Уоррен Мерфи - Божество смерти
Разгоряченные битвой, двое или трое братьев Хуака не услышали его предостережения и тоже нашли свой конец в объятиях духа бури. Вот зачем он привел с собой свою белокожую дьяволицу – чтобы устроить ей пир из несчастных душ, обреченных отныне на вечный сон и забвение.
Молоденький всадник, расслышавший, что кричал Хуак, но ни на секунду не усомнившийся в том, что их слишком много, чтобы не одолеть даже духа, одним движением коротких пальцев спустил тетиву – ту самую, что пела некогда у ворот Багдада и каменных стен Московии.
Нож Хуака, просвистев в воздухе, рассек артерию на шее юнца. Тот повалился наземь, словно старый винный бурдюк, расплескивая по чахлой траве ярко-красное содержимое.
Отец юноши, видевший смерть отпрыска, развернул коня и, поклонившись потомку Чингиза, произнес ровным голосом:
– Благодарю тебя, брат мой Хуак.
Отец понимал, что великий воин спас его сына от самого страшного.
Если бы юноша умер от руки демона, душа его была бы утеряна навечно. А теперь они возьмут тело с собой, похоронят его согласно обряду, и его сын возродится в следующем потомке, который тоже будет, разумеется, воином.
Душа мужчины возрождается к жизни только мужчиной, душа женщины – только женщиной. Веру кочевников не могли поколебать долгие века, прошедшие со времен триумфа их славных предков.
Сотни лошадиных тел замерли бурой массой вокруг бледнолицых демонов, стоявших в кольце из трупов. Облака пара, поднимавшиеся из лошадиных ноздрей, словно туман, висели в холодном воздухе.
– О Скира-демон, для чего ты явился? Что можем принести мы в жертву тебе, дабы умилостивить тебя и упросить покинуть наши кочевья, чтобы ты оставил наши смиренные души, и да встретятся на пути твоем новые?
– Коняг своих отгоните. На пятьдесят шагов. Воняют они, чтоб их... И вообще ваша орда смердит, что деревенский сортир.
Римо с трудом вспоминал слова древнего языка, на котором говорили кочевники во времена Чингиза.
– Сколько же языков ты знаешь? – удивленно шепнула Анна.
Каждый раз, видя Римо за работой, она не могла сдержать восхищения.
– Черт его знает, – ответил Римо по-английски. – Когда читаешь свитки Синанджу, поневоле пару дюжин выучишь. Свитки-то написаны все на разных.
– А это был монгольский, наверное?
– Нет. Во времена Чингиза орда говорила на своем языке, только ей и понятном.
– А слов в этом языке много?
– Вот я им сейчас велел отогнать своих вонючих лошадей подальше – это примерно половина всех слов и есть. А другие слова монголам попросту не требовались.
А затем на языке, которому обучил его Чиун, когда в Дейтоне, штат Огайо, Римо под его руководством осваивал основы дыхания, снова обратился к аборигенам:
– Не слышали? Лошадей, говорю, подальше. И навоз подберите. Нечего пачкать степь. Засранцы несчастные. Дальше, говорю вам!
Низенький монгол, спрыгнув с лошади, принялся прилежно собирать комья навоза в кожаную сумку.
– Да не обязательно же руками... А, ладно, черт с ним. Поесть у вас найдется что-нибудь? Хотя если ячье мясо – лучше совсем ничего не надо. И вообще мы не за этим сюда приехали. Я тут кое-кого ищу...
– Кого же, о демон Скира?
– Его зовут мистер Эрисон. То есть это он сам так называет себя. Мне кажется, он должен быть где-то рядом...
– Эрисон?
– Черная борода. Толстая шея Глаза такие... горят. Не убьешь ни мечом, ни копьем. Вообще ничем, собственно.
– Наш друг Какак – тот, о ком ты говоришь, Скира.
– Кожа белая?
– Белая, как мертвая плоть убийцы.
Порой Хуак выражался довольно образно.
– Тебе, видно, надоело сидеть на твоем осле, хочешь, чтобы я тебя по степи развеял?
– Прости, о Скира, ибо только безумец осмелится бесчестить твой цвет. Прошу тебя, идем с нами, и возьми с собой твою грозную воительницу. Наше стойбище совсем-совсем близко.
– Вы вперед – и лошадей, лошадей подальше. А то от них ветер прямо на нас.
– Будет так, как ты скажешь, Скира.
– А кто это – Скира? – спросила Анна шепотом.
– Один из их духов. Может, Синанджу у них так называется.
– Я, кажется, понимаю. Духи, боги – так в старину объясняли все непонятное. И, значит, когда Чингиз-хан умер от руки вашего Мастера, они тоже объяснили это кознями злого духа. Очень, наверное, был страшный дух, если смог одолеть такого великого воина. В принципе весьма логично. Все в мире подчиняется логике, только мы не всегда ее понимаем. Ты так не думаешь?
– Я думаю, что перед нами отравляют атмосферу по меньшей мере восемь сотен лошадей, а ты, видите ли, рассуждаешь о рационализме в мифологии.
– А о чем, по-твоему, мне еще рассуждать?
– Ты бы лучше смотрела под ноги.
Анна почувствовала, как наступила во что-то липкое. И поняла, что Римо время от времени все же говорит дело.
Однако настоящий сюрприз ждал Римо и Анну у самого стойбища. По всей степи, словно трещины, протянулись черные колеи, глубоко вспахавшие мерзлую почву. Сомнения исключались – оставить подобные следы могли только танковые гусеницы.
Но монгольские кочевники не ездили на танках – Анна, по крайней мере, была в этом совершенно уверена. Если бы у них было такое вооружение, они, пожалуй, переплюнули бы своего далекого предка Чингиза.
Хотя на Чингиза нашлась управа, и на этих тоже наверняка бы нашлась. Потомки хана живы и здравствуют, но и потомки Синанджу тоже не дремлют.
Однако вряд ли эти танки были монгольскими. Как бы не случилось чего похуже...
Когда Анна увидела раскинувшееся перед ними стойбище, то поняла, что ее опасения оправдались сверх всякой меры. Среди монгольских халатов то и дело мелькали мундиры русских офицеров и солдат. Несколько тысяч – не меньше. Сидят, пьют, обнимаются с кочевниками...
Значит, ненависть кочевых племен к белым отнюдь не вечна. Смогли же ее соотечественники чем-то понравиться им. Хотя понятно чем – достаточно сравнить мозг монгола и мозг военного, и все станет ясно.
– Римо, спроси у их главного, почему с этими русскими они в такой дружбе?
Анна услышала, как Римо крикнул что-то едущим впереди кочевникам. От рядов, направляясь в их сторону, отделился одинокий всадник. Римо задал ему несколько вопросов на странном языке. Свои ответы монгол сопровождал оживленной жестикуляцией.
Римо переводил:
– Была у них тут великая битва. Бились, как он утверждает, не числом, а умением. Оказалось, что эти белые не боятся смерти. А боятся, видите ли, потерять свою честь. И более всего на свете любят войну и всякие там сражения.
Анна кивнула.
Римо между тем продолжал:
– Они и сражались не как белые. Те дерутся, чтобы что-то украсть, захватить или просто спасти свои жалкие жизни. А эти, стало быть, ради самой войны. По его словам, они и к войне относятся почти совсем как монголы.
– И он, кажется, упомянул здешнее имя Эрисона? Как его... Какак?
– Нет, – покачал головой Римо, – так они называют войну. Логично предположить, что имя «Эрисон» тоже означает что-то такое.
– Похоже на то, – согласилась Анна.
Значит, русские части, изменившие правительству, объединились с монгольской ордой. Теперь ясно, как собираются они воевать с Америкой. И ведь могут выиграть войну, даже без ядерных боеголовок.
Им только и нужно что переправиться через Берингов пролив – и корабли Северного флота будут в их полном распоряжении. Предприятие нелегкое, но американцы всегда были уверены, что русские начнут с Европы, и меньше всего готовы к нарушению их собственных границ. Что может Америка противопоставить этой силе? Только небольшой военный контингент на Аляске, а путь до канадской границы не длиннее, чем до Америки из монгольских степей. Так и пройдет эта орда от Аляски до Канады, и – Бог мой! – что после нее останется...
О чем она, собственно? С ума сошла, что ли? Или советский бред настолько в нее въелся, что и она думает теперь о победе над Америкой?
Может, она тоже начала верить в то, что Россия сможет захватить страну с населением почти в триста миллионов? Тогда придется завоевать еще и Канаду для верности. И если даже это удалось бы, если бы переброска войск в Америку была столь же легкой, как переезд из Витебска в Минск, даст ли это хоть что-нибудь Советской России? Устраним ядерного соперника – найдется другой. Осуществим вековую мечту о мировом господстве – но при первом удобном случае мир снова расколется на два лагеря, и кто знает, не окажутся ли ими на этот раз западная и восточная части России?
Нет, остановить все это нужно здесь и немедленно. Слава Богу, рядом с ней этот чудесный, несравненный, замечательный, самый лучший в мире анахронизм.
Что же касается мистера Эрисона, его существование наверняка тоже как-то логически объяснимо, только ни Римо, ни его шеф, доктор Смит, пока еще не докопались до этого.
Римо рассматривал мир как естественное продолжение человеческого тела. Доктор Смит – в основном с точки зрения техники. К мистеру Эрисону ни один из этих подходов применить пока не удавалось.
