Никки Френч - Убей меня нежно

— Конечно, любила. И еще была ты, и компания, Клайв, Сильвия и остальные, словно большая семья. Думаю, я считала так же, как Джейк. Я чувствовала, что предаю вас всех. Я по-прежнему так думаю. Я словно стала посторонней.

— Вот в чем все дело, не так ли?

— Что?

— Быть посторонней. Выбрать героя-одиночку и бросить ради него все. Великий образ. — Голос Полин был ровным и слегка презрительным.

— Я вовсе не этого хочу.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты выглядишь совсем не так, как три месяца назад?

— Нет...

— Ну, так ты выглядишь совсем по-другому.

— Как?

Полин задумчиво посмотрела на меня с почти жестким выражением на лице. Неужели она нанесет мне ответный удар?

— Ты похудела, — пояснила она. — Выглядишь усталой. Не такая ухоженная, как раньше. Ты всегда была опрятно одета, причесана и вся была олицетворением порядка и сдержанности. Теперь же, — она посмотрела на меня, и мне вдруг стало неудобно от осознания того, что у меня на шее синяк, — ты выглядишь немного как бы... поношенной. Больной.

— Я совсем не сдержанная, — в вызовом бросила я. — И не думаю, что когда-нибудь такой была. А вот ты, напротив, выглядишь великолепно.

Полин улыбнулась, засветившись едва прикрытым удовлетворением.

— Это беременность, — промурлыкала она. — Тебе следует когда-нибудь попробовать.

Когда я вернулась после кино, Адама дома не было. Примерно в полночь я перестала его ждать и забралась в постель. Я бодрствовала до часа ночи, читая, прислушиваясь, не застучат ли его каблуки по лестнице. Затем забылась в беспокойном сне, временами просыпаясь, чтобы взглянуть на светящиеся стрелки будильника. Он вернулся домой только в три часа. Я слышала, как он сбросил с себя одежду и встал под душ. Я не собиралась расспрашивать его о том, где он был. Он забрался в постель и прижался ко мне сзади, теплый, чистый, пахнущий мылом. Положил руки мне на грудь и поцеловал в шею. Зачем людям принимать душ в три часа ночи?

— Где ты был? — спросила я.

— Проветривал наши отношения, конечно.

Я отменила обед с друзьями. Купила всю еду и выпивку, но потом, в конце концов, не смогла справиться с этим. В ту субботу утром я вошла в квартиру с покупками; Адам сидел на кухне и пил пиво. Он вскочил и помог мне разобрать сумки. Он снял с меня пальто и растер мне пальцы, которые онемели от тяжести пакетов, которые я несла от супермаркета. Он заставил меня сесть, пока сам укладывал в маленький холодильник готовую зажаренную курицу и разные сыры. Потом сделал мне чай, снял с меня туфли и помассировал ступни. Он обнял меня, словно боготворя, поцеловал мне волосы, а потом едва слышно спросил:

— Ты уезжала из Лондона на позапрошлой неделе, Элис?

— Нет, а что? — Я была слишком напугана, чтобы мыслить трезво. Сердце встревоженно билось, и я была уверена, что он скорее всего чувствует это сквозь мою хлопчатобумажную блузку.

— Совсем? — Он поцеловал меня в щеку.

— Я работала всю неделю, ты же знаешь.

Ему что-то известно. Мой мозг лихорадочно работал.

— Конечно, знаю. — Его руки соскользнули вниз и остановились под ягодицами. Он очень крепко прижал меня к себе и снова поцеловал.

— Я как-то ездила на совещание в Майда-Вэйл, а больше никуда.

— И какой это был день?

— Не вспомню. — Может, он звонил в тот день в офис? Видимо, так и есть. Но почему он спрашивает меня об этом сейчас? — Кажется, среда. Да.

— Среда. Вот совпадение.

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя сегодня такая шелковистая кожа... — Он по очереди поцеловал мои веки, потом принялся медленно расстегивать мне блузку. Я стояла совершенно неподвижно, когда он снял ее с меня. Что он узнал? Он расстегнул бюстгальтер и снял его тоже.

— Осторожно, Адам, занавески открыты. Кто-нибудь может нас увидеть.

— Не имеет значения. Сними с меня рубашку. Вот так. Теперь ремень. Вынь ремень из джинсов.

Я послушалась.

— Теперь поройся у меня в кармане. Давай, Элис. Нет, не в этом кармане, в другом.

— Тут ничего нет.

— Нет, есть. Просто оно маленькое.

Мои пальцы нащупали смятый клочок бумаги. Я вытащила его.

— Вот, Элис. Билет на поезд.

— Да.

— На прошлую среду.

— Да. И что из этого? — Где он его нашел? Должно быть, я забыла его в пальто, в сумочке или где-нибудь еще.

— В тот день, когда тебя не было офисе и ты была... где, ты сказала?

— В Майда-Вэйл.

— Да, Майда-Вэйл. — Он начал расстегивать мне джинсы. — Хотя билет до Глочестера.

— Что это все значит, Адам?

— Это ты мне скажи.

— Какое отношение ко всему этому имеет билет на поезд?

— Ну-ка вылезай из джинсов. Он был в кармане твоего пальто.

— С чего это ты шаришь у меня по карманам?

— С чего это ты, Элис, отправилась в Глочестер?

— Не будь глупцом, Адам, я вовсе не ездила в Глочестер. — Мне и в голову не приходило рассказать ему правду. По крайней мере у меня еще сохранилась толика чувства самосохранения.

— Сними трусики.

— Нет. Прекрати.

— Интересно, почему Глочестер?

— Я не была там, Адам. Майк ездил туда несколько дней назад — может, даже в среду — присмотреть помещение под склад. Скорее всего это его билет. Но какое это может иметь значение?

— Почему тогда он оказался у тебя в кармане?

— Черт его знает. Давай, если не веришь мне, позвони и спроси у него. Ну же! Я продиктую номер.

Я вызывающе взглянула на него. Я знала, что Майк уехал на уик-энд из города.

— Тогда давай забудем о Майке и Глочестере, хорошо?

— Я уже забыла, — сказала я.

Он толкнул меня на пол и встал надо мной на колени. Казалось, он вот-вот заплачет, и я протянула ему руки. Когда он ударил меня ремнем и пряжка впилась в мое тело, мне даже почти не было больно. То же и во второй раз. Не та ли это спираль, о которой предупреждала врач?

— Я так тебя люблю, Элис, — простонал он. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю. Не подведи меня когда-нибудь. Я не смогу этого перенести.

Я отложила обед, сказав всем, что простудилась. Я и впрямь чувствовала себя настолько изможденной, что это было похоже на болезнь. Мы съели курицу, которую я принесла прямо в кровать, и рано уснули, заключив друг друга в объятия.

Глава 24

Превратившись на время в героя и знаменитость, Адам стал получать письма из-за границы, которые ему пересылались через газеты и издателей. Люди излагали ему, как излагали бы Ливингстону или Лоуренсу Аравийскому, сложные теории и обиды мелким почерком и разноцветными чернилами на десятках страниц. Были восторженные письма от молоденьких девушек, которые заставляли меня улыбаться и немного волноваться. Было письмо от вдовы Томаса Бенна, погибшего на той горе, но оно было написано по-немецки, а Адам не позаботился о том, чтобы перевести его для меня.

— Она хочет встретиться со мной, — устало сказал он, бросив письмо в общую кучу.

— Что ей надо? — спросила я.

— Поговорить, — коротко ответил он. — Услышать, что ее муж был героем.

— Ты будешь с ней встречаться?

Он покачал головой:

— Я ничем не могу ей помочь. Томми Бенн был богатым человеком, представителем своего класса, и только.

Потом были еще люди, которые горели желанием отправиться в экспедицию. И были те, кто предлагал свои проекты, идеи, мысли, фантазии или пустую болтовню. Адам игнорировал большинство из них. Раз или два его выманили на выпивку, и я сопровождала его в походах в какие-то бары в центре Лондона, где с ним беседовал то редактор одного журнала, то исследователь с горящими глазами.

Однажды ранним утром дождливого вторника раздался очередной ничего не обещающий звонок — голос с иностранным акцентом, который к тому же был плохо различим из-за плохой слышимости. Я ответила и пожалела об этом. Передала трубку через кровать Адаму, который говорил открыто грубо. Но звонивший настаивал, и Адам согласился с ним встретиться.

— Ну и как? — спросила я, когда он как-то поздно вечером ввалился домой, открыл холодильник и достал бутылку пива.

— Даже не знаю, — сказал он, открыв бутылку по-мужски, о край стола. Он выглядел озадаченным, почти ошеломленным.

— Так в чем дело?

— Это какой-то человек из группы, которая работает на одну немецкую телекомпанию. Немного разбирается в альпинизме. Говорит, они хотят снять документальный фильм об альпинизме. Предлагают, чтобы я возглавил группу. В любое удобное время, в любой точке мира, с кем захочу, чем труднее будут условия, тем лучше, финансирование они организуют.

— Звучит заманчиво. Разве это не здорово?

— Здесь какой-то обман. С этим планом, видимо, не все в порядке, но я еще не понял, что именно.

— А как насчет Дэниела? Вы, кажется, собирались с ним на следующий год.

— Плевать на Дэниела. Это просто ради денег. Не могу поверить, что это на самом деле.

Но это все же было на самом деле. Были еще вечеринки, потом встречи. Однажды поздно вечером, когда мы были немного навеселе, Адам сказал мне, что он хотел бы сделать: пойти на Эверест, и не для того, чтобы попытаться добраться до вершины, а просто чтобы очистить склоны от всякого мусора, обрывков палаток и старых веревок, пустых кислородных баллонов, всякого старья, даже от мертвых тел, которые все еще лежат наверху, скрюченные в своих последних бесполезных укрытиях. Мне это показалось восхитительным, и я уговорила Адама перенести идею на бумагу, которую затем привела в удобоваримую форму. Телевизионная компания согласилась на все. Получится прекрасный фильм. В нем будут и горы, и экология.