Не успел Пётр Иванович войти в кабинет начальника, как его оглушил вопросом Смирнянский.
— Серёгин! — заорал он, вскочив со стула. — Скажи, ты веришь в чертей?
— Не верю! — твёрдо ответил Пётр Иванович, который именно в ЧЕРТЕЙ действительно, не верил. — Василий Николаевич, вот, что мы нашли у Семиручки, — Серёгин протянул начальнику целлофановый кулёк, где покоилась обгоревшая тетрадь.
Недобежкин алчно схватил находку, повертел в руках, вытащил из кулька, полистал.
— Осторожнее, Васёк! — взмолился Ежонков, который тащился вслед за Серёгиным. — Не видишь что ли, как подпалено?
— Так, в Киев, на экспертизу! Завтра же с утра отправлю! — постановил Недобежкин, поняв, что сам таинственных «иероглифов» не разберёт.
— Видишь, Ежонков, не верит никто в твоих чертей! — втюхивал Смирнянский Ежонкову, пока Пётр Иванович знакомил начальника с деталями своей верхнелягушинской командировки. — Щелбан тебе, беллетрист!
— Иди, прочищай водопровод! — огрызался Ежонков, лопая свои булки. — Не в чертей, а в фашистских агентов надо верить, потому что они бывают! А в чертей только софисты верят!
— Ты хоть знаешь, кто такие софисты?? — не унимался Смирнянский и уже начинал махать кулаками. — И вообще, не путай понятия «софисты» и «фашисты»!
— Девочки, не ссорьтесь! — разнял их Недобежкин, у которого уже была «вот такая голова». — Завтра Кашалота подвезут, я договорился, — это он Серёгину сказал. — А на сегодня хватит, а то чокнемся все и сразу. Правильно ты, Серёгин, сделал, что Сидорова отпустил.
Глава 139. Конец тридцать седьмого дела
Из Москвы по душу Зубова приехали трое. Они были наряжены в гражданскую одежду — обычные брюки и простые рубашки, а один даже был в шортах. Когда они ввалились в кабинет Недобежкина — милицейский начальник сначала и не разобрался, что за гости к нему пожаловали. Недобежкин хотел было возмутиться, ведь как всегда, он был занят, а они его отвлекли. Но гость в шортах показал документ, в котором явственно обозначилась его личность — майор Московского уголовного розыска Антон Антонович Кайдаш. Двое его спутников работали там же, на Петровке, только в Секретном отделе и занимались расследованием военных преступлений.
— А… — пробормотал Недобежкин, узнав, кто такие эти трое в штатском. — За Зубовым?
Оказалось, что Антон Кайдаш — невысокий и коренастый субъект, на голове которого успела зародиться лысинка — в «лихих девяностых» работал вместе с настоящим Денисом Зубовым и хорошо знал последнего в лицо. Двое его спутников — из секретного отдела как раз занимались засылом Зубова в банду «Динозавров» для… Этого они не могли сказать, потому что сами об этом не знали. Сверху, из Управления МВД, им опустили приказ подготовить Дениса Зубова к выезду в Донецкую область на поиски следов военного преступника — фашистского учёного, который изобрёл какой-то яд. «Яд» — вот, как назвал московский «секретчик» по фамилии Кузнецов образцы Генриха Артеррана. Ну, что ж, яд — так яд. Недобежкин не возражал им особо, а просто — повёл в изолятор, где в отдельной камере держали отбритого от клочков бородищи подпорченного «чертями» Дениса Зубова. Вместе с Недобежкиным на опознание пошёл и Пётр Иванович — его обязали писать протокол.
Зубов был очень тихим. После сеанса психотерапии и гипноза с Ежонковым у него появились проблески разума, он осмыслил свою личность и занимался тем, что пытался вспомнить всё, что забыл, пока был диким Калугиным. Сейчас Зубов, закутанный в нелепый полосатый свитер с чужого плеча, сидел на нижних нарах, и на лице у него установилось выражение индийского йога. Свитер Зубову отказал Казаченко, потому что Зубов постоянно мёрз из-за пережитого стресса. Белкин, молча, отворил его камеру и пропустил туда Недобежкина, Серёгина и троих москвичей. Москвичи прошли вглубь камеры и застопорились напротив полосатого Зубова, вперили в него свои глаза и начали соображать, узнают они в нём кого-нибудь, или не узнают.
— Здравствуйте, — тихим вежливым человеческим голосом сказал им Зубов.
Да, «петушиная магия» Ежонкова повлияла на него благотворно: лишила дикости, тяги к запойному пьянству и пробудила в замороченной голове интеллект.
— Здравствуйте, — москвичи тоже поздоровались, но по имени пока что Зубова не называли. Внимательный Пётр Иванович занёс этот факт в протокол. Недобежкин остановился у двери камеры, которую Белкин сразу же завалил и запер на ключ, и скрестил руки на груди, всей своей позой молчаливо говоря: «Давайте быстрее узнавайте его и увозите!». И прямо тут же можно ещё прибавить: «У меня вот такая голова!».
Похоже, эти москвичи ждут, когда же Зубов узнает их — поэтому они стоят около него и не роняют ни одной буквы. Милицейский начальник разгадал намерения московских коллег, придвинулся к Зубову, показал пальцем на Антона Кайдаша и осведомился:
— Зубов, вы кого-нибудь из них знаете?
Зубов пожал плечами и выдавил с обречённым видом:
— Может быть и знаю, а может быть и нет… Я никого не помню… Я не помню даже, как выглядела моя жена… И была ли у меня вообще жена…
— Это — Зубов, — решил вдруг Антон Кайдаш, едва выдавливая слова от волнения, которое охватило его при виде внезапно нашедшегося друга. — Денис Зубов…
— И что вы собираетесь с ним делать? — поинтересовался Недобежкин, который в душе страстно желал освободить камеру от Зубова.
— Зубов поедет с нами в Москву! — обрадовал Недобежкина секретчик Кузнецов. — С ним ещё много работы. Как вы нашли его? — неожиданно спросил он не у Недобежкина, а почему-то у Серёгина, который на весу царапал в протоколе опознания слово «Узнали».
Недобежкин сделал Серёгину незаметный для остальных знак «Молчи!», и Пётр Иванович притворился, что замешкался, составляя протокол, а милицейский начальник сказал:
— Он был в плену у «Динозавров». Сидел в подвале. Удивительно, как они ещё не убили его?
— Понятно, — кивнул «секретчик» Кузнецов. — Всё, мы забираем его.
Зубов безропотно поплёлся туда, куда повели его эти москвичи. Он им безоговорочно верил, потому что страстно желал вновь обрести свою утерянную личность и стать тем, кем был до знакомства с таинственной и мистической «бандой Тени». Москвичи вывели Зубова на улицу и посадили его в свою машину. Кузнецов забрал у Серёгина копию протокола опознания, и — всё, они исчезли за поворотом улицы Овнатаняна.
Почти одновременно с тем, когда забрали Зубова — был привезен несчастный Кашалот. Недобежкин, как только увидел его — так сразу распорядился, чтобы «Большого Динозавра» тащили в допросную. Кашалот похудел ещё больше — брюки на нём повисли парусами.
— Вы угробите меня! — застонал он в лицо Недобежкину. — Сколько можно? Хотите расстрелять — давай, рази! — он бы начал бить себя в грудь, не будь его руки стянуты наручниками.
— Успокойся, Кашалот! — отрезал Недобежкин, брезгливо морщась при виде разнюнившегося бандита, чьи усы повисли унылыми сосульками, как у вымокшего таракана. — Ты от нас кое-что скрыл, и теперь это всплыло! Придётся расколоться!
— Да что вы от меня хотите?? — рыдал Кашалот на весь коридор, а Казаченко тащил его в допросную. Его крик всех пугал, из кабинетов то и дело высовывались большеглазые головы и провожали Кашалота изумлённым взглядом.
