Юхан Теорин - Санкта-Психо
Голос совершенно безразличный. Ни капли тепла. Ян понижает голос:
— Ей приснился дяденька.
— Она и раньше сны рассказывала, это…
— Дяденька сегодня ночью стоял в детской спальне, у ее кроватки.
Она по-прежнему смотрит на него без всякого выражения. Он переходит на шепот:
— Ханна… ты впустила кого-то через шлюз?
Она не выдерживает и опускает глаза:
— Ничего страшного. Это друг.
— Друг? Твой друг?
Она не отвечает, смотрит на часы:
— Сейчас подойдет мой автобус.
Он вздыхает и идет ее провожать.
— Ханна, мы должны…
— Я не могу и не хочу сейчас об этом говорить, — прерывает его Ханна. — Ты должен мне верить… все спокойно. Мы знаем, что делаем.
— Мы? Кто мы, Ханна?
Ханна не отвечает, открывает калитку и с шумом захлопывает ее за собой. Ян стоит неподвижно и смотрит ей вслед. Ему приходит в голову старая и не особенно смешная история.
«Что это за дама, с которой я тебя видел вчера?» — «Никакая это не дама. Это моя жена».
Так же мог бы и он ответить на вопрос Миры.
А что хотел дяденька?
Никакой это не дяденька, Мира. Это Иван Рёссель.
35
По дороге домой Ян принимает решение: больше никаких вылазок в Санкта-Психо. Ни в подвал, ни в комнату свиданий. Хватит. Слова Марии-Луизы произвели на него впечатление.
Он был почти уверен, что закрыл за собой дверь. Скорее всего, Ханна — но это, в конце концов, неважно. Ей тоже пора кончать с ночными посещениями.
Не пора кончать, а надо кончать. Немедленно.
Он открывает дверь и останавливается.
На коврике лежит большое письмо. Но это, понятно, не ему. Он всего лишь почтальон. На конверте две жирных буквы: S. P.
Вздохнув, Ян перешагивает конверт. Не хочет до него даже дотрагиваться. Но не может же этот чертов конверт вечно валяться в прихожей! Он поднимает его… Раз уж поднял, можно с тем же успехом и распечатать.
Тридцать шесть писем, маленьких и больших. Ян садится за кухонный стол и перебирает конверты. Ни одного письма Марии Бланкер. Зато одиннадцать штук одному адресату. Ивану Рёсселю.
Многовато у него эпистолярных друзей.
И что они от него хотят?
Ян сомневается, но недолго — вспоминает Ханну и открытую подвальную дверь. Наугад берет одно из писем Рёсселю. Обычный белый конверт, без обратного адреса. И запечатан довольно небрежно.
Достает из ящика филейный нож и поддевает клапан. Клейкая полоска легко подается. Письмо открыто.
Чтение чужих писем. Перлюстрация. Слово неприятное, даже постыдное, но он все равно засовывает в конверт два пальца и достает тонкие листки, исписанные аккуратным мелким почерком.
Мой любимый Иван, это опять Карин. Карин из Хедемуры, если ты помнишь. В предыдущем письме я забыла рассказать тебе о своих собаках. У меня две — такса и терьер. Сэмми и Вилли, они очень дружат, а я дружу с ними, и мне очень нравится с ними гулять.
Иногда так приятно помечтать, потому что я все время в стрессе, потому что в жизни надо так много всего сделать. И так много ответственности! Постоянные счета, по которым надо платить, работа, которую надо выполнять, и ни одного дня, когда я была бы совсем свободна. Но с Сэмми и Вилли надо гулять, и я гуляю с ними каждый день.
И все время думаю о тебе, Иван. Жар моей любви ярким огнем взлетает в небо и, как шаровая молния, летит прямо к тебе, в твою палату, в твое сердце. Во мне так много любви и нежности, Иван. Я читала о тебе все.
Я знаю, что мы все, те, кто живет по другую сторону тюремной стены, могли бы легко оказаться и по ту сторону. И я все время думаю — как же нам перешагнуть все стены, которыми мы себя окружаем? Но ты даешь мне свободу, и я так тоскую по тебе, так хочу с тобой увидеться…
И еще три страницы — все тем же убористым почерком. Длинные объяснения в любви к Ивану Рёсселю, красочные мечты об их предстоящей совместной жизни. И даже фото приложено: улыбающаяся женщина с двумя небольшими собачками.
Ян складывает письмо, аккуратно засовывает на место, достает штифт конторского клея и аккуратно запечатывает. Всё. Одного хватит.
Любовное письмо Ивану Рёсселю. Ян много раз читал, что известные убийцы, оказавшиеся в тюрьме, очень часто получают восхищенные письма от никогда с ними не встречавшихся поклонниц. От женщин, которые якобы хотят помочь им в исправлении.
Все хотят помочь Рёсселю.
Он вспоминает Рами, письмо, которое он начал ей писать. Но его любовь совершенно иная. Совершенно иная. Ничего общего.
Белка очень хочет перелезть через ограду, вот что написала ему она. Белка очень хочет выскочить из колеса.
Прошло уже две недели, а он так и не ответил. И к тому же обещал себе прекратить контрабанду писем.
Ян достает бумагу. Допустим, Рами и в самом деле сидит в этой больнице-тюрьме под именем Бланкер. Допустим, он решил написать ей письмо — и что он должен писать? Ему совершенно не хотелось, чтобы письмо его было похоже на письмо этой неведомой Карин из Хедемуры, помешавшейся на любви к преступнику.
Надо рассказать ей, кто он.
Привет, меня зовут Ян. Мы встречались с тобой много лет назад в заведении под названием «Юпсик», я помню, тебя тогда звали Алис, но имя это тебе надоело. Ты играла на гитаре, я на ударных, и мы много говорили.
Я очень любил с тобой говорить.
А теперь ты в Санкта-Патриции. Я не знаю, почему и за что, мне это неважно. Важно то, что я хочу тебе помочь. Я кое-что сделал для тебя. Я завершил иллюстрации к книгам, которые ты передала детям в подготовительной школе, но хотелось бы сделать больше. Намного больше.
Я мечтаю найти дорогу в жизни. Для нас обоих.
И главное — помочь тебе…
Он отложил ручку и проглядел написанное. Помочь тебе… помочь тебе что? Бежать? Ведь именно это ты собирался написать? Но нет. Он этого не напишет. Сначала надо узнать, хочет ли она этого сама. Сама Рами, а не ее белка.
В Юпсике они говорили о побеге чуть не каждый день. Убежать, повидаться со старшей сестрой, поехать в Стокгольм… ей было тогда всего четырнадцать, но у нее были большие планы.
А у Яна не было никаких планов. Кроме одного — быть с Рами.
Настоящая любовь никогда не умирает естественной смертью. Ее убивают те, кто диктует нам нашу жизнь. Вот так и надо было написать.
Он скомкал исписанный лист и взял новый.
Мария, меня зовут Ян Хаугер. Я работаю в Санкта-Патриции, но не в самой больнице, а в подготовительной школе для детей заключенных. Для них я воспитатель, но мне кажется иногда, что я Рысь. Ты ведь тоже выбрала для себя новое имя, ты называешь себя Белкой, но когда мы знали друг друга, тебя звали Алис Рами. Ведь так?
Я почти уверен, что это так. Я почти уверен, что именно с тобой мы встретились в месте под дурацким названием «Юпсик», я почти уверен, что наши палаты были рядом. Мы играли вместе — ты на гитаре, я на ударных, делились секретами и обещали сделать друг для друга кое-что, когда мы выйдем оттуда. Это был своего рода пакт.
Мне бы очень хотелось с тобой встретиться и поговорить про этот пакт, потому что я выполнил свою часть договора, и, мне кажется, свою часть ты выполнила тоже.
Юпсик— Смотри, скорей смотри!
Ян вздрогнул. Он сидел на полу. Она играла на гитаре, он слегка поддерживал ритм и чуть не заснул — и тут вдруг она резко, со звоном оборвала игру:
— Ты видел моего зверя-хранителя?
— Что?
— Посмотри! Вон там, на газоне.
Он никак не мог понять, о чем она, но когда подошел к окну, тут же увидел: по траве прыгал маленький зверек. После каждого прыжка он замирал, быстро оглядывался и делал новый прыжок.
— Белка.
— Бабушка Карин говорит, белки приносят счастье. Но этого-то бельчонка я сама выдумала. Могу, например, послать его на свободу. Смотри…
И в самом деле: белка тут же прыгнула в сторону ограды, в мгновение ока перелезла колючую проволоку, помедлила немного — и одним мощным прыжком, больше похожим на полет, перескочила на ветку дерева. Суетливо огляделась и исчезла в кроне.
— Вот так, на свободу… — Рами серьезно посмотрела на Яна. — Это никакая не белка. Это мои мысли, и теперь они на свободе.
Ян на секунду решил, что она шутит. Но Рами даже не улыбнулась.
Они стояли у окна, и Ян вдруг осознал, что она очень близко. Он почти налег на нее, чувствовал ее запах… травы, смолы и еще чего-то. Ему стало неловко. Надо что-то сказать.
— Значит, тебя… зовут Рами? И все?
— Раньше меня звали Алис, но Рами вполне достаточно.
Она отошла от окна, взяла пару аккордов на гитаре и посмотрела на Яна.
— Знаешь, что мы сделаем? — спросила девочка.