Додо - Гранотье Сильви
Избыток логики приводит к бессмыслице. Я постаралась смириться. Или этот старый осел действительно ничего не знал, или был еще более упертым, чем я. Чтобы напомнить ему о нашей нынешней иерархии, я всего лишь заметила, что он еще не убит, но и такая возможность по–прежнему рассматривается.
Он вздохнул — в знак того, что вступает на болезненную почву.
— Это не из–за денег, я знаю Хуго. Мы вам все вернем, до последнего сантима, вместе с процентами — все деньги, которые мы у вас одолжили.
Ага, хоть краешек завесы явственно приподнялся. Хуго воспользовался моей доверенностью и, разумеется, постоянно контролировал мои счета. Вот почему мадам Бутрюс, бедолага, оказалась в таком затруднении. В не меньшем, чем Хуго, с его рукой, прижатой к бумажнику, как к щедрому сердцу.
— К несчастью, долг Хуго не из тех, которые можно выплатить, нацарапав пару слов на чеке. Не дергайтесь, старина. Мы спокойно дождемся возвращения Хуго и Ксавье.
Он поднял палец, прося слова, и это слово я ему предоставила.
— Доротея, всего один вопрос. Вы, случайно, не побывали у месье Альфиери, чтобы сообщить ему, что Поль и Хуго были знакомы?
— Нет, успокойтесь, Луи, он сам мне об этом сообщил. Он только не знал, что именно Хуго заставил тело Поля исчезнуть — вот это я и довела до его сведения.
На вид не скажешь, что его это успокоило. Он лишь возгласил, что ему плохо, очень плохо, и в доказательство осел в легком обмороке, я так это поняла. После чего не произнес ни слова, а зная адвокатов, можно ручаться, что у него горло перехватило. Я же снова чувствовала себя в полной форме. Наверно, из–за «беретты».
24
Моим огромным преимуществом перед Линьером было умение просачиваться сквозь бегущее время, от мгновения к мгновению, без ожидания, без сожалений и надежд, оставаясь такой же безразличной, как оно само.
Не хочу хвастаться, но я олицетворяла олимпийское спокойствие по сравнению с Линьером, у которого сначала без всякой видимой причины задергалась нога. Потом он стал регулярно почесываться и постоянно менять позу, так и не найдя удобной. Прозвонил телефон, не дождавшись ответа, и я подумала, что Линьера сейчас хватит удар.
Когда дверь отворилась, я была готова, а вот он — напряжен до предела, и по его лицу я мгновенно поняла, кто́ вошел, когда он, не произнеся ни слова, ответил на вопрос Хуго:
— Ты давно ждешь, Луи?
Хуго увидел меня, увидел пушку, глянул на Линьера и покачал головой:
— Это что еще за спектакль, Доротея? Положи оружие, ты среди друзей.
— Где Ксавье?
— Понятия не имею. У него была назначена встреча. Он совсем большой мальчик. И свободный.
— Ха!
Очень быстро, словно пытаясь опередить пощечину, которую, как сам знал, заслужил, Линьер проговорил:
— Не слушай ее, она сумасшедшая. Она думает, что Поль жив. И сказала это Альфиери, а тот позвонил мне из гостиницы. Он хочет нас видеть.
Хуго не впал в панику, только лицо немного сморщилось.
— Доротея! Ты пошла к Альфиери. Но зачем? Я думал, ты мне доверяешь.
— Кончай шутить. Мне плевать на ваши байки. Я хочу видеть Поля. Вот и все.
— Поль мертв.
Он произнес слова раздельно, как будто это придавало им достоверности.
— Именно это я не могу ей вдолбить.
— Возвращайся к себе в гостиницу, Луи.
— Ну конечно. Ты что, меня за дуру держишь? Он останется здесь.
— Луи не все знает, и я бы предпочел, чтобы так оно и осталось.
— Что ж, у меня для тебя новость. Твои стены покосились и все в трещинах. У тебя нет выбора. Их надо как следует отчистить, иначе побелка не будет держаться. Давай, не трусь, у правды иногда дурной привкус, но как все дурное, это проходит.
— Ты и не представляешь, как права, Доротея. Но для тебя, как и для меня, будет лучше, если Линьер вернется к себе в гостиницу. Клянусь, он отправится в постель, как пай–мальчик, и ни во что не будет вмешиваться.
— Очень жаль, но я тебе больше не доверяю.
— Что ж, сама захотела. Можно, я налью себе выпить?
— Пожалуйста. У меня полно времени. Нет, мне не надо, благодарю.
Подойдя к столу, он поднял фотографию Ксавье и стал так пристально разглядывать, что я вырвала ее у него из рук.
Тогда он перевел глаза на меня, и взгляд его был непроницаем, глубок и серьезен.
Он медленно выпил, стоя очень близко от меня. Поставил стакан на стол. Подошел к креслу рядом с Берковье и пододвинул его ближе, поставив напротив меня. Уселся и спокойно объявил нам, что Поля убил он.
Правда оказалась проще пареной репы, и я поняла, что это наконец–то и есть правда, еще до того, как услышала все подтверждающие детали.
Мое псевдо–убийство произошло именно так, как я представила его у Альфиери. По словам Хуго, Поль ничего не сказал ему о полученных деньгах. Он хотел исчезнуть, потому что над ним нависла опасность. Роман со мной был уже в прошлом. Хуго вначале возражал, но Поль перешел к угрозам. У него были возможности увлечь в своем падении и Хуго. В результате Хуго все–таки включился в игру, не веря до конца в успех.
Действительно, это было настоящее чудо, что их инсценировка сработала. В качестве данного чуда, я позволила себе легкий протест:
— А я вас при этом совершенно не волновала?
— Ты мне была отвратительна. Если не считать внешнего вида, с тех пор ты стала намного лучше. В то время ты портила все, к чему прикасалась. У тебя были красота, деньги, легкая жизнь, а ты проматывала все. Ты была самовлюбленной эгоисткой. Твое легкомыслие лишало тебя последнего ума. Тебя одолевала скука. Воистину птичьи мозги, которым все наскучило. Кроме передка. Вот тут тебе удержу не было. Разве что Поль. У Поля всегда было инстинктивное чутье. Его единственной силой были слабости других. Он все время играл на моей трусости… А с тобой — на сексе. Самым тяжелым было присутствовать при твоем псевдо–выздоровлении добродетельной героини, хотя на самом деле речь шла всего лишь о дешевом романчике, и то — выдуманном. Мне очень жаль, но никаких моральных угрызений ты у меня не вызывала. И если бы ты хоть немного меня интересовала, а это был не тот случай, я бы решил, что серьезное испытание тебе вовсе не помешает.
Да, правда проще пареной репы, но и вкус у нее горче горького.
Я наконец сумела проглотить стрелу, которая с его легкой руки застряла у меня в глотке, и глухо спросила:
— Почему ж тогда не дать мне выстрелить по настоящему?
— О, я убил Поля намного позже и по совершенно иным причинам. Но он безусловно мертв, если уж это так тебя беспокоит.
И он умолк, словно его история была завершена. Но он догадывался, что мы еще не квиты. Из–за трех трупов. Во–первых. С моей точки зрения. Но и с его тоже, потому что он знал, что эти три убийства неизбежно потянут за собой череду следующих. И на нем лежала ответственность за то, чтобы разорвать эту цепь во что бы ни стало.
До сих пор он просто перечислял факты своим хорошо поставленным голосом. Сейчас он ступал на почву чувств, которым недостаточно правильно подобранных слов — они требую выкупа плотью.
Атмосфера сгущалась. Я налила ему, он выпил. Себе я тоже налила, но стакан поставила обратно нетронутым.
— Тогда почему?
— Из–за Ксавье. Он хотел забрать у меня Ксавье.
— Это ночь откровений. Поль и Ксавье! Ты хочешь сказать, что вы сцепились из–за… любви Ксавье!
Я выплевывала слова, чтобы меня ими не стошнило. Но при виде Хуго мне захотелось проглотить их обратно. Он изменился в лице, как смертельно раненный, изо всех сил сдерживая гнев, которому невиновность придала театральный надрыв:
— Ксавье — это для меня самое святое в мире.
Едва я успела почувствовать себя вонючей развратной дрянью, как под моими ногами разверзлась бездна. Я боролась как могла. Уже некоторое время я ощущала ее дыхание. И я заорала с яростью:
— Тогда почему?
— Потому что Ксавье был его сыном.
Мне оставалось только одно: лететь навзничь, даже не пытаясь зацепиться за гладкие стены колодца правды, до дна которого я наконец добралась. Если Ксавье был сыном Поля, он был и моим сыном, тем, кого я убила бы, как и его отца, если б смогла, если б у меня его не забрали. Но нет, я предпочла зарыть голову в рыхлый песок своих вымыслов, а не принять единственно верное объяснение.
