Мощи Распутина. Проклятие Старца - Валтос Уильям М

— Что вам известно о моем отчиме?

Полная недоверия к этому бородатому безумцу, она крепче схватилась за простыню.

— Он приходил к тебе, когда ты была совсем ребенком, — шептал Сергий. — Проклятье красоты легло на тебя очень рано, девочка моя, — он говорил теми же словами, которыми она привыкла описывать свою судьбу. И это ее пугало. — С тех пор ты страдала, не в силах избежать его последствий.

— Я не хочу об этом говорить.

— Когда мать уходила далеко от дома, он брал тебя на кровати. Поначалу ты кричала от страха и боли. Но потом научилась ублажать его.

— Никто не знал об этом, — выдохнула она.

— Но знала твоя мать. Она читала это в твоих глазах, как читаю я. Но так и не ушла от него. Даже когда ты потеряла его ребенка.

— Это… это еще не было ребенком. Только ткань. Кровь и ткань.

— Мы все только кровь и ткань, — возразил Сергий. — Это был ребенок. Девочка.

— Девочка? Но как вы… врачи же не…

— У нее были бы голубые глаза — совсем как у тебя. И мягкие, шелковистые светлые волосы. У тебя была бы веселая девчушка, которая смеялась бы и постоянно проказничала — совсем как ты когда-то.

В голове Николь промелькнул образ ребенка — маленькой девочки в белом платье. Она прыгала через скакалку и пела детскую песенку. Возможно, то была сама Николь в один из своих счастливых дней до потери невинности. А возможно, то был ее ребенок, которого она никогда не могла и не сможет иметь.

От этого образа у нее на глаза навернулись слезы, тело начала бить дрожь.

— Не плачь, девочка моя.

— Он был извращенцем, — сказала она, будто выплюнув эти слова.

— Потом ты убежала из дома, и появились другие мужчины, — продолжал он. — Их, привлеченных твоей красотой, было так много, что через некоторое время ты устала сопротивляться.

— Поэтому вы здесь? — закричала она. — Потому что решили, что я не буду сопротивляться?

Если все действительно сводилось к очередному самцу, жаждущему секса, она готова была это вынести. Но ее пугало, что епископ знал все самые сокровенные тайны ее детства. Николь отодвинулась от него еще дальше, оказавшись на самом краю кровати.

— Снимай одежду, — приказал он.

— Вы же священник, — проговорила она, вытирая слезы.

— Снимай одежду и ложись на кровать, — повторил он.

Ей не хотелось подчиняться. Она ведь оставила ту Часть жизни позади — почему этот странный священник вновь возвращал ее к ней? Зачем пугал ее, говоря о секретах столь интимных, что она ни с кем ими не делилась, даже с собственным мужем? Как мог незнакомец вообще знать такие вещи?

— Делай, как я тебе говорю, девочка моя.

Она понимала, что нужно отказать ему. Знала, что все это неправильно. Никогда она не опускалась до такого разврата, как секс со священником. Но была в его голосе какая-то сила, которая делала ее беспомощной. Несмотря на стыд, она повиновалась его приказу: сняла сорочку и, обнаженная, легла на кровать. Ночной ветерок обдувал ее тело. Кожа на груди покрылась мурашками…

— Я знаю все о твоем отчиме, — сказал он. — И мог бы рассказать об остальных и о всем том, что они с тобой делали. Я знаю, почему ты оставила мать и убежала из дома.

— Вы не можете этого знать, — ответила она, вспоминая те кошмарные дни.

— Ты потеряла дитя, девочка моя. Ты потеряла дитя И осталась бесплодной. Врачи, что спасли тебе жизнь, сказали, что ты не сможешь больше иметь детей, А твоя мать сказала, что это послужит тебе уроком. Вместо того чтобы защитить тебя, мать тебя отвергла.

— Она ненавидела меня, — надрывно проговорила Николь.

Ты стыдилась самой себя, когда покинула дом. Ты считала, что внутри тебя кроется зло.

— Да.

— Именно поэтому ты позволяла мужчинам делать с собой все то, что они хотели.

— Да.

— Ты думала» что взамен получишь их защиту.

— Да.

— Но грехи твои привели тебя к еще больше опасности.

— Я стыдилась того, что делала, — простонала она. Все ее тело било крупной дрожью. — Если вы действительно знаете обо мне так много, то вам известно, сколько я грешила. Но у меня не было выбора.

— Ты не одна такая. Все человечество погрязло в трясине греха. Но именно зло делает возможным спасение души. Ибо без боли нет искупления, а без искупления нет спасения.

Она вздрогнула, когда он коснулся голой кожи ее живота.

Рука епископа была тяжелой, пальцы — грубыми. Но он нежно двигал кистью вдоль изгибов ее тела, едва касаясь кожи. Кончики пальцев рисовали круги вокруг ее пупка. Мышцы живота напряглись, невольно отвечая на его прикосновения.

— Без зла не бывает добра, — сказал он.

Круги становились все шире, покрывая все большую часть ее тела.

— Да, — прошептала она.

— Как без ада не может быть рая.

— Да.

— Старообрядцы, дети матери-церкви, знают, что только столкнувшись с грехом может спастись верующий. Ты веришь в это?

— Да.

Ее тело больше не подчинялось ей. Оно выгибалось и дрожало от напряжения, а пальцы Сергия продолжали описывать круги на животе, двигаясь все выше, к ложбинке между грудей.

— Праведник, никогда не сталкивавшийся с искушением, не увидит лика Божия, — продолжал он. — На Святой Горе Афон, где стоит множество великих православных монастырей, запрещено появляться женщинам, чтобы не вводить монахов в искушение, — кончики его пальцев кисточкой пробежали по ее соскам, сразу же напрягшимся. — Запрет распространяется на самок всех видов, включая низших животных. Но это ошибка. Само искушение и есть источник моральной силы. Только встретившись с ним лицом к лицу, человек может надеяться на спасение. Потому Иисус ушел в пустыню — чтобы встретить искушение Сатаны. Подобно Ему, мы должны постоянно встречаться со злом во всех его проявлениях.

Его рука задержалась на ее правой груди, обхватив мягкую плоть.

— Ты решила, что я пришел соблазнять тебя. Но я здесь только затем, чтобы встретиться с искушением. В этот самый момент я доказываю свою власть над злом, чтобы в будущем быть сильнее него.

Она чувствовала, как его дыхание учащается, а тело нагревается. Когда он наклонился над ней, грубая ткань облачения коснулась ее гладкой кожи. Она вздрогнула.

— Ты не должна отдаваться мне, — сказал он.

Его борода легла ей на грудь.

— Обещай, что не отдашься мне.

— Обещаю, — епископ был не первым мужчиной, желавшим, чтобы она изображала сопротивление.

Ее правый сосок ощущал его теплое дыхание. Она ждала, что он обхватит его своими влажными губами, зубами прикоснувшись к розовой ареоле, — как это было столько раз прежде.

— Я не такой, как остальные мужчины, — вдруг сказал он. Сергий отодвинулся от нее и убрал руки. — Я воин божий.

Ночной воздух быстро охладил сосок Николь, который оставался твердым, ожидая губ епископа.

Священник подобен солдату в битве, — продолжал Сергий. — Воин не может быть уверен в своей отваге, пока не окажется в ближнем бою с врагом. Так и воин Божий проявляет свое святое бесстрашие только в битве с Диаволом.

Он вновь повернулся к ней, и кровать скрипнула от его движения. Николь чувствовала, как его рука движется к ее телу.

— Я здесь, чтобы дать тебе искупление, — сказал он. — И показать тебе путь к спасению.

Она почувствовала его руку еще до того, как та коснулась кожи. Епископ держал ладонь над ее лоном — как ей показалось, бесконечно долго. Ее тело дрожало от предвкушения. Его температура росла, и вместе с жаром оно обретало необычную энергию — нечто похожее на электричество, явно не человеческой природы, но совершенно точно исходившую из его руки. Кожу начало покалывать. Микроскопические волоски, покрывающие человеческое тело, поднялись, поддаваясь животному магнетизму епископа. И когда его ладонь коснулась ее тела, оно ответило такими сильными сотрясениями, что Николь запрокинула голову назад, широко раскинула ноги и, не в силах контролировать неистовые конвульсии, начала биться о кровать. Ее бедра дикими ударами сотрясали матрас. Ноги вытянулись и напряглись так, что мышцы Пронзила боль. Изо рта вырывались горловые нечеловеческие звуки.