Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/
никогда и не думал. Если сначала положительные рецензии напоминают сладкий десерт, потом начинаешь понимать, что в конце концов они приводят к несварению желудка: бессонница, ночные кошмары, даже проблемы в таком веселом деле, как полуденный поход в туалет. А тупость хороших отзывов бросается в глаза даже сильнее, чем плохих. Воспринимать Джимми Голда неким мерилом или даже героем — это то же, как называть кого-то вроде Билли Кида (или Чарльза Старквезера, его самое близкое воплощение в 20 веке) американской иконой. Джимми такой, какой есть, так же, как я или вы, его слепили не из Гека Финна, а с Этьена Лантье, лучшего литературного персонажа 19 века. Если я стал цураться общества, это потому, что его мнение заразно, и нет смысла представлять ему новый материал. Как сказал бы сам Джимми: «Дерьмо? И на …»
На этом предложение обрывалась, но Дрю знал, что за этим следовало, и не сомневался, что Хокинс это знал. Это был знаменитый девиз Джимми, который до сих пор, спустя столько лет, иногда можно увидеть на футболках.
— Он неправильно написал слово «тупость». — Больше не нашлось, что сказать.
— Да. И «материал». Настоящие ошибки, не исправленые каким-либо корректором. — Глаза мальчишки горели. Такой огонь Дрю видел часто, но никогда в глазах такого молодого человека. — Оно живет, вот что я думаю. Живет и дышит. Видите, что он говорит о Этьене Лантье? Это главный персонаж «Жерминаль» Эмиля Золя. И такого раньше не было! Понимаете? Это новый взгляд на персонажа, которого знают все, и от самого автора! Могу поспорить, коллекционеры заплатили большие деньги за оригинал этого и всего остального, что у меня есть.
— Вы сказали, у вас шесть записных книжек?
— Да.
Шесть. Не сотня и не более. Если у мальчишки их всего шесть, это означает, что он точно не работает на Беллами, если только по какой-то причине Моррис не решил разделить добычу. Дрю не мог представить, чтобы его давний приять на такое пошел.
— Среднего размера, по восемьдесят страниц. Всего это четыреста восемьдесят страниц. Много пустого места — со стихами всегда много пустоты остается, — но там не только стихи. Там есть и рассказы. О Джимми Голде в детстве.
Однако возникал вопрос: действительно ли он, Дрю, верил, что их всего шесть? Возможно, мальчишка решил припрятать другие? И, если да, то сколько? Потому что хочет продать остальные позже или потому что вообще не хочет их продавать? Блеск в глазах указывал на второе, хотя он мог и сам еще этого не осознавать.
— Сэр? Мистер Халлидей?
— Простите. Просто пытаюсь привыкнуть к мысли, что это может на самом деле быть новым материалом Ротстайна.
— Это он и есть, — без тени сомнения сказал мальчик. — Сколько?
— Сколько я заплачу? — Дрю подумал, если они сейчас будут торговаться, можно ввернуть и «сынок». — Сынок, я же деньги не печатаю. Да и не совсем я уверен, что это не подделка. Еще какая-то афера. Я должен увидеть оригиналы.
Дрю увидел, как Хокинс покусывает губу за усиками, которые едва пробиваются.
— Я не спрашивал, сколько вы заплатите, я говорил о частных коллекционерах. Вы, наверное, знаете кого-то, кто согласится потратить большие деньги на что-то особенное.
— Знаю пару таких, да. — Он знал дюжину. — Но я даже обращаться к ним не стану, ведь вижу только фотокопии. А если брать вывод графолога… Это ненадежно. Ротстайн все же был убит, значит, это краденый продукт.
— Нет, если он передал их кому-то до того, как его убили, — быстро ответил мальчик, и Дрю пришлось еще раз напомнить себе, что парень подготовился к этой встрече. «Но на моей стороне опыт, подумал он. Опыт и уверенность».
— Сынок, такое невозможно доказать.
— Так же, как доказать обратное.
Итак: тупик.
Неожиданно мальчик схватил обе фотокопии и загнал их обратно в конверт.
— Секунду, — сказал Дрю, встревожившись. — Эй-эй, погоди.
— Нет. Наверное, мне не нужно было сюда приходить. В Канзас-Сити есть место, «Роскошные первые и редкие издания Джарретта», одно из крупнейших в стране. Попробую там.
— Если ты можешь подождать неделю, я сделаю несколько звонков, — сказал Дрю. — Только копии придется оставить мне.
Мальчик задумался.
— Как думаете, сколько удастся получить?
— За почти сотню страниц, которые не публиковались, из неизвестных материалов Ротстайна? Покупатель, вероятно, захочет как минимум провести компьютерный анализ почерка, для этого есть несколько хороших программ, но, если подлинность подтвердится… — Он прикинул в уме наименьшую сумму, которую можно назвать, чтобы это не прозвучало бессмысленно. — Тысяч пятьдесят долларов.
Джеймс Хокинс или согласился, или сделал вид, что согласен.
— И сколько вы возьмете комиссионных?
Дрю вежливо рассмеялся.
— Сынок … Джеймс … Ни один продавец не будет комиссионных за такую сделку. Когда создатель — я выражаюсь юридическим языком, владелец — был убит, и этот материал мог быть похищен. Деньги мы разделим ровно пополам.
— Нет. — Мальчик сказал это сразу, без колебаний. Может, он еще не может похвастаться байкерскими усами, о которых мечтает, но у него, безусловно, есть яйца и голова на плечах. — Семьдесят процентов мне тридцать вам.
Дрю мог бы на это согласиться и заработать за шесть блокнотов четверть миллиона, отдав мальчишке семьдесят процентов от пятидесяти штук, но «Джеймс Хокинс» наверное, ожидает, что он будет торговаться. Хотя бы немного. Если согласиться сразу, разве это не покажется подозрительным?
— Шестьдесят — сорок, это мое окончательное предложение. И, разумеется, учитывая покупателя, которого я найду. Это выходит тридцать тысяч долларов за то, что ты нашел в какой-то картонной коробке вместе со старыми копиями «Челюсти» и «Мостов округа Мэдисон». Неплохо, я бы сказал.
Мальчик переминался с ноги на ногу, ничего не говоря, было заметно, что в голове у него происходила борьба.
Дрю вернулся к улыбке «хоть к ране прикладывай».
— Оставь копии мне, приходи через неделю, и я сообщу, как продвигается дело. И еще совет: держись подальше от Джарретта. Этот тип обдерет тебя как липку.
— Я хочу наличными.
Дрю подумал: «Мы бы все хотели брать наличными».
— Ты бежишь впереди паровоза, сынок.
Мальчик принял решение и положил манильский конверт на загроможденный прилавок.
— Хорошо. Я вернусь.
Дрю подумал: «Не сомневаюсь. И, думаю, когда ты вернешься, мое положение будет намного лучше твое, вот тогда и поторгуемся».
Он протянул руку. Мальчик пожал ее, очень быстро, только для того, чтобы не показаться невежливым. Будто боялся оставить отпечатки пальцев. Что он в каком-то смысле уже сделал. Дрю сидел на своем месте, пока «Хокинс» не вышел, потом повалился в офисное кресло (оно покорно застонало) и вывел из спящего режима свой «Макинтош». Над входной дверью были установлены две камеры наблюдения, направленные в разные стороны Лейсмейкер-лейн. Он проследил, как парень повернул на Кроссвей-авеню и исчез.
Фиолетовый стикер на корешке книги — вот зацепка. Он означал, что это библиотечная книга, а Дрю знал все библиотеки в городе. Фиолетовый цвет символизировал книгу из справочного отдела библиотеки на Гарнер-стрит, а книги из справочного отдела не выдаются на руки. Если бы парень попытался вынести ее под своим форменным пиджаком, на выходе сработал бы детектор, потому что фиолетовый стикер это еще и устройство против кражи. Добавить к этому очевидную осведомленность парня о книгах, и можно сделать еще одно холмсовское заключения.
Дрю зашел на сайт библиотеки на Гарнер-стрит, где был целый ряд статей: «Летний часы», «Детям и подросткам», «Будущие события», «Серии из киноклассики» и, наконец, последняя, но отнюдь не менее важна «Наши сотрудники».
Дрю кликнул на эту закладку, и этого хватило. Над краткими биографиями стояла общая фотография сотрудников библиотеки — двенадцать-пятнадцать человек на газоне перед библиотекой. У них за спиной возвышалась статуя Хорэса Гарнера с открытой книгой в руке. Все радостно улыбались, в том числе и его мальчик, только здесь он был без усов и фальшивых очков. Второй ряд, третий слева. Если верить биографии, юный мистер Питер Сауберс был учеником Нортфилдской средней школы и работал неполную рабочую неделю. Он надеялся получить степень по английской литературе и изучить библиотечное дело.
Дрю продолжил исследования, руководствуясь несколько необычной фамилией. Он немного вспотел, и стоит ли удивляться? Шесть записных книжек уже казались ему чем-то несущественным, только разжигали аппетит. Все записные книжки — а в них, несмотря на все остальное, был и четвертый роман о Джимми Голде, если много лет назад его приятель-психопат не ошибся, — могли потянуть на пятьдесят миллионов долларов, если их продавать частями разным коллекционерам. Только четвертый Джимми Голд мог принести миллионов двадцать. И пока Морри Беллами был надежно заперт в тюрьме, все, что стояло у него на пути, это подросток, у которого еще даже нормальные усы не выросли.
