Дэвид Хьюсон - Вилла загадок
Мысль об отставке, о прекращении этого безрадостного существования, построенного на одних цифрах, внезапно показалась ему привлекательной.
"Кроме того, – думал он, – тут нет альтернативы. Я же бухгалтер, а не пехотинец".
– Ты сможешь уйти, – сказал сумасшедший бог, и Верчильо вновь попытался понять, что у него за акцент, и представить его лицо – явно молодое, но не такое грубое, как у подручных Нери.
Он взял трубку телефона. Забыв, как показалось Верчильо, что уже перерезал провод, сумасшедший бог опять поднял свой меч. Эта ошибка немного воодушевила маленького бухгалтера. Оказывается, под маской все же таится нечто человеческое.
– Все в порядке, – успокоил Верчильо. – Вот смотрите. – Он поднес к телефону страницу – бессмысленный набор букв. – Это просто. Лицо, которое здесь указано, идентифицируется по его номеру телефона. Все, что записано дальше, – тоже цифры. Сколько занял. Под какой процент. Сколько уплачено.
Он чувствовал странное возбуждение. За прошедшие двадцать пять лет он никому об этом не рассказывал.
Сумасшедший бог внимательно рассматривал лежавшие на столе записи и кончиком меча сравнивал их с телефонной клавиатурой.
– Неплохо придумано, – добавил Верчильо. – Просто нужно помнить, что буква Q означает ноль, а буква Z – единицу. – Это тоже было неплохо придумано. Ведь цифру "2" можно закодировать тремя различными способами – А, В и С – и все равно, взяв в руки телефон, за считанные секунды найти правильный ответ. Увидев этот шифр, любой решит, что тут прячут буквы, а не цифры. И пока он будет держаться за эту идею, код практически невозможно раскрыть. Конечно, ФБР этим не проведешь, но очень многих провести можно. В том числе Эмилио Нери, а больше ничего и не требуется.
Сумасшедший бог засмеялся, и в его смехе прозвучало нечто неприятное.
– Вы этого хотели? – спросил Верчильо.
Маска не сказала ни слова.
– Я... – Верчильо ждал похвалы или даже благодарности. И ничего не получил. – Возможно, я могу дать вам кое-что еще.
– А мне больше ничего не надо, – произнес сумасшедший бог и двинулся вперед, поднимая свой короткий острый меч.
– Вы говорили... – И тут Верчильо замолчал. Не было никакого смысла разговаривать с мечом. Все оказалось бессмысленным. Мир сошел с ума, превратился в ухмыляющуюся маску, которая с каждым уходящим мгновением становилась все больше и все безумнее.
* * *Барбара Мартелли жила со своим стариком на площади Латеран, в квартире на первом этаже. Дверь подъезда смотрела прямо на первый собор Святого Петра, построенный еще императором Константином. В жилище было пять больших комнат, выходивших в тихий внутренний дворик и обставленных дорогой мебелью, заботливо подобранной женской рукой. "Должно быть, она сама ее покупала", – подумал Коста. Перони взял с собой отчет о предыдущем визите к старику, который они прочитали в машине. Отец Барбары тогда сказал не много, но вот обстановка в квартире оказалась довольно интересной – гораздо богаче, чем они могли ожидать. Когда они вошли, Коста сразу вспомнил некоторые старые бумаги с их смутными, неподтвержденными подозрениями. А взглянув на старого Мартелли, тут же понял, откуда взялись деньги.
Тому было лет пятьдесят пять. Тощий как скелет, он сидел, сгорбившись, в инвалидной коляске и смотрел на них холодными, мертвыми глазами. Тем не менее Коста вполне представлял, каким тот был раньше. Примерно таким, как Перони – компетентным, сильным, упертым. Сейчас он выглядел неважно, и дело было не только в постигшей его трагедии. Коста хорошо различал симптомы знакомого ему заболевания: вылезшие после химиотерапии волосы, мертвый, угасший взгляд. Тем не менее Мартелли дымил как паровоз. В квартире царил спертый табачный дух.
Посмотрев на Джанни Перони, старик покачал головой.
– Вот те на! – проворчал он. – Я слышал, что тебя выперли из "нравов", но не думал, что так сильно разжаловали. Ну как, нравится?
– Очень, – сказал Перони. – Иногда бывает полезно получить по зубам. К тому же у детективов интересная работа. У себя в "нравах" мы считали, что нам сильно не повезло. Это не так, Тони. И знаешь почему?
Больной ничего не ответил.
– В "нравах", – продолжал Перони, – мы знали, что имеем дело только с дерьмом. Единственный вопрос заключался в том, насколько оно плохое и сколько пристанет к нам по дороге. – Он махнул рукой в сторону Косты. – У этих ребят такой привилегии нет. До того как докажут обратное, они стараются считать всех невиновными. Поверь мне – это сильно мешает. К счастью, я так и не научился подобному трюку.
– Если бы ты придерживал хрен в штанах, тебе бы это не понадобилось, – возразил Мартелли.
Перони скривился. Он действительно не любил этого человека.
– Я говорю себе то же самое. Но с чего это у нас пошел такой разговор, Тони? Мы пришли сюда, чтобы выразить свои соболезнования. Мы оба знали Барбару и любили ее. Мы в шоке из-за того, что случилось. Так к чему нам ругаться? Ты и сам хочешь получить ответы на те же вопросы, что и мы.
Мартелли одолел жестокий приступ кашля – резкого, сухого. Должно быть, это было больно. Отдышавшись, он хрипло прошептал:
– Вчера вечером я сказал все, что знал. Неужели вы не можете оставить несчастного отца наедине со своими мыслями?
Придвинув к себе стоявший рядом с Мартелли стул, Перони сел, бросил на Косту взгляд, говоривший: "Смотри, что теперь будет", и закурил сигарету.
– Ты прав. Все этот козел Фальконе. Он давит и давит.
– Я помню его, – фыркнул Мартелли. – Он никогда не был таким уж отличным работником. И как только он стал инспектором? Неужто больше не осталось толковых людей?
– Немножко есть, – ответил Перони. – Совсем немного. Как ты себя чувствуешь? О тебе все еще спрашивают.
– Не надо гнать мне туфту. До вчерашнего вечера ко мне из полицейского участка много месяцев никто не приходил. А теперь дверной звонок звенит не переставая.
Перони пожал плечами и уставился в стену.
– Когда вы вышли на пенсию, синьор Мартелли? – спросил Коста.
– Шесть лет назад. Один придурок, с которым я работал, пожаловался на мой кашель. А дальше, как вы понимаете, мне сделали рентген и отправили в госпиталь. Отпуск в связи с лечением. Обязательный выход на пенсию.
– Он оказал вам услугу, – заметил Коста. – Мой отец умер от рака. Чем раньше его выявишь...
– Услугу? – уставился на него Мартелли. – Ты так это называешь?
– Да.
– Ну, вот я сижу здесь. Кашляю, чувствую себя отвратительно. Волосы выпадают, кишки взбунтовались. Ничего себе услуга! А ведь я мог бы проработать еще несколько лет. Я мог бы что-то делать. А потом... потом ко мне приставили бы какого-нибудь глупого мальчишку, который не отличит левой руки от правой, и я бы напоролся с ним на одного из тех милых иммигрантов, с кем мы работали в Термини по наркотикам. С ножами, пушками и прочим дерьмом, о которых мы не имели понятия до тех пор, пока они не появились. Я вовсе не собирался выходить на пенсию!
Его мучила жалость к самому себе. Они пришли сюда поговорить о смерти его дочери, но Тони Мартелли думает только о себе, о том, как все случившееся отразится на его собственной ранимой личности. Коста попытался воскресить в памяти образ Барбары Мартелли и не смог этого сделать. В ней было что-то неуловимое, какая-то отчужденность, скрывающаяся под маской дружелюбия. Возможно, это тоже была игра – вроде шоу, которое она разыгрывала, изображая из себя товарища по работе. В этой громадной квартире и в голове ее отца таятся ответы на некоторые из подобных вопросов. Он понимал, что выудить их будет не так-то легко. В свое время Тони Мартелли сумел отвертеться от нескольких серьезных обвинений в коррупции и получить полную пенсию. Подобные люди не говорят правду просто так, за здорово живешь.
– Так вы с Барбарой должны были работать вместе? – спросил Коста.
– Это зависит от того, что ты понимаешь под словом "вместе". Я работал в основном в "нравах" и по наркотикам. Она – в дорожной полиции. Мы встречались в коридорах, говорили друг другу "привет". Мы не говорили о делах – если вы это имеете в виду. Хороший полицейский оставляет свои проблемы на работе. Возможно, ты еще не в том возрасте, когда это понимают.
– Вы радовались, что она поступила на службу?
Он нервно заерзал.
– Ну да, в то время радовался. А почему бы и нет?
– А кто взял ее на работу, Тони? – спросил Перони.
– Не помню.
Перони задумчиво почесал затылок.
– Один из тех нечистых на руку парней, которые тебе так нравились, да? Как звали того идиота, твоего кореша? Это ведь он несколько лет назад получил срок за то, что брал деньги у Нери? Кажется, Филиппо Моска?
– Я не обязан выслушивать эту чушь! – просвистел Мартелли.
Улыбнувшись, Перони нагнулся и похлопал его по костлявому колену:
– В том-то и беда, Тони. Самое неприятное, что придется.
