Мартин Сутер - Миланский черт
Барбара Петерс делала все возможное, чтобы гости поскорее забыли об инциденте, но настроение было испорчено.
— А что он сказал? — позже спросила Соня одного из официантов, который знал нижнеэнгадинский диалект.
— Это был Луци Баццель, отец погибшего. Он сказал, чтобы мы все убирались отсюда — туда, откуда пришли. Или в преисподнюю.
— A «musica dal diavel» означает «музыка дьявола», верно?
— Угадали.
Спина Боба была на ощупь чем-то горьким с сахаром. А его стоны — пурпуром по золоту.
Соня мчалась куда-то на гребне рубиново-красной волны, пока ее не накрыло хромово-желтой пеной и не утащило в черный бешеный водоворот прибоя.
ну что ты приедешь?
куда?
сюда
зачем?
ты же писала что хочешь приехать
я в эту забытую богом дыру? что я чокнулась что ли?
Соня перечитала свой последний эсэмэс-диалог с Малу. Она все правильно поняла:
забыла как называется твой отель
гамандер а что
может приеду а как называется эта дыра
Валь-Гриш но у меня почти нет времени
ничего
Отправитель: Малу. Но ей только теперь бросился в глаза номер телефона, с которого были отправлены эсэмэс. Это был старый номер Малу.
Она набрала этот номер. Женский голос ответил, что абонент в настоящий момент недоступен. Она набрала ее новый номер. Малу сразу же ответила. Соня без вступления спросила:
— Ты нашла свой старый мобильник?
— Нет, так я его больше и не видела.
— Блин!..
— Новый еще лучше. Меньше и с фотокамерой.
— Кто-то прислал мне с твоего старого номера эсэмэс, сделав вид, что это ты.
— Зачем это ему могло понадобиться?
— Чтобы выяснить, где я. Ты не потеряла его. Его у тебя украли.
— Кто?
— Важно, не кто, а — для кого!
— Ну, и для кого, по-твоему?
— Для Фредерика.
Малу молчала.
— Думай, кто это мог сделать! — сказала Соня.
— А я что делаю? Но мне никто не приходит в голову.
— Ты помирилась с Гансом-Петером?
— No, Sir.[28]
— А с Куртом еще встречаешься?
Молчание.
— Я спрашиваю: ты встречаешься с ним или нет?
— Ну неужели он стал бы…
— Ты уже однажды в нем разочаровалась.
Опять тишина.
— Вспоминай!
— Мы были в «Занзи-баре». Так сказать, примирительный коктейль. С мартини. Ну, как ты понимаешь, где один коктейль, там и два, и три… В какой-то момент я заметила, что моего мобильника нет. На следующий день я туда звонила и спрашивала, не находил ли его кто-нибудь… Зараза!.. Соня, прости, мне так жаль…
Соня отправилась к Мишель и строго-настрого наказала ей ни в коем случае не принимать адресованные ей заказные письма.
Погребальный звон, доносившийся до «Гамандера» снизу, из деревни, казался предостережением. На траурную мессу, которую служил патер Дионис, собралось полдеревни, потому что была суббота и многие не работали. Потом все стеснились на маленьком кладбище вокруг разверстой могилы, под моросящим дождем. Венков оказалось много: отец Рето был важной фигурой в жизни деревни.
Один венок, огромный, четырехцветный, из герберы, настоящий шедевр траурной флористики, вызвал несколько приглушенных комментариев. На черной ленте было золотыми буквами написано: «От скорбящих гостей и сотрудников отеля „Гамандер“».
После погребения Луци Баццель пригласил всех в «Горного козла» на поминальный обед. Но скорбящие земляки не расшумелись и не развеселились от приятного сознания того, что всё уже позади и сами они пока еще живы, как это обычно бывает на поминках. Все ели и пили молча, из уважения к окаменевшему от скорби вдовцу, похоронившему еще и единственного сына.
В этот вечер в «Горном козле» не играли в карты. Каспер Саротт и Нина скучали за столом завсегдатаев. Единственным посетителем был Джан Шпрехер, сидевший за своим постоянным столиком с застывшим взглядом перед полупустым бокалом. Он все еще был в черном костюме и в черном галстуке. Когда после мессы он хотел выразить Луци Баццелю свои соболезнования, тот не подал ему руки.
В девять часов Педер Беццола закрыл кухню, которая в этот вечер так и осталась невостребованной, и вышел в трактир. Джан Шпрехер махнул ему рукой, подзывая к столику.
— Хочешь, я тебе кое-что расскажу? — спросил он повара.
— Валяй, — ответил тот и сел.
— Только чтобы все осталось между нами.
Тучи повисли над долиной, словно опрокинутое море тумана.
Соня опять пожертвовала своим обеденным перерывом ради пробежки. Ведь причина, по которой она не всегда могла соблюдать свое железное правило — каждый день делать хоть что-нибудь для поддержания формы, — теперь лежала под двухметровым слоем земли.
Она бежала по пешеходной дорожке, соединявшей деревни на южных террасах Нижнего Энгадина. Под ней был Валь-Гриш, над ней — всего в нескольких метрах — плотный пепельно-серый слой облаков, из которого время от времени доносилось грубое звяканье коровьих колокольцев.
Дышалось ей легко. Она объясняла это тем, что ей уже несколько дней подряд удавалось подавлять в себе курильщика. Возможно, положительную роль тут сыграло и общее облегчение, омраченное лишь фальшивой эсэмэс с украденного телефона Малу.
Впрочем, было еще кое-что, в чем она не могла не признаться себе: она, похоже, была немного влюблена.
Пешеходная дорожка пересекала маленькую улочку, состоявшую из разного рода сельскохозяйственных объектов. Соне нужно было повернуть на нее, чтобы сократить путь и не опоздать на работу. На половину третьего у нее был записан какой-то новый пациент, которого она еще не видела.
Море тумана у нее над головой еще больше потемнело. Не успела она добежать до первого дома на окраине деревни, как с неба посыпались первые тяжелые капли. Через несколько минут в пересекавших дорогу желобах зажурчала коричневая вода.
Спортивный костюм прилипал к телу, руки быстро замерзли, а по волосам, торчавшим из-под бейсболки, холодная вода струилась прямо за воротник.
Деревенская улица расплылась перед глазами в этой бурной пляске дождя. Фрау Бруин даже включила свет в своей лавке — так вдруг стало темно.
Соню догнала какая-то машина и поехала рядом. «О господи, еще один кобель!» — подумала она и решила бежать дальше, не обращая на него внимания. Но потом все же остановилась.
Рядом с ней затормозил черный «Пассат». Водитель, перегнувшись через пассажирское сиденье, открыл дверцу.
— Ну, давай, садись быстрее!
Это был Мануэль.
Соня села вперед.
— Я и не знала, что у тебя есть машина.
— Не все мужчины хвастаются своими автомобилями.
Дворники на стекле работали в ускоренном режиме, но не поспевали за потоками, в которых расплывались дома.
— Только о погоде — ни слова, договорились? — сказал Мануэль.
— Хорошо. О погоде говорят туристы и хозяева гостиниц.
Еще перед дверью процедурного кабинета Соня почувствовала неладное. Изнутри шло какое-то прозрачное цветное излучение, но она пока не могла определить его цвет.
Она медленно нажала ручку вниз и осторожно вошла.
На массажном столе лежала женщина, накрытая по самую шею простыней и озаряемая калейдоскопом световой установки. Она лежала на животе. Соня не могла видеть ее лица.
Исходившее от нее излучение, доминировавшее над остальными тонами, окружало ее цветной тенью. Это был жидкий ультрамарин.
Соня сразу же поняла, кто эта женщина.
9
— Соня, не уходи!
Вероятно, она почувствовала, что Соня готова развернуться на месте и уйти.
— Тебе совсем необязательно делать мне массаж. Я просто хочу с тобой поговорить.
Все тот же тон. Дружелюбный, но не терпящий возражений. И так же, как прежде, этот тон принес ей желаемый результат и на этот раз: Соня закрыла дверь и прошла к изголовью массажного стола.
И вот она лежала перед ней, положив голову на скрещенные руки и отвернув в сторону лицо. Серо-голубые, подстриженные, как у девочки, волосы до плеч, которые теперь были скрыты под косметической шапочкой. Ногти на все еще не старых руках, как и прежде, накрашены все тем же розовым лаком. Pearl Orchid.[29] Соне приходилось покупать его для нее в магазинах дьюти-фри. Не потому, что та не могла себе позволить купить его по обычной цене — просто это была одна из бесчисленных мер, обеспечивающих ее присутствие в семейной жизни сына.
— Тебе нравится эта работа?
— Иногда нравится, иногда не очень. Как, например, сейчас.
— Ну, один час придется тебе потерпеть. Я за него заплатила.
— Я не шлюха, с которой можно за одну и ту же цену трахаться или беседовать.
— Я ничего не знаю о шлюхах.
— Зато я знаю. Благодаря твоему сыну.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Соня мысленно записала себе одно очко. Однако ее бывшая свекровь быстро оправилась от первого удара.
