Пол Кристофер - Тень Микеланджело
Он спустился вниз посмотреть, что делает Кенни. Тот сидел в кабинете, отрешенно склонившись над хозяйским компьютером.
— Нашел что-нибудь?
— Парень был богатый.
— Это я и сам понял.
— Он коллекционировал произведения искусства.
— И это тоже, — ответил Иззи, беглым взглядом окинув комнату.
Картины были повсюду…
— Все эти картины он получил из одного места в Нью-Йорке. Из Галереи Хоффмана.
— Да?
— Да, и выложил за них кучу денег, смотри.
Молодой человек откинулся назад, а Иззи подался вперед. На экране был ряд имен и цифр.
Буше, Франсуа / fstra 2 870 000
Сезанн, Поль / fvort 9 430 000
Фрагонар, Жан Оноре / wsmhb 1 670 000
Ван Гог, Винсент / fvwyb 11 625 000
Мане, Эдуард / liaoc 2 800 000
Тулуз-Лотрек / lgwhp 10 000 000
Тулуз-Лотрек / tbdm 4 000 000
Список продолжался на шести страницах и содержал не менее двухсот картин, гораздо больше, чем висело в коттедже. Стоимость большинства из них превышала миллион. Кенни продемонстрировал возможности программы, произвольно выбрав имя в списке и щелкнув курсором по странному буквенному коду:
Ренуар, Пьер-Огюст/awlohe 750000
Почти мгновенно компьютер выдал цифровую фотографию картины, изображавшую женщину, опиравшуюся на руку на каком-то многоцветном фоне. Надпись внизу гласила.
Алжирская женщина, опирающаяся на локоть
1881
Высота 41,3 см (16,26 дюйма),
ширина 32,2 см (12,68 дюйма)
Галерея Хоффмана, Нью-Йорк, 1995
Предыдущее хранение:
Художественный музей Паркер-Хейл, 1993
Завещание Фонда Грейнджа, 1957
— Ни черта не понимаю.
— Это список картин.
— Ты, наверное, думаешь, что я совсем тупой, а? Уж это и до меня дошло, хоть я и не учился в колледже.
— Этот список введен в предыдущий файл посредством буквенного кода.
— То, что буквенный шифр — название картины, это я тоже понял, Кенни.
— Все остальное — это то, что мы называем легендой.
— Мы?
— Короче говоря, это название того места, откуда поступила картина, ее прошлое и история продажи.
— Ну и?
— Пока что все они прошли через один и тот же источник. Одна и та же история. Фонд Грейнджа передает картину в Паркер-Хейл, который сплавляет ее, продавая Галерее Хоффмана, а уж та толкает частным лицам вроде Крессмана.
— Который кончает тем, что оказывается располосованным на ленты в собственном плавательном бассейне.
— Ты считаешь, эти два факта как-то связаны между собой?
— Уйма денег.
— Но ничего не похищено.
— Ты как-нибудь можешь сложить все эти цифры на этих листах?
— Думаю, да.
Кенни поработал с компьютером еще несколько минут. Появилась цифра:
$273570000
— И это у одного парня? — ахнул молодой детектив. — Раны Христовы!
— Я думаю, Кенни, — сказал Иззи, — мы с тобой заплыли слишком глубоко. Как бы нам не потонуть!
И рассмеялся.
А вот Кенни во всем этом ничего смешного не видел.
ГЛАВА 34
Квартира Эрика Ташена на Пятой авеню находилась на верхнем этаже здания середины 1940-х годов, с фасадом, выходившим на Центральный парк, и окнами, откуда открывался впечатляющий вид на Овечий луг и Променад. Насколько мог судить Валентайн, сама квартира была вполне скромной: пять или шесть комнат, одна спальня с кабинетом, но местоположение, вид из окон и заполнявшие жилище произведения искусства говорили о большом достатке. В холле красовалась шелковая ширма работы Уорхола, всю стену в гостиной занимало полотно Роя Лихтенштейна, а напротив нашлось место для объемного творения Джулиана Шнейбла. Судить по убранству этого помещения о семейном положении его владельца было бы затруднительно: женской руки здесь не чувствовалось, но и специфический налет гомосексуальности тоже отсутствовал. Скорее всего, Ташен жил один.
Сам Ташен оказался стройным, хорошо одетым мужчиной в белоснежной шелковой рубашке с открытым воротом, белых же джинсах, сшитых на заказ, и дорогих мокасинах на босу ногу. Правда, часы на его запястье были из нержавеющей стали, и никаких украшений он не носил. Судя по всему, ему уже минуло пятьдесят, но седина тронула его темные волосы лишь на висках, да и морщин на чисто выбритом лице не наблюдалось. Когда он встретил Валентайна у дверей, на носу у него были очки для чтения в красной оправе, а в руках — несколько страниц из «Нью-Йорк таймс». Проводив посетителя в гостиную, хозяин усадил его на не совсем новую, но обитую мягкой кожей софу, а сам уселся в гармонировавшее с ней по материалу и тону кресло, стоящее рядом с кофейным столиком со стеклянной столешницей.
— Вы, я вижу, коллекционируете шестидесятые и семидесятые, — заметил Валентайн, глядя через плечо Ташена на огромное полотно Лихтенштейна.
На холсте были изображены софа и кресло, похожее на то, в котором сидел хозяин дома. Своего рода маленькая шутка, художественный каламбур. Ташен пожал плечами, потом прокашлялся.
— Оставив ткацкий свой челнок, забросив все дела,Она в три шага по полу к окошку подошла.Был возле замка виден пруд, там лилия цвела,И шлем с плюмажем под окном она узреть смогла.
Она смотрела с башни вниз, на гордый Камелот,Но ткань сорвалась со станка, в окошко улетая,И раскололось зеркало от края и до края.«Увы, я проклята!» — она воскликнула, стеная.Да, так воскликнула она, миледи де Шалот.
Он ухмыльнулся.
— Когда столько лет имеешь дело с Уильямом Холманом Хантом, Бёрн-Джонсом и остальными, поневоле начинаешь думать не только о том, чтобы повесить что-то на стены.
— Вы по-прежнему работаете куратором?
— По-прежнему? — нахмурился Ташен. — Это имеет какое-то отношение к Паркер-Хейл?
— Питер звонил вам?
— Иначе бы мы не встретились. С Галереей Ньюмена у меня давние контакты. Он сказал мне, что вы интересуетесь похищенными произведениями. Точнее, теми, что пропали в годы войны.
— Не совсем.
— Тогда чем?
— Скорее кем. Джорджем Гэтти.
— Это, по существу, одно и то же. Всем известно, что Гэтти всегда покупал и продавал краденое.
— А какая тут связь с Паркер-Хейл, если она вообще имеется?
— Сэнди покупал у Гэтти и продавал ему.
— Сэнди? То есть Александр Краули?
— Да.
— Вы были коллегами?
— Да, работали в одно время.
— Насколько я понимаю, вы были главным претендентом на должность Корнуолла, но Краули переиграл вас.
— Переиграл — не то слово. Более подходящее — опорочил.
— Вы ушли по собственному желанию?
— Это был классический случай того, когда приходится уйти самому, чтобы тебя не вышвырнули.
— На каком основании?
— Ни на каком! На основании сфабрикованных обвинений. По мнению Сэнди, мои отношения с Джеймсом Корнуоллом были… неподобающими.
— То есть он опорочил и Корнуолла?
— Получается так. Очень многие знали, что Джеймс гей, но в действительности это никого не волновало. С другой стороны, наличие сексуальных отношений с директором рассматривалось как дело слишком щепетильное с точки зрения реноме музея.
— Так рассуждал Краули?
— С такими рассуждениями он выступил перед директорами.
— Он был прав?
— А это имеет значение?
— Для меня нет, но, как говорят юристы, это дает мотив.
— Кому?
— Тому, кто убил его. — Валентайн помолчал. — Насколько я понимаю, полиция рассматривала вас как подозреваемого?
— Разумеется.
Улыбнувшись, Ташен встал и подошел к находившемуся в дальнем конце комнаты маленькому, покрытому черным лаком бару в стиле ардеко.
— Принести вам чего-нибудь?
— Нет, спасибо, — ответил Валентайн.
Ташен смешал себе виски со льдом и вернулся к своему месту. Пил он медленно, маленькими глотками, устремив взгляд в большое окно, выходившее в парк. Слегка выдвинутая вперед челюсть выдавала его напряжение, так же как и морщинки вокруг глаз. Похоже, он с трудом сдерживал рвущийся наружу гнев.
— У меня есть алиби, — промолвил наконец Ташен и натянуто улыбнулся. — Я был в Праге, в закупочном вояже.
— В закупочном вояже?
— Я работаю частным консультантом для коллекционеров, корпораций, фондов и прочего в таком роде. Сейчас наблюдается большой интерес к восточноевропейскому авангарду периода между двумя войнами. Алоис Билек, Карел Тейге, работы Чапека, того человека, который придумал слово «робот», — людям все это нравится. Вещи пригодны для коллекционирования и в то же время не запредельно дороги.
— Далековато от Вёрн-Джонса и леди Шалот.
— Люди меняются. Меняются и вкусы.
— И обстоятельства.
— Питер Ньюмен сказал мне, кто вы, мистер Валентайн, или мне следует называть вас доктором? У вас, насколько я понимаю, имеется не просто степень доктора философии. Вы прекрасно понимаете, что картины на моих стенах, как и эта квартира, за пределами возможностей большинства людей. Я мог обойтись без этой работы в Паркер-Хейл, хотя не спорю, что хотел ее получить и заслуживал ее. Из того, что человек родился в состоятельной семье, еще не следует, будто он не способен к серьезной академической работе. — Ташен нахмурился. — Я не из тех богатых дилетантов, которых полно в правлениях трастовых фондов.
