Рут Ренделл - Эксгумация юности
После долгого молчания Алан наконец откашлялся и сказал:
— Прости. Это я во всем виноват.
— Нет, не ты. Виновата я.
— Я не знал, что Розмари на такое способна. Мне бы такое даже в страшном сне не приснилось. И до сих пор не могу поверить.
— Все, кого мы знаем, все, кого мы когда-либо знали, все, кто живет на этой улице, — которых мы знаем с детства и которые до сих пор живы, — все будут на стороне Розмари. Ты это понимаешь? Они будут ей сочувствовать и всячески осуждать нас. Но правы ли они?
— Не знаю. Знаешь, что до сих пор не выходит у меня из головы? Что все это началось еще в водоводах, из которых нас потом выгнал мистер Уинвуд…
В комнате для гостей на узкой кровати Джудит и Морис лежали, словно средневековая пара на смертном одре. Морис был высоким мужчиной и явно не страдал худобой, отчего его жене было довольно тесно.
— Это первая постель мамы и папы, — прошептала она. — Здесь были зачаты я и Оуэн…
— С трудом могу себе это представить…
— Новой широкой кроватью они разжились лишь много лет спустя. Что нам делать с мамой, дорогой?
— Может, заберем ее завтра с собой?
— Ну, если она согласится, — сказала Джудит.
— Я пока с трудом верю в то, что она натворила. То есть я знаю, что она сделала, но это по-прежнему невероятно. Неужели она попытается еще раз? Если она будет с нами, то мы по крайней мере сможем за ней присмотреть.
— О боже! Думаешь, мы должны так поступить? Мне нужно поспать, я так устала, дорогой. Перевернись, пожалуйста, и позволь мне положить руку тебе на талию.
— У меня нет талии, — уточнил Морис.
В это время Розмари, распластавшись на большой кровати в другой спальне, лежала с открытыми глазами, размышляя над тем, что бы теперь с ней было, если бы покушение на Дафни все-таки увенчалось успехом. Наверное, сидела бы в камере в отделении полиции «Пэддингтон-Грин». Она видела это место по телевидению, оно было довольно известным и располагалось не так далеко от Гамильтон-террас. Завтра утром, то есть уже сегодня, ее доставили бы в суд магистрата, возможно, в тот, что в Мэрилбоуне. Удивительно, что она знала подобные вещи. Она была отнюдь не наивной домохозяйкой, какой, видимо, ее считали дети и муж.
Нападение на Дафни и сама попытка убить ее, как ни странно, оказали на нее благотворное воздействие. Она почувствовала себя моложе и как-то живее. Розмари прекрасно помнила, что такое схватить нож, зажать в кулаке его рукоятку — не так, как она привыкла держать нож раньше, где-нибудь на кухне, — и направить его с размаху в сердце ненавистной соперницы. Или каково было бы ощутить, как этот нож пронзает ей грудь, если бы не чертовы металлические пластины на жакете. Видимо, та боялась справедливой мести Розмари…
Под пуховым одеялом, в ночной шелковой рубашке, которой когда-то восхищался Алан, говоря, что она так ей идет, она сжимала кулак вокруг несуществующей рукоятки ножа и мысленно вонзала лезвие в предполагаемую грудь. В область сердца. Нет, она бы попробовала еще раз. И в следующий раз у нее бы все получилось. На этот раз не было бы рядом ни Джудит, ни Алана. Соперницы сошлись бы в поединке один на один, и победителем в этой схватке вышла бы она, потому что на ее стороне правда.
Розмари повернулась на бок почувствовав, что ее одолевает сон. Впервые с тех пор, как Алан бросил ее, она стала хоть немного счастливее…
Розмари не захотела уезжать с Джудит и Морисом. Она в полном порядке и чувствует себя хорошо, сказала она. К тому же нужно было устроить генеральную уборку квартиры. С тех пор как они сюда переехали, она ни разу не делала генеральной уборки…
— Я навещу тебя в среду. Могу привезти сюда Фрею, если она сможет отпроситься на вторую половину дня. Не думаю, что стоит рассказывать ей о том, что вчера произошло.
— Говорите что хотите, — отмахнулась Розмари. — Я не стыжусь случившегося. Скорее наоборот.
Они уехали. Она осталась одна, но вместо того, чтобы сидеть и размышлять, она надела передник и, собрав щетки, тряпки и моющие средства, принялась за генеральную уборку. Пока Розмари наводила порядок в квартире, она думала об Алане и Дафни, о них вместе, хотя и не представляла их семейной парой. Парой были они с ним… Все газеты и телевидение буквально наводнены сексом. Секс проник во все. Это нарастало, пусть и довольно постепенно, больше пятидесяти лет, но только сейчас она осознала реальность во всей ее суровой красе. Было больно осознавать, что Алан и Дафни занимаются сексом. А они? В их идеальной паре секса не было уже очень-очень давно.
И все это произошло — абсолютно все — из-за тех туннелей и старика Уинвуда, который выгнал оттуда детей. Розмари перестала отскребать грязь с плитки в ванной и представила эту картину. Нет, этого не может быть, так не должно быть! Единственный человек, который мог все это остановить, была она сама. На этот раз она должна пойти туда одна, никого не предупреждая о своем визите. Почему вдруг генеральная уборка показалась такой хорошей идеей? Это было ненавистное занятие, которое не любит ни одна молодая женщина, если верить женским журналам и соответствующим рубрикам в газетах. Из далекого прошлого она знала, что, как только с уборкой будет покончено, единственное, что останется, это сесть в гостиной и любоваться своей работой. И как долго это продлится? Десять минут? Никакого настоящего удовлетворения, никакого триумфа не будет. Она просто сделает то, к чему ее приучали родители, и все.
Чем эта шлюха Дафни заработала себе на жизнь? Морин Бэчелор рассказывала, что раньше она была адвокатом. Адвокатом, который работал в качестве советника одной крупной компании. Не простым юрисконсультом. Это наверняка пригодится, думала Розмари, когда она вздумает помочь Алану с разводом. Этого нельзя допустить. Не стоит даже думать об этом. Сейчас ей нужно было думать лишь о том, как проникнуть в тот ненавистный дом на Гамильтон-террас. И так, чтобы никто из них не открывал ей переднюю дверь. Об этом визите никто не должен знать — ни дочь, ни сын, ни внучки. В будущую среду они должны увидеть ее спокойной и выдержанной. Возможно, она будет сидеть за своей вечной швейной машинкой и строчить очередной шов на очередном платье. Она должна вбить себе в голову, что Алан вернется к ней. И она скажет им об этом, когда они приедут.
— Он вернется.
Никто не спросит, примет ли она его обратно. Все будут слишком расслаблены. Ее любовь к ним, главная движущая сила ее существования, переросла в негодование. Розмари никого не хотелось видеть. Все, чего ей хотелось, это продумать ситуацию с разных сторон и составить план проникновения в тот дом. Она не станет торопиться. Спешкой здесь не поможешь. В конце концов, сейчас время работало на нее, а не только на Алана, и она могла все тщательно рассчитать.
Глава восемнадцатая
Обязанность навещать стариков и заботиться о них обычно прекращается сама собой, когда человек сам стареет. Возможно, это происходит в возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет. Но не старше, размышлял Майкл. Не тогда, когда человеку уже под восемьдесят или под девяносто. Молодому посетителю — в данном случае ему — было около семидесяти. Он поднялся наверх, зашел в комнату Вивьен и громко произнес, встав у края кровати:
— Если полмира доживает до восьмидесяти пяти — восьмидесяти восьми лет, почему ты должна была умереть в пятьдесят? Если я так переживал, так заботился о тебе, почему ты оставила меня? Почему мне теперь приходится заботиться о людях, до которых мне нет никакого дела?
Он имел в виду отца и Клару Мосс. Клара в этом смысле вызывала у него куда больше сочувствия. Ночью ему приснился отец в той ужасной футболке с черепом. Во сне он отправился по магазинам, и всюду ему мерещились ухмыляющиеся черепа. Череп стал модным украшением. Ему приснилась женщина с черепами на черных мокасинах, с черепами-сережками, ну и конечно, в футболке, как у его отца. Это его несколько озадачило, потому что женщина в мокасинах была пожилой, если не того же возраста, что и отец — кто же она такая? Такой наряд для тридцатилетнего мужчины сошел бы за вполне приемлемый, но зачем старику или той женщине напоминать о близкой кончине?
Следующей в плане его визитов значилась Клара Мосс. В прошлый раз компанию ему составил Льюис Ньюмен. По крайней мере он проводил Майкла до двери. В этот раз никто не собирался его сопровождать, поэтому он сильно удивился телефонному звонку Морин Бэчелор. Она спросила, не может ли он еще раз заглянуть к Кларе. Нужно наведаться к ней всего пару раз, поскольку она сама будет в состоянии двигаться, как только почувствует себя лучше. Майкл спросил, как она.
— Очень скучаю по Джорджу. Естественно, ведь мы так связаны. Почему бы вам не повидать нас, прежде чем отправитесь к Кларе? Приезжайте, выпьем хереса. — На последнем слове ее голос надломился. — О боже, я все еще никак не могу успокоиться.
