Урс Маннхарт - Рысь
Чтобы скоротать время, Альфред Хуггенбергер отправился в неизвестное ему прежде заведение «Лошадка», выдул три кружки пива, хлопал по чьим-то плечам, жал чьи-то руки, курил чужие «Мэри Лонг» и любовался женскими прелестями – даже если речь шла всего лишь о предплечьях, выступающих из-под коротких рукавов и неглубоком вырезе у хозяйки с заячьим личиком.
Выйдя на улицу, он подошел к своей машине, расстегнул ширинку и мощной струей полил парковку пивом. После чего сел в машину и поехал к сыродельне Оскара Боненблуста. В некоторых окнах еще горел свет, но большинство людей уже спало. Не доезжая сыродельни, Хуггенбергер заметил не менее четырех машин с большими антеннами на крышах.
Широкий выбор, подумал Хуггенбергер и так припарковался на гравийной площадке, чтобы можно было сразу уехать. Посветил фонариком в салоны мантии. В каждой лежало по нескольку карт. Хуггенбергер выбрал маленькую «панду». У нее стекла наверняка тоньше, чем у остальных. Разбить камнем окно правой дверцы оказалось проще простого. Хуггенбергер торопливо схватил стопку карт и испугался включившегося света. Свет загорелся над крыльцом семьи Цуллигеров. Через несколько секунд раскрылась дверь, и сонный Ханс Цуллигер появился на улице в ночной рубашке до колен. Он тут же разглядел машину Хуггенбергера, бросилось в глаза разбитое стекло. Цуллигер инстинктивно попытался задержать преступника. Но Хуггенбергер, второпях порезавшийся об осколки, уже сжимал руль окровавленными руками. Скрипнули шины. И прежде чем хозяин дома успел запомнить номера, автомобиль Хуггенбергера исчез за углом.
В несвойственном ему возбуждении Ханс Цуллигер взбежал по лестнице мимо зреющего сыра и замороженного кала и забарабанил в дверь зоологов.
Вернувшись домой в Хаммершванд и протрезвев, Альфред Хуггенбергер нашел в стопке карт ту, на которой был обозначен Лауэнен, и принялся изучать линии, прочерченные карандашом в Лауэнентальской долине. На карте таких линий было множество, одни шли параллельно, другие пересекались. Хуггенбергер задумался, что бы они могли означать. Он был сбит с толку тем, что нигде не было кружка, или крестика, или какой-нибудь пометки, однозначно определявшей местоположение рыси.
И нигде не было дат, что расстроило его больше всего. Ему не хотелось идти в лес и ждать там, где три месяца назад пробегала рысь. Он явно поступил опрометчиво. Наверно, последняя кружка все-таки была лишней.
Но почему – и главное – как удалось Глуцу подстрелить рысь? Причем, судя по словам Таннера, совсем не напрягаясь. Глуц наверняка сказал бы ему, в каком ущелье бросил мертвую жертву. Но теперь об этом знал Таннер. Тайное станет явным.
Хуггенбергер утешал себя: зато зоологам придется покупать новые карты и вставлять стекло.
А чтобы выиграть пари, ему, наверно-таки, понадобится помощь фон Кенеля. Его овечки для приманки.23
После кражи карт, зоологи каждый день ждали известий об убитой рыси. Хотя на картах и было множество ничего не значащих карандашных линий, но были там и линии, обозначавшие предполагаемые лежбища Раи в Хольцерсфлуэ и Милы у Берентритта – с точностью до гектара указывавшие те участки, с которых обе самки в первые недели после родов будут отлучаться лишь на охоту: не дальше четырех-пяти километров.
После разбитого стекла никто больше не оставлял на ночь карт в машине. Даже дверь в квартиру они теперь вечером запирали. Геллерт добавил на край карты еще одну черную булавку – ожидавшую, когда ее воткнут в определенное место. Цуллигеровское описание преступника мало чем помогло, спросонья Ханс запомнил лишь статную фигуру. Цуллигер хотел отвезти кровь, оставшуюся на стекле, в больтигенскую полицию. Однако тамошний полицейский отсоветовал. Бессмысленно проводить анализ крови, когда нет ни одного подозреваемого. Цуллигер злился, что никто не может найти такого негодяя, Штальдер и Геллерт поблагодарили его за содействие и пригласили хозяйскую семью на ужин.
Северная болория замерла на подоконнике, Ник Штальдер штудировал в своей комнате научные труды, а босоногий Беньямин Геллерт в одиночестве сидел в гостиной за столом, на который вечернее солнце отбрасывало тени оконных рам. Оставив шерстяные носки, рюкзак, ручную антенну и приемник у стола, Геллерт отправился на кухню, налил в стакан сиропа «Пингу», разбавил его водой, сделал глоток, задумчиво поиграл лейкопластырями, из под которых проступали ссадины на ладонях и пальцах, и снова взял в руки лежавший на столе ошейник с передатчиком. Тот был разрезан пополам, его нашли под обрывом у Низена, в четырехстах метрах над Виммисом. Ошейник разрезали так, что контакт между аккумулятором и передатчиком остался цел.
Юли, с которой сняли этот ошейник, не было и следа.
Геллерт хотел поближе подобраться к Юле в надежде наконец-то провести трехточечную пеленгацию, чтобы потом легче было маркировать детенышей, подошел к обрыву и отважился на восхождение, во время которого – ссадины он приобрел еще до этого – внезапно уловил столь отчетливый сигнал, что рысь должна была стоять перед ним. Сделав следующий шаг, он наступил на ошейник.
Положив ошейник обратно, Геллерт подошел к полкам с зарядными устройствами, взял черную булавку и воткнул ее вместо красной в склон Низена, выругался и залпом допил остатки сиропа. На улице светило солнце, было тепло, приятно и хорошо. Геллерту же хотелось ночи, тумана и дождя.
Красных и синих булавок оставалось всего десять. Черных было уже шесть.
Судя по всему, у Юли были детеныши, поскольку Телль долго оставался с ней в период спаривания.
В продолжение пятничного вечера рядом с бабочкой раздался телефонный звонок. Звонил егерь Карл Шпиттелер. Тоном, по которому можно было догадаться о степени его гнева, Шпиттелер рассказал, что фон Кенель из Ленка заявил о трех задранных овцах на высокогорном пастбище в Мечфлуэ. Если верить словам фон Кенеля, то их явно задрала рысь.
Когда у фон Кенеля погибают овцы, он всегда винит рысей, думал Геллерт, вслушиваясь в интонации Шпиттелера. Он вспомнил об обыске, проведенном у фон Кенеля прошлой осенью, и понял, что проекту грозит большая опасность.
Шпиттелер спросил, у кого завтра будет время поехать вместе с ним в Ленк, чтобы освидетельствовать задранных овец. Он узнает у Штальдера, сказал Геллерт и пообещал Шпиттелеру, что еще сегодня перезвонит ему.
Штальдер сидел в своей комнате и колдовал над ноутбуком, составляя тексты и картинки для презентации в Копенгагене. На новость о смерти Юли он отозвался «дуболомами», ничего другого ему в голову не пришло, Геллерт тоже не знал, как реагировать. У него не было ни малейшего желания искать мертвую рысь на обрывистых северо-западных склонах Низена. Это не даст ничего, кроме еще одного дела с «обвинением неизвестного». Надежд на то, что кто-нибудь даст предметные показания ради пяти тысяч франков, у Геллерта не осталось.
Геллерт завидовал Штальдеру, поскольку тому предстояло вырваться на несколько дней из Зимментальской долины. Встретиться с другими зоологами на копенгагенском конгрессе, вдали от всех недоброжелателей.
Когда Геллерт сказал ему, кто звонил, Штальдер поднял глаза и скривил мину.
– Здорово. Теперь опять история с овцами начнется. И опять у фон Кенеля, который наверняка снова устроит цирк, хотя от задранных овец ему проку больше, чем от незадранных. А Шпиттелер будет вести себя так, словно рысь задрала последнюю овцу и последнюю косулю во всем Оберланде. Опять этот детский сад!
Геллерт в смущении застыл на пороге комнаты.
– Не хочу портить тебе день перед отъездом, Ник, – осторожно начал он, – но, может быть, лучше ты сам завтра съездишь?
Геллерт собирался сослаться на свои недостаточные познания в медицине.
– Времени нет, – отрезал Штальдер, отвернувшись к ноутбуку. – Кроме того, я и машину только что в сервис отвез.
Геллерт извинился и зашагал обратно в гостиную.
Подойдя к стене с картами, он принялся искать пастбище фон Кенеля. Некоторое время было тихо, потом Штальдер вышел из своей комнаты и встал рядом.
– Тебе нужны новые булавки, – сказал он, окинув карту беглым взглядом. – Белые, для мертвых овец.
– Там и рысей-то поблизости нет, – еле слышно пробормотал Геллерт, упершись указательным пальцем в пространство между Альбристхорном и перевалом Ханенмос, где располагалось пастбище фон Кенеля.
Он измерил расстояние от кончика пальца до булавок, обозначавших живых рысей.
– А как насчет Тито? – осведомился Штальдер, постучав по булавке вверху Кандертальской долины, которая находилась на расстоянии двухдневного перехода от Ханенмоса.
– Тито, надеюсь, больше к овцам не сунется, – отозвался Геллерт. – Так мне самому поехать со Шпиттелером?
– Да ладно, я съезжу, – согласился Штальдер. – Только Шпиттелеру придется меня отвезти. Вайсенбах у него все равно по пути, если он поедет из Пфаффенрида, а не будет коротать ночь в ленкской пивной.
