Деон Мейер - Смерть на рассвете
Хоуп. И Кара-Ан.
Ван Герден положил потрошки в маринад, вынул из холодильника лук, очистил и нарезал. От лука из глаз потекли слезы. В «Домашнем хозяйстве» он прочел, что, если подержать лук в холодильнике, а потом очистить, слез не будет. Но так получалось не всегда.
Хоуп и Кара-Ан. Дуэт Лорел и Харди в женском варианте.
Кара-Ан — извращенка.
Она его не завела.
Но она у него такая первая. Женщина, которая хочет, чтобы ей сделали больно.
Она так настойчива… И так красива. Боги посмеялись над ней. Дали ей потрясающую фигуру, внешность… Боже, какое у нее тело! Гибкая, податливая, с высокой грудью, крепкими бедрами…
Сковородку — на огонь; растопить масло.
Лицо, на котором каждая черточка пребывает в идеальной гармонии со всем остальным, — ложный фасад, как здания в фильмах о Диком Западе. Ее лицо — оптический обман. За кожей, мышцами, густой гривой волос — пустота, под костями черепа — совершенно разбалансированное серое вещество.
Что у нее случилось? Как Кара-Ан, ребенок, превратилась в женщину, способную испытать экстаз при виде того, как двое мужчин молотят друг друга?
Деньги. Плюс красота и высокопоставленные родители. И ум. Наверное, вот рецепт. Богатство и знатность способны облегчить жизнь, но из-за них простые радости быстро приедаются. Хочется чего-то необычного, запретного, странного, ненормального.
Но его она не завела.
Лук в масло, прикрутить огонь, чтобы он медленно подрумянился.
А Хоуп? Добрая, верная Хоуп, носитель огня правосудия.
Риголетто:
Отец небесный! Ее схватилиВ осуществление моей мести.Милый ангел! Посмотри на меня!Послушай меня!
Огонь горел уже не так ярко. И это его беспокоило.
Черт знает почему.
Он выключил газ.
Куриным потрошкам надо промариноваться. Потом он подрумянит их с луком, добавит томатную пасту, вустерский соус, соус табаско и маринад, а под конец — чуточку бренди.
И поест.
Когда он в последний раз испытывал такой зверский голод? Когда у него в последний раз был такой аппетит?
Надо угостить и маму.
Вкусная еда как предложение мира.
Ван Герден подошел к креслу, сел, закрыл глаза.
Пусть потрошка как следует пропитаются.
Он слушал музыку.
Через какое-то время он поест.
Завтра все начнет раскручиваться.
Он глубоко вздохнул.
День третий Понедельник, 10 июля
28
Я провел три месяца в Куантико (Вирджиния), в роскошной резиденции Федерального бюро расследований. И еще по две недели — в Сиэтле и Нью-Йорке.
Не стану утомлять вас нудными описаниями богатой и щедрой Америки. Не стану распространяться о гостеприимных, поверхностных, умных, щедрых людях. Кажется, я становлюсь стеснительным писателем. Слова соблазняют меня. Они словно просят о том, чтобы я их выбрал. Я слишком увлекаюсь самокопанием, хотя, по-моему, это естественный процесс: стоит лишь начать говорить о себе, стоит лишь преодолеть первое (типичное для африканера) нежелание выставляться, и вот уже забил мощный фонтан, полезло чудовищное, питаемое самим собой, непреодолимое искушение, которое добавляет все больше и больше барочных украшений к повествованию, пока отклонения от основной линии не заживут своей жизнью.
Постараюсь ограничивать себя.
В Куантико меня научили дружить со средствами массовой информации, объяснили, что телевидение, радио и газеты — не враги, но инструмент полиции. Можно впрячь свою лошадку в повозку СМИ, ненасытную до сенсаций и крови, но при этом важно не выпасть из повозки, если лошадь закусит удила.
Меня научили анализировать профиль преступника, определять психотип серийных убийц и даже с поразительной степенью точности вычислять их возраст, стиль одежды и марку машины, на которой они передвигаются.
Я постоянно таскал с собой зеленую тетрадку, где вел подробнейшие записи, и я заново открыл дело Баби Марневик; повел собственное частное, неофициальное расследование. Моими первыми свидетелями стали РСА — руководящие специальные агенты ФБР, сотрудники отдела бихевиоризма. А кроме того, моими свидетелями были все изученные американские серийные убийцы.
А потом я вернулся на родину.
Венди встречала меня в аэропорту.
— Почему ты не написал?
Венди испытывала радостное волнение: отвергающий ее жених собирался наконец стать доктором.
— Расскажи мне все, — требовала она, когда я с головой погружался в свою зеленую тетрадку.
Через неделю после своего возвращения я поехал в Клерксдорп, где запросил официальное дело Марневик. Я был вооружен письмом профессора и начальника полиции, а также воспользовался всем своим обаянием. Еще две недели я собирал фамилии начальников отделов убийств и ограблений по всей стране. Я разослал им всем письма.
Текст письма-обращения я переписывал пять или шесть раз. Важно было не нарушить равновесие: я испытываю к делу чисто научный интерес. Ищу убийцу из прихоти. Мной движет и профессиональное любопытство, я такой же служитель закона. Притом не следовало слишком упирать на то, что я один из них. Я хорошо чувствовал законы братства, понимал, какие нити связывают людей, вынужденных каждый день сталкиваться не только со смертью и насилием, но и со всеобщим пренебрежением.
После тщательно составленного вступления я вкратце перечислял наиболее яркие детали убийства Баби Марневик; далее я запрашивал сведения о похожих убийствах, которые произошли между 1975 и 1985 годами, со всеми возможными вариациями — как меня учили в Куантико. А потом я снова засел за книги, записки и теоретическую часть диссертации — главным образом ради того, чтобы скоротать время в ожидании первых откликов.
— Зет, что с тобой творится?
Венди почувствовала потенциальную угрозу для себя — по крайней мере, угадала ее.
Я не рассказывал ей о своих сложных чувствах по отношению к Баби Марневик. Для нее мои изыскания были чисто научного свойства. Она понимала, что в конечном счете моя работа завершится ученой степенью и еще на шаг приблизит ее к осуществлению ее мечты. Профессор и миссис ван Герден.
Как мы назовем детей? Нормально ли английские имена ее родителей (Гордон и Ширли) сочетаются с моей бурской фамилией?
Меня ее вопросы не задевали.
Я ускользал от нее.
— У тебя есть другая?
Да, у меня была другая. За деревянным забором, в двух метрах под землей.
Но как это объяснить?
— Нет. Не говори глупости.
29
— Алло, это «горячая линия»?
— Да.
— Вы действительно заплатите за ценные сведения?
— Мадам, все зависит от того, какими сведениями вы располагаете.
— Каков размер вознаграждения?
— Официально никакой награды нет, мадам.
— Его убил мой бывший муж. Он настоящий зверь, уверяю вас.
— Почему вы думаете, что ваш бывший муж — убийца?
— Он способен на все.
— Какие у вас доказательства его причастности к убийству?
— Я знаю, что он это сделал. Он никогда не платит алименты…
— Скажите, у вашего бывшего мужа есть винтовка М-16?
— Ружье у него есть. Какой марки — не знаю.
— Это штурмовая винтовка? Автомат?
— Он ходит с ней на охоту.
Таким был первый звонок.
— Это мой отец.
— Кто?
— Убийца.
— Какие у вас доказательства его причастности к убийству?
— Он чудовище.
Таким был второй звонок.
Без четверти шесть утра Хоуп ждала ван Гердена у входа в свою контору. Она отперла кабинет; почти пустая комната, только письменный стол и стулья. На столе — телефон. Ван Герден попросил принести бумагу. Она принесла. Они почти не разговаривали. Телефон зазвонил в семь минут седьмого. Хоуп приняла первые двенадцать звонков, встала, вышла. Ван Герден сидел за столом и рисовал на бумажке кубики и квадратики.
— Алло.
— Ван Герден, мать твою, ну и свинью ты мне подложил!
О'Грейди.
— Нуга, статью написал не я.
— Ты, сволочь, ударил меня в спину! В хорошем же виде меня выставляют твои дружки!
— Извини…
— Что толку извиняться, козел! Начальник хочет меня уволить. Взбесился как черт. Я тебе доверял, а ты…
— Нуга, ты все прочел до конца? Ты понял, что я сказал?
— А какая разница? Улики он нашел… Почему ты не принес их мне? Тебе наплевать на старых друзей, вот что!
— Перестань, Нуга. Чтобы найти завещание, у нас всего три дня. Если бы я принес улики тебе…
— Даже слушать не хочу. По твоей милости я по уши в дерьме!
— Извини, Нуга. Я не хотел. А сейчас… извини, мне некогда.
— Пошел ты!
Хоуп принесла еще кофе, послушала другие звонки. Три шутника. Двое не туда попали; остальные обвиняли своих родственников. Она снова вышла. Ван Герден терпеливо ждал. Рисовал на листочке каракули. Он так и знал, что сначала обрушится лавина бессмысленных звонков. Общество больно… Но может быть…
