Майнет Уолтерс - Темная комната
Глава одиннадцатая
26 июня, воскресенье.
Клиника Найтингейл, Солсбери.
7 часов вечера.
Джинкс даже не старалась сосредоточиться и думать о чем-то определенном. В ее мозгу витали какие-то обрывки воспоминаний после разговоров с доктором и младшим братом. Вас раздражают ваши братья? Да, да, ДА! Ты временами становилась такой высокомерной, будто делала одолжение, общаясь с ней. Поэтому ее так и подмывало влепить тебе пощечину… Тогда ей было всего семь лет. Маленькая девочка, хотя… в доме, где уже имеется идеальный ребенок, а все стены увешаны портретами ее такой же идеальной мамочки… Виновата ли она в том, что отец стал презирать свою вторую жену уже через несколько месяцев после свадьбы? В отношениях не должно быть никаких разочарований, Джинкс… Но ей не приходилось видеть других отношений. Она вышла замуж за Рассела из жалости, слишком поздно осознав, что это чувство — чересчур ненадежная основа для брака. Правда, не имея ни опыта, ни таланта предсказывать будущее, любая другая на ее месте, возможно, поступила бы так же. Так что вы говорили? Я не знаю, Я НЕ ЗНАЮ! Случилось что-то ужасное… Рассел мертв…
В семь вечера в палату зашел доктор Протероу:
— Ну, как у нас дела?
Она полулежала на кровати, удобно устроившись среди подушек.
— В голове полная неразбериха, — честно призналась Джинкс, снова испытывая желание выпрыгнуть из постели и спрятаться в его надежных объятиях. Господи, никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой!
Он склонился над ней, и женщина тут же ощутила приятный запах мыла, исходящий от его рук.
— Вы мне сказали, что полиция совсем вас не расстроила, когда сержант меня вызвал, но мне показалось, что вы говорите неправду. Что же на самом деле привело их к вам? О чем шел разговор?
Джинкс сосредоточила взгляд на волосках, пробивающихся у него на груди в том месте, где у рубашки отсутствовала пуговица. Шаловливые завитки забавно высовывались наружу, словно посмеиваясь над таким солидным директором престижной клиники. Адам, наверняка, уволил бы его еще давным-давно, чтобы другим неповадно было ходить на работу в таком виде. Но ведь внешний вид Адам ценил куда больше, чем содержание, и он был большим самодуром.
— Они задавали вопросы о Мег, — спокойно ответила женщина, — и я при этом ничуть не волновалась. Просто чувствовала себя уставшей.
Он подвинул кресло поближе к кровати и опустился в него.
— Ну, ладно. А теперь расскажите мне, что за неразбериха происходит у вас в голове? Только ли в голове, или вы себя физически тоже неважно чувствуете?
В ее глазах блеснули слезы:
— Происходит что-то странное с самой жизнью. Я запуталась и не знаю теперь, как выбраться из этого лабиринта.
«Какое восхитительное и соблазнительное сочетание, — подумал доктор. — Этакое переключение с уверенного состояния независимости в присутствии полицейских на слезы и ранимость, оставшись наедине с лечащим врачом». Ему очень хотелось поверить в искренность этих слез. В то утро одна из сестер, Вероника Гордон, заметила: «Эта женщина себе на уме, Алан. Мне кажется, все дело в ее исключительных глазах. Они говорят одно, а ее язык — совсем другое». — «И что же говорят ее глаза?» — «Помоги, — коротко ответила сестра. — Но только вслух она сама об этом никогда не попросит».
— А может быть, это жизнь создала из вас путаницу и неразбериху? — попробовал доктор зайти с другого конца.
— Нет, — решительно, но уж слишком печально произнесла Джинкс. — Эту фразу я всегда использовала для прикрытия, но я знаю, что это не так. Я позволяю событиям свободно протекать, вместо того чтобы управлять ими и ставить их себе на службу. Вот, к примеру, возьмем эту больницу. Я не хочу здесь находиться, но все равно остаюсь. И все потому, что если я уеду домой, отец доберется до меня и в Лондоне и заставит ехать с собой, а этого я совсем не хочу. Лучше уж жить пока здесь. — Она приподняла край простыни, чтобы промокнуть глаза. — Я только-только начинаю осознавать, насколько я пассивна.
— Почему вы так считаете? Из-за того, что отказываетесь сражаться с собственным отцом?
— И это тоже имеет значение. — Она села в кровати, обхватив длинными худыми руками колени. — А вы знаете, что единственный человек, с которым я могу подолгу беседовать на равных, это мой сосед в Ричмонде, а ему уже за восемьдесят. Я все утро пыталась припомнить, не найдется ли в моей жизни второго такого друга, и поняла, что нет.
— Ну, а как же ваши коллеги в студии? Дин и Анжелика. Ведь вы с ними тоже беседуете на равных. Между прочим, вы им хоть раз позвонили, пока находитесь здесь?
Он отлично знал, что она даже не пыталась связаться с ними. За все время Джинкс звонила дважды, но только не на работу.
— Не имеет смысла. Я разговариваю с ними только о делах и полностью доверяю им в свое отсутствие. Кроме того, мне бывает очень нелегко обсуждать мою личную жизнь.
Ну, это он успел заметить!
— А Джош? Разве с ним вы не можете пооткровенничать?
Она поморщилась:
— Только в том случае, когда мы случайно встречаемся, а это бывает не часто. Все равно, всякий раз мне приходится извиняться за то, что я подруга Мег. Одному Господу известно, зачем ему нужен этот совместный с ней бизнес. Она слишком безответственная особа, и на нее нельзя положиться.
Доктор сразу же увел ее от мыслей о Мег:
— А как было с Расселом?
Она смотрела в окно мимо Алана:
— Он чем-то напоминал мне отца. Одержим мною и ревнив до безобразия. Он считал, что я великолепна во всем. — Она замолчала, видимо, вспоминая что-то. Доктор собирался уже что-то сказать, чтобы помочь ей, как она заговорила сама: — Это был тот классический случай, про который говорят «из огня да в полымя». Самое странное заключается в том, что все шло прекрасно, пока мы не были женаты. Именно уверенность в том, что он владеет мной, и испортила его. Он стал совсем как отец.
— Почему вы считаете, что ваш отец владеет вами?
— Я так не считаю. Это Адам так полагает. Ему кажется, что он может управлять всеми нами. — Она взглянула на Алана. — И вы, кстати, тоже, доктор Протероу.
Он нахмурился:
— Но он платит больнице за то, чтобы мы присматривали за вами. Разве это можно назвать управлением?
Она улыбнулась:
— Но если бы вам пришлось выбирать, чьи интересы вы стали бы защищать в первую очередь? Свои и вашей дочери, или мои и остальных пациентов?
Эта мысль показалась ему забавной, и доктор искренне рассмеялся:
— Это все равно, что спрашивать, кем бы я хотел быть больше: архиепископом Кентерберийским или Джеком Потрошителем. Почему я должен вставать перед такой чудовищной дилеммой?
— Потому, что если вы вдруг сделаете что-то не пришедшееся по вкусу моему отцу, то вы, скорее всего, останетесь без работы, — выпалила Джинкс. — Как вы думаете, почему в возрасте сорока лет Рассел решил оставить хорошо оплачиваемую престижную работу в Оксфорде и купил себе старую и никому не нужную художественную галерею в Лондоне? У него не оставалось другого выбора, поверьте мне. — Она мрачно улыбнулась. — Образно говоря, мой отец сделал ему такое предложение, от которого невозможно было отказаться.
«Интересно она подбирает слова», — подумал доктор.
— И что же это было за предложение?
— Уйти добровольно или с позором.
— Боюсь, вам придется немного расшифровать это утверждение.
— Адам не играет по правилам, принятым среди цивилизованных людей. Он использует любую информацию для того, чтобы уничтожить каждого, кто встанет у него на пути. — Она пожала плечами. — Он заплатил пятьдесят тысяч фунтов для того, чтобы собрать компрометирующую информацию на Рассела. Это если не принимать в расчет тех денег, которые он отдал своей команде «следователей», чтобы вообще обнаружить первые зацепки. В таких вещах Адам не мелочится.
Доктор попытался скрыть свой скептицизм:
— Позвольте мне полюбопытствовать, что же это была за такая ценнейшая информация?
— Вы мне не верите? — Она недовольно посмотрела на Алана. — Ну, это ваше дело, доктор Протероу. Очень многие недооценивают Адама. Он прилагает все усилия, чтобы убедить людей, будто они имеют дело с настоящим джентльменом, хотя это вовсе не так. Понимаете, он совсем не такой, как Бетти. Вы никогда не догадаетесь о его происхождении, просто смотря на него или беседуя с ним. Он слишком умен, чтобы раскрывать свои карты.
Протероу снова почувствовал, что оказывается перед выбором: она или ее отец, поэтому посчитал необходимым в данный момент обойти этот вопрос.
— Я не хочу сейчас верить или не верить, — осторожно начал он. — Просто мне стало интересно, что же такого ужасного мог в свое время натворить Рассел. Даже если учесть, что мы говорим о делах десятилетней давности и о таком либеральном университете, как Оксфорд, мне кажется, что уйти оттуда с позором практически невозможно. Это слишком старомодно.
