Бентли Литтл - Дом (др. перевод)
Да.
Но втягивать в это Хэла нельзя. Как ни признателен был Нортон своему другу за совет и поддержку, за готовность разделить ношу, в глубине души он сознавал, что ответственность лежит на нем одном. Он должен сделать все сам. К тому же нельзя было навлекать опасность еще и на Хэла.
Пройдя в комнату, Нортон сбросил одеяло вместе с рассыпанными по нему тостами на пол и, достав из шкафа чемодан, швырнул его на кровать. И начал собирать вещи: белье, носки, рубашки и брюки.
Нет, Хэла он с собой не возьмет. Своего друга он оставит в стороне.
Он вернется в дом один.
Всю дорогу его сопровождали знамения.
Поразительно, как быстро переменились его образ мыслей, жизненные взгляды, склад ума! Всю жизнь Нортон был таким точным, таким логичным и четким – он даже не рассматривал возможность того, что существует что-либо помимо материального мира; и вот теперь он находил смысл в том, что происходило вдоль дороги, видел приметы в мелькающих за окном машины явлениях. Такое мышление, такая вера в то, что сверхъестественные силы исключительно ради него создавали из ландшафта и естественных предметов некие символы, было сугубо эгоцентричным.
Однако Нортон не сомневался в том, что именно это и происходит.
Над городком Магрудер он увидел черную радугу. Не было ни туч, ни дождя, а только дуга из черных и серых полос, протянувшаяся через чистое голубое небо.
Начиналась радуга на пастбище неподалеку от Магрудера.
А заканчивалась, судя по всему, где-то в окрестностях Окдейла.
Были и другие знаки. В Шоу: тушки мертвых белок, уложенные в пирамиду на площадке перед заброшенной бензозаправкой. В Эдисоне: исполинский кедр, чем-то напоминающий девочку, худенькую и вытянувшуюся Донну. В Хейтауне: бородатый растрепанный мужчина, голосующий на обочине с написанной от руки табличкой: «Возвращаюсь».
Нортона едва не хватила кондрашка. Въезжая в Окдейл с востока, он увидел на фронтоне дома флюгер, поднявшийся даже выше здания банка. Проехав через поселок, который за прошедшие годы разросся с двух кварталов до пяти и теперь был насыщен закусочными быстрого питания и заправочными станциями, Нортон углубился в бескрайние поля. Впереди в стороне от дороги возвышался дом, резко контрастируя своей черной массой с приземистыми белыми зданиями других ферм.
Черная радуга заканчивалась у начала ведущей к нему дорожки.
Практически сразу же она исчезла, и первым непроизвольным порывом Нортона было развернуться и поехать обратно в Финли.
Но затем он вспомнил призрак Кэрол, рассыпанные горелые тосты и грязную девочку в пустом доме и понял, что ему нужно довести все до конца.
Возвращайся.
Свернув на дорожку, Нортон подъехал к дому.
Там его ждала ощипанная курица.
Она была нанизана на шест, воткнутый посреди двора, и хотя к ней не было прикреплено никакой записки, Нортон понял, что она выставлена в знак приветствия. Судя по всему, курица была убита совсем недавно; она, очевидно, не просидела много времени на палящем солнце, и раскрытый оранжевый клюв на ощипанной голове придавал ей такой вид, будто она улыбается.
Одно крыло без перьев указывало на дом.
Проследив взглядом в ту сторону, Нортон принялся изучать веранду и темные окна – и вдруг поймал себя на том, что затаил дыхание.
Он приготовился увидеть Донну.
Донна.
Внезапно все вернулось в живейших подробностях – все то, что произошло с его семьей. Сидя в машине, Нортон глядел на курицу, чувствуя, как его охватила дрожь.
Донна.
Он отчетливо представил ее лицо, чересчур яркие глаза, хитрую усмешку и грязную загорелую кожу. У него в памяти не сохранилось, когда он познакомился с этой девочкой; казалось, она была рядом всегда. Они играли вместе в детстве. Дом стоял особняком, соседей рядом не было, а брат и обе сестры Нортона были значительно старше его, поэтому других товарищей по играм у него не было до тех пор, пока он не пошел в школу. Но и тогда Донна оставалась его лучшей подругой.
Сначала они занимались всем тем, чем обыкновенно занимаются дети: строили крепости, копали подземные ходы, играли в разные игры. Но постепенно все изменилось. Даже сейчас Нортон не мог сказать, как это произошло и почему он подчинился переменам. Уже тогда он понимал, что поступает плохо, и его мучили стыд и чувство вины. У него хватило ума скрывать все от своих родных, хватило ума ни о чем не рассказывать родителям, брату и сестрам, – но в то же время не хватило ума, чтобы отказаться от всего этого.
Все началось с муравьев. Донна нашла за домом муравейник, недалеко от силосной ямы. Пригласив Нортона, она наступила на муравейник, и оба со смехом наблюдали суетящихся муравьев. Затем Донна попросила своего приятеля подождать немного, а сама убежала в дом. Вскоре она вернулась с керосиновой лампой и спичками. Нортон догадался о том, что она собирается сделать, и это ему совсем не понравилось – он знал, что им за это влетит, – но Донна только улыбнулась и попросила его набрать сухой травы и тонких веток. Нортон подчинился. Он положил траву и ветки на примятый муравейник, Донна облила все керосином, отставила лампу в сторону и зажгла спичку.
Это было похоже на маленький взрыв. Трава и ветки тотчас же вспыхнули, муравьи стали корчиться, съеживаясь в крошечные черные комочки. Сев на корточки, Донна смотрела на костер, смеясь и тыча пальцем, и хотя Нортон сознавал, что это плохо, он тоже нашел все забавным и стал помогать своей подруге ловить муравьев, которым удалось бежать, и бросать их в огонь. Горящие муравьи лопались с треском. Дети разошлись в разные стороны в поисках других насекомых. Донна нашла жука и бросила его в костер. Нортон пнул ногой кузнечика, также отправляя его в огонь. Они сожгли несколько пауков и сверчков. Донна поймала котенка и уже собралась бросить его в пламя, но костер к этому времени почти погас, и животному удалось спастись.
Нортон был этому рад.
Однако дальше все продолжалось в том же духе, где-то в течение года, и становилось только хуже и хуже. Они с Донной сожгли живого хомяка. Освежевали собаку. Нортон вспомнил, как держал соседскую девочку, а Донна тем временем… насиловала ее с помощью палки.
Истязания, насилие, смерть доставляли ей наслаждение. Возбуждали ее. Как сказали бы нынешние подростки, она от этого «торчала».
Затем Донна стала домогаться секса.
Нортон подчинился, и ему это понравилось, но даже здесь все изменилось, стало более грубым, более жестоким. Секс, которого требовала Донна, был необычным, экзотическим.
Противоестественным.
Конечно, Нортона подмывало попробовать то, что предлагала Донна, но его останавливал страх. Донна пугала его, и именно это в конце концов привело его в чувство и заставило понять, что они занимаются чем-то плохим. Никто их не поймал, у них не возникло никаких неприятностей, никто никому ничего не рассказывал. Но Нортон чувствовал, что это плохо. Он нашел в себе силы положить всему конец, поставить точку и просто… отступить.
Он прекратил отношения с Донной. Перестал с ней встречаться. Она приглашала его поиграть, а он отвечал, что занят; она пыталась тайком проникнуть к нему в спальню, а он следил за тем, чтобы окна и двери были заперты. В конце концов Донна просто… уехала. На самом деле Нортон не мог точно сказать, что произошло. Не было ни прощального скандала, ни выяснения отношений – они просто перестали видеться друг с другом; а затем Нортон однажды заметил, что ему больше не нужно предпринимать усилий, чтобы избежать встречи с Донной. Она исчезла.
В следующий раз он встретил ее уже тогда, когда ему было восемнадцать. Его призвали в армию, и прямо перед тем, как ему предстояло отправиться в учебный лагерь, он отправился в город, чтобы купить открытку в духе «Не забывай меня» для Дарси Уоллас, своей тогдашней подруги. Нортон вернулся домой и в то самое мгновение, как вошел в дверь, почувствовал запах горелого. Он окликнул, кто есть дома, но никто не ответил. Нортон решил, что мать поставила что-то в духовку и забыла. Такое уже бывало. Брат, которого уже забрали в армию, и сестры, снимавшие вдвоем квартиру в Толедо, где они учились в колледже, должны были приехать домой на его проводы, и Нортон предположил, что мать собралась приготовить что-нибудь особенное, ростбиф или индейку.
Он бросился на кухню. Все помещение было заполнено дымом. Черным дымом, который пах…
…горелыми тостами.
Нортон не сразу понял, что происходит. Выключив духовку, он распахнул настежь окна и двери. Донна стояла во дворе, в грязной рубашке, совершенно неподвижно, и смотрела на него, однако у Нортона не было на нее времени, и он поспешил к плите.
Она убила их, отрезала им головы и положила их в духовку.
Убила всех.
Родителей, брата и сестер.
Нортон пытался разогнать дым, когда увидел обгоревшую голову отца на средней решетке. Вместо глаз зияли пустые впадины, губы съежились, мягкие ткани словно растаяли, однако Нортон сразу же узнал отца. Рядом лежала упавшая голова матери, прилипшая к решетке. В дальней части духовки дымились головы брата и сестер, сваленные вместе.
