Дмитрий Грунюшкин - Под откос
– Вам тоже нельзя останавливаться, – по-волчьи ухмыльнулся Бек. – Так что тоже напряги свои мозги. Иначе будет большой бум.
В дверях за его спиной появился один из бородатых абреков.
– Руслан, там в проводницкой рация разговаривает, достала уже! Начальника поезда вызывают из первого вагона. Может уже перегнать их ко всем остальным? А то мало ли что они там натворят!
Попасть в вагон оказалось непросто. Спуститься удалось без особых проблем, но дверь была заперта, а поднятая вертикально плита переходной площадки закрывала замок. Балансируя на автосцепке, Леха таки исхитрился добраться трехгранником до замка и открыл его. Подарок Максима оказался бесценным.
Алексей аккуратно, стараясь не хлопнуть, закрыл дверь, но запирать ее на всякий случай не стал. Но на этом его терпение кончилось. В сам вагон он влетел, совершенно забыв про осторожность.
В коридоре Леха присел, резко, будто ему подрубили ноги, и обхватил себя руками. Он так выстыл на крыше, что мышцы то и дело сводило судорогой.
Несколько минут он ничего не мог сделать, собственное тело ему просто не принадлежало, и жило своей жизнью. Наконец, Алексей смог взять себя в руки и оглядеться. Пустой вагон, несущийся по рельсам и покинутый своими обитателями, выглядел странно и даже жутковато, словно декорация из фильма ужасов.
Салон был полон звуков, он дышал и ворчал, что-то где-то постукивало и поскрипывало, звякали ложки в стаканах пустых купе, с дробным стуком каталась по полу упавшая бутылка и громко ударялась о стенки. Даже обычный мирный перестук колес звучал в этой пустоте зловеще. Брошенный вагон был похож на дом с привидениями. И это говорило о том, что случилось что-то страшное, лучше любого свидетеля и логических выкладок.
Леху передернуло. Но страхам предаваться было некогда. Первоочередных задач было, как ни странно, две. И обе главные. Надо было одеться и согреться. И лишь потом вооружиться и обдумать положение и дальнейшие действия.
На глаза попалась початая бутылка водки в окружении нехитрой закуси. Кого-то сдернули прямо из теплой компании. Леха нетвердым шагом подошел, и сел на полку, чувствуя, как его колотит. Водка качалась в бутылке, оставляя на стекле маслянистые потеки. Никифоров сглотнул, и потряс головой, отделываясь от наваждения. Его охватило непреодолимое желание засадить прямо из горлышка граммов двести, ощутить внутри себя огненный поток, который прольется по пищеводу, теплой кошкой опустится в желудок, и уже оттуда начнет выпускать горячие нити по всему телу, оживляя его и наполняя теплом и ленивой истомой.
Никифоров взял бутылку в руку, покачал, оценивая знакомую налитую тяжесть, и решительно плеснул себе на грудь, на плечи, на шею. Он растирал водку яростно, скребя и царапая кожу мозолистыми ладонями. Сначала она холодила тело, но вскоре появились первые покалывания, жжение. Почувствовав их, Леха схватил заранее присмотренный тонкий шерстяной джемпер-водолазку, натянул его. Щедро плеснул водку в горсть, растер ею закоченевшие и посиневшие ступни, и юркнул под байковое одеяло.
Ждать пришлось недолго. Уже через минуту он корчился от невыносимой боли, кожа исчезла, мясо и нервы торчали наружу, и поджаривались в адском пламени, предварительно смазанные горчицей. Мышцы и суставы выворачивало так, будто из него бесов изгоняли.
К счастью, старая истина – долгая боль не бывает сильной, а сильная не бывает долгой – сработала и в этот раз. Уже через пару-тройку минут отпустило, осталось только приятное жжение, как после парной с крапивным или можжевеловым веничком.
Зато накатила вялость, апатия. В голове образовалась теплая младенческая пустота, из которой не хотелось выходить. Под одеялом в пустом вагоне было уютно, как в колыбели. И колеса постукивали уже не страшно, а убаюкивали.
И не было никаких террористов, никаких убийств. И жуткие рельсы, жирной змеей несущиеся в сантиметрах от носа, и дикий ледяной ветер, и схватка на крыше – всего этого не было, потому что глупость это несусветная! Не бывает такого в жизни! Это просто сон, который даже реальным не назовешь. Просто сон такой. Приключенческий.
В пустом вагоне пассажирского поезда, идущего в Москву, в трех вагонах от нескольких сотен перепуганных заложников, в шести вагонах от ядерной бомбы, в десяти вагонах от любимой женщины, которая стояла за спиной проводницы и повторяла за ней «вызываю начальника поезда», под байковым одеялом в позе эмбриона лежал улыбающийся Леха Никифоров, бывший майор подмосковного ОМОНа. Лежал, и видел сон про то, что ничего не случилось.
В вагоне-ресторане становилось душно. Очень душно. Открытые торцевые двери не спасали положения. Народу было слишком много для такого тесного помещения. Даже бородатые охранники время от времени утирали с лиц тяжелые капли пота. Страшно было подумать, что творилось в двух соседних плацкартных вагонах, где народу было гораздо больше и набиты они были, как зерна в кукурузном початке.
Несмотря на запрет, кое-кто из заложников переговаривался вполголоса. Бородачи не обращали на это особого внимания. Чувство опасности и у тех, и у других притупилось. Большинство пассажиров охватила апатия, некоторые даже клевали носом.
Хазрат сидел на полу, вторым от прохода. Крайнее место занял Назар, решительно и даже почти грубо затолкнувший шефа поглубже и подальше от бандитских глаз.
Бандитских… Хазрат усмехнулся. Еще несколько лет назад его самого называли бандитом. Да и сейчас кое-кто в органах не отказался от этого мнения. А теперь Хоза-Черный сидит в толпе заложников и трясется наравне со всеми. Неисповедимы пути Господни. Хазрат снова усмехнулся и покачал головой. Надо же, едет в Мекку, а поговорки на ум лезут христианские.
Назар уловил движение Энвера, и глянул на него вопросительно. Тот успокаивающе подмигнул. Все нормально, насколько это может быть в такой ситуации. А Назар – молодец. Сидит смирно, голова опущена, глаза – долу. Но при этом все сечет, и в любой момент готов к броску. Верная линия поведения.
Атаман этой шайки уже минут десять где-то пропадал, уведя за собой мальчишку-проводника. Пока он был здесь, это было нервно, это было опасно. Но это была какая-то определенность. А сейчас заложников, тех, которые еще могли рассуждать, терзала неизвестность.
Рука отекла, золотой браслет тонкой невычурной работы врезался в кожу. Хазрат аккуратно расстегнул его и дал часам провиснуть. Одному из бородатых, кого главарь послал в составе «делегации» зачищать состав с хвоста, часики явно приглянулись. Симпатичный такой «Филипп Патек», в самый раз для вшивого пастуха с гор. Он так и жег их глазами, когда проходил мимо. При командире этот пес не рискнул, но можно было не сомневаться, что при первой возможности он постарается эти часики себе прибрать. И не проблема, если для этого придется отрубить руку. Или голову.
Старики вызывали беспокойство. Они сидели друг напротив друга у окна. Джума молился с закрытыми глазами, что-то бормотал, тряся седой бородой, и лихорадочно перебирал финиковые четки узловатыми пальцами. Исмаил сидел напряженно, прямой, как солдат у Вечного огня, и смотрел голубыми, как у младенца глазами куда-то вдаль, сквозь стену вагона. Его бледные, в старческих пигментных пятнах, кисти лежали на коленях. Одной рукой он держал вторую за запястье, но она все равно часто и крупно тряслась, будто старик ловил рыбу в несуществующей реке невидимой никому зимней удочкой.
Хазрат почувствовал укол чужого взгляда и посмотрел в ту сторону. Через проход от них так же на полу сидели другие мужчины. Среди них два парня в темных свободных матерчатых куртках, несмотря на жару и духоту. Один из них, постарше, темноволосый и плечистый, внимательно разглядывал свои ботинки. А вот второй, вертлявый и весь какой-то прозрачный, бледный, с выпученными глазами усиленно смотрел в сторону. Хазрат прищурился, и стал ждать, когда тот себя выдаст. Недолго. Уже секунд через двадцать лупоглазый перевел взгляд на него, но, наткнувшись на ироничный прищур Энвера, вздрогнул испуганно всем телом и снова отвернулся. Хазрату показалось, что еще мгновение, и тот вскочит и убежит.
Пауза затягивалась. Хазрат знал по своему опыту, что ничего хорошего это не сулит. Чем ниже уйдет синусоида напряжения, тем круче будет ее обратная траектория.
Время на глазах меняло свой бег. Сейчас оно липко тянулось, размазываясь по циферблату паузами. Где-то в ночной дали медленно полз поезд-призрак. Тяжело раскручивалась государственная машина, неотвратимо втягивая в водоворот все больше людей. Так же небыстро крутились в голове мысли.
Но генерал Трофимов знал, по опыту знал, что это только начало, разогрев. Скоро время начнет сжиматься в тугой узел, его начнет все больше не хватать, события начнут наваливаться одно на другое, тесниться, пока пружина не лопнет, и часы полетят секундами, и останется только смотреть им вслед.
