Ранульф Файнс - Профессионал
Джон полностью сосредоточился на упрямом общем рычаге, и в качестве побочного эффекта это привело к тому, что он чересчур резко потянул ручку продольно-поперечного управления. «Аугуста» задрала нос слишком высоко, и Джон испугался, что рулевой винт коснется воды.
Чтобы выровнять вертолет, Джон толкнул веред ручку продольно-поперечного управления. И снова его движение оказалось чуть сильнее, чем нужно. Но в двух-трех футах над поверхностью воды «чуть» превратилось в «слишком», и вертолет зарылся носом в море.
От напряжения у Джона на лбу вздулись жилки. Борясь левой рукой с упрямым общим рычагом, он одновременно правой попытался плавно выровнять нос.
К этому моменту менее опытный пилот полностью растерялся бы. Джон сохранял выдержку до самого конца. Каким-то образом ему удалось вырвать «аугусту» из воды, однако перед ним по-прежнему стояла смертельная дилемма. Для того чтобы поднять нос, не опуская при этом хвост, требовалась точная реакция вертолета на малейшее движение органов управления. И снова чрезмерное усилие, неизбежное в данных обстоятельствах, привело к тому, что нос коснулся свинцово-серой воды.
Хотя к моменту удара фюзеляж «аугусты» выровнялся, резкое торможение, вызванное первым касанием воды, привело к катастрофическим последствиям. Сорванный с креплений главный редуктор устремился вперед, пробив крышу и блистер пилотской кабины. В гидравлической системе при этом сработала «обратная связь» и резко, до пяти тысяч фунтов на квадратный дюйм, увеличилось давление, вследствие чего выскочили заглушки из двух других цилиндров, к которым Майер не прикладывал руку.
Джон и Али, пристегнутые ремнями только через пояс, но не через плечо, вылетели из кресел, словно из катапульт, и потеряли сознание, ударившись о приборную панель.
Сраженная «аугуста» плавала на поверхности моря еще несколько секунд. Затем меньше чем за минуту вертолет затонул на глубине около сорока футов. Кабина мгновенно заполнилась водой. Джон и Али захлебнулись, не приходя в сознание.
Спасательная операция была организована без промедления. Через считаные минуты аквалангисты, в числе которых был Джордж Холберт, погрузились в воду, надеясь обнаружить выживших, оставшихся в воздушных мешках. Пятерым курсантам не удалось покинуть кабину, остальные вынырнули на поверхность и были вскоре подобраны спасательными лодками. Если бы вертолет зарылся носом при первом ударе о воду, всех находившихся на борту постигла бы гибель.
Было проведено тщательное расследование. В итоговом докладе отмечалось, что катастрофа была обусловлена многими факторами. Вырванные заглушки не ускользнули от внимания экспертов, однако это ни у кого не вызвало подозрений.
Через три дня после трагедии Мейсон, узнав о ней из некролога в «Таймс», позвонил из Берлина в Сееб. Билла Бейли не оказалось на месте, но другой офицер ответил ему:
– Нет и речи о том, что это диверсия. Дело или в ошибке пилота, или в каком-то техническом дефекте.
Билл Бейли тоже был уверен, что катастрофа не является следствием саботажа. Он не знал, кто такой Мейсон и где его найти, поскольку сообщения на автоответчик оставались без ответа, а сам Мейсон так больше и не появился. Уверенный в том, что визит Мейсона не имеет никакого отношения к трагическому происшествию, Бейли тем не менее передал фотографии Майера сотруднику оманской полиции, косвенно участвовавшему в расследовании катастрофы. Дальнейших действий не последовало, поскольку отсутствовала отправная точка и не было никаких оснований задавать вопросы.
Некролог на гибель Джона Миллинга в «Таймс» от 22 марта 1977 года был кратким: «В результате воздушной катастрофы в Омане 20 марта 1977 года погиб Джон Миллинг, бывший офицер Королевской морской пехоты, служивший в авиации Королевской полиции Омана, любимый муж Бриджет (урожденной Уоллис), отец Оливера, любимый сын Десмонда и Дианы».
В журнале морской пехоты «Земной шар и лавровый венок» говорилось: «Можно считать знаком заслуженного уважения к Джону то, что на известие о его гибели откликнулись сотни оманцев и англичан в обеих странах. Свое соболезнование лично выразил его величество султан Кабус».
Джон был погребен на христианском кладбище в Маскате, откуда открывается вид на бухту Мина эль-Фахаль и Оманский залив. На похоронах присутствовало великое множество его друзей, как христиан, так и мусульман. Видные оманцы и простые солдаты были опечалены гибелью верного друга их родины.
Часть 3
Глава 19
…Во время Второй мировой войны алмазы требовались для изготовления инструментов, необходимых для производства новых видов оружия, поэтому цена на подходящие камни взлетела. Затем во время войны в Корее по всему Западу люди скупали алмазы, нередко закладывая для этой цели свои дома, так как были уверены, что вот-вот начнется Третья мировая. Когда стало ясно, что ее не будет, стоимость алмазов резко обрушилась, и это привело к многочисленным самоубийствам. До 1979 года новых стремительных взлетов цен на алмазы не было, но в 1980-м ситуация в мире вызвала новый великий бум. Стоимость алмаза класса «D» без изъянов весом в один карат поднялась до шестидесяти пяти тысяч долларов. Менее чем через год цена такого камня упала всего до семи тысяч.
Поскольку алмазы, как и наркотики, прятать и перевозить гораздо проще, чем золото, они лежат в корне многих преступлений.
В апреле 1976 года некий Дерик Куинн, владелец сети ресторанов в Родезии, примкнул к стремительно растущему числу белых, желающих переправить себя, свое состояние и свои семьи – как правило, именно в таком порядке – в более спокойную страну. В то время Южная Африка по сравнению с Родезией выглядела тихой гаванью, но в июне того же года начались первые массовые беспорядки в Соуэто[22], и разница между двумя странами стала быстро стираться. Обе уже не могли предложить безопасное будущее для белых.
К международному эмбарго против ОПН (одностороннего провозглашения независимости) Яна Смита[23] официально присоединилась и Южная Африка, однако достаточное количество жизненно важных товаров, и в том числе нефть, продолжало попадать в Родезию по железным и автомобильным дорогам через пограничную реку Лимпопо.
Куинн на протяжении многих лет процветал за счет того, что его бизнес приносил «живые» деньги. Эти деньги он вкладывал в поместье в Булавайо, пригороде Солсбери; подобная практика, как правило, чужда жителям большинства западных стран, боящихся инфляции, однако в Родезии и Южной Африке она с середины пятидесятых считалась достаточно безопасной. Самый главный страх, перечеркивающий способность жить в мире без тревог и волнений, заключался в том, что черное большинство возьмет власть. Возможно, при этом и будет шанс убежать, но, скорее всего, все произойдет внезапно, с кровопролитием, с пылающими виллами, с групповым изнасилованием жен и дочерей.
Старый школьный друг, владелец гостиничной сети в Южной Африке, которому также принадлежали отели на курортах Мавритании и Намибии, дал Куинну один адрес, после чего многолетние смутные намерения вдруг сменились лихорадочными действиями.
Детей у Куинна не было, но он гордился своей хорошенькой женой Давизи, уроженкой Южной Азии. Он тотчас же посвятил ее в новые замыслы, и Давизи приняла в их реализации самое деятельное участие.
В течение четырех месяцев Куинн дважды слетал в Йоханнесбург и оба раза посетил роскошный офис торговца алмазами Кранни Макэллена. Офис находился в здании алмазной биржи на углу Куартц и Де-Вилльерс-стрит в северной части города. Куинн обнаружил, что упоминание друга из гостиничного бизнеса прибавило ему веса, сделав более приемлемым клиентом для Макэллена, человека от природы подозрительного.
Если бы Куинн хотел обосноваться в Южной Африке, он сделал бы это без особого труда, однако он верил в принцип домино. Как только падет Родезия, Южная Африка и Намибия быстро последуют за ней. Куинн хотел перевести свои средства в самое безопасное место, каковым считал Женеву. Давиза, которая в Южной Африке считалась бы цветной, убедила Куинна в том, что им лучше всего перебраться в Лондон.
Во время третьего приезда в Йоханнесбург Куинн передал Макэллену чемоданчик с родезийскими долларами на сумму, равную двум миллионам долларов США. Макэллен, оптимист, веривший в победу Яна Смита, согласился обменять родезийскую валюту, в то время ценившуюся совсем невысоко, непосредственно на алмазы. Поскольку Куинн расплачивался наличными, он избежал обычного двадцатипятипроцентного государственного налога, поэтому у него были все основания не связываться с Министерством внутренних дел и подконтрольной ему таможенной службой.
Встреча состоялась в кабинете Макэллена. Помещение было оснащено самой совершенной электроникой. Даже если бы Куинн был сотрудником полиции, система безопасности обнаружила бы любое записывающее устройство, как пассивный магнитофон, так и активный «жучок», порекомендовав Макэллену воздержаться от не совсем чистой сделки. Точно так же если бы Куинн в тот самый момент, когда Макэллен передал ему алмазы в обмен на наличные деньги, назвал себя сотрудником таможенной службы, Макэллен мог бы стоять на том, что эти камни зарегистрированы официально. Тем более что в течение всего года через его руки проходили законным путем всевозможные партии драгоценных камней.
