Патрик Грэхам - Евангелие от Сатаны
Свет факела показывает экзорцисту лицо «ольмекского Христа», распятого на кресте на вершине пирамиды. Это действительно Христос, которого толпа обрекает на смерть. Но это не Христос, каким он показан в Евангелиях, — не добрый пастырь, не Мессия, полный сострадания к заблуждающимся людям, которые его убивают. Этот Христос — вопящий зверь, который извивается на кресте, ругая Небо, это Дьявол во плоти. Это он — беда ольмеков.
Свет факела начинает слабеть. Карцо едва успевает прочесть символы, которые ацтеки написали над крестом, чтобы подать знак тревоги человечеству и предупредить будущие поколения. Огонь, кровь и смерть — символы вечного проклятия.
Под ними дата: шестой день девяностого года седьмого солнечного цикла. Словно ледяной ветер замораживает душу Карцо. Один цикл солнечного календаря ацтеков равен четыремстам оборотам Земли вокруг Солнца, то есть четыремстам нашим годам. Значит, по католическому календарю тот, кто стал бедой для ольмеков, умер 3 апреля 33 года — в тот же день, что Христос.
Карцо протягивает руку, чтобы коснуться лица распятого, но тут во мраке снова раздается тот крик, от которого поседели волосы Аламеды. Зверь зовет Карцо, и этот Зверь совсем рядом.
Карцо продолжает свой путь. Пройдя еще несколько метров, он входит в пещеру, вырубленную в сердцевине горы. Его факел только что погас. Вдалеке священник видит круг свечей, их огни дрожат в темноте. В центре этого светящегося круга стоит существо, которое было Малуной. Оно смотрит на приближающегося Карцо глазами полными ненависти.
69
Струи ливня обрушиваются с неба на самолет компании «Юнайтед» и стегают его как плети. Борт 554, вылетающий в Денвер, тяжело отрывается от взлетной полосы и исчезает в толстом слое облаков, висящих над Массачусетсом. Пока машина набирает высоту, порывы ветра хлещут по иллюминаторам так, словно дают ей пощечины, и выбивают из корпуса скрипы, похожие на стоны. Мария Паркс, вцепившаяся в подлокотники кресла, резко вздрагивает, когда свет в салоне гаснет и бледные лица пассажиров погружаются в полумрак. Двигатели воют, борясь с грозой. Зигзаг молнии прорезает темноту справа от машины. Паркс закрывает глаза и начинает медленно дышать через нос, чтобы расслабиться. В салоне странно пахнет: сюда доносится издалека запах гнили. Нет, запах приближается к ней. Он ударяет Марии в ноздри, как раз когда она собирается открыть глаза. Слева от себя она замечает какое-то движение и замирает от ужаса в своем кресле. В соседнее кресло только что село какое-то существо, которое воняет смертью. Мария хочет открыть глаза, но веки не поднимаются. Она изо всех сил сжимает кулаки.
Я не хочу знать, кто сидит рядом со мной. Боже, сделай так, чтобы это существо ушло…
Волосы существа слегка касаются плеча Марии. Она поворачивается к нему — и ее сердце выпрыгивает из груди: рядом с ней сидит труп Рейчел. Мертвая девушка опустила голову, и слипшиеся от грязи волосы закрывают ее лицо. Новая молния разрывает небо, Рейчел поднимает голову и смотрит на Паркс пустыми глазницами. Изо рта мертвой девушки звучит голос, который подошел бы людоеду из сказки:
— Куда это ты летишь, дорогая Мария?
Паркс снова закрывает глаза и сосредоточивает все свои силы на том, чтобы прекратить видение. Но ладонь Рейчел ложится на ее руку, и пальцы цвета земли сжимают ее запястье. Потом запах гнили подступает к самому лицу Марии: Рейчел наклоняется к ней. Разлагающиеся губы мертвой шевелятся в нескольких сантиметрах от губ Марии.
— Ты действительно веришь, что я оставлю тебя в покое, дорогая Мария?
Паркс уже готова закричать, но внезапно в иллюминаторах загорается дневной свет: «Боинг-737» вынырнул из облаков. Она открывает глаза и вздрагивает, увидев голубые глаза очаровательной стюардессы, которая наклонилась над ней.
— Все в порядке, мадам?
— Простите, но в чем дело?
— Вы кричали.
Запах духов, которыми пахнет блузка стюардессы, изгоняет из сознания Марии остатки зловония падали, которое все еще хранится в ее памяти. Она вдыхает несколько глотков ароматного воздуха, изображает на лице улыбку и отвечает:
— Это был просто плохой сон.
— Плохой сон? Лучше скажи, что это был жуткий кошмар, дорогая Мария.
Паркс каменеет от страха: губы стюардессы раздвинулись в улыбке и открыли целую челюсть клыков. Она снова закрывает глаза и прогоняет это видение. Когда она их открывает, зубы у стюардессы снова нормальные, и голос тоже.
— Вы уверены, что с вами все в порядке?
Мария кивает, а потом, глядя на уходящую стюардессу, вдыхает глоток замкнутого в этом герметичном пространстве воздуха, чтобы успокоить биение своего сердца. Никогда еще ее видения не были такими сильными. Как будто участок мозга, который их порождал, расширялся за счет других неработающих областей.
Из-за того, что Мария представляла себе, как этот участок трепещет под ее черепной коробкой, она стала воображать свой мозг в виде огромной планеты, поверхность которой — пустыня. В пустыне есть зеленые оазисы. Это участки, или нервные клетки, активные с самого рождения Марии, — зона речи, зона понимания, зона координации, зона равновесия. Крошечные пятна, затерянные среди миллиардов квадратных километров бесплодного песка. Удар молнии в центр пустыни — вот что произошло в день, когда Мария попала в аварию. Оглушительный удар грома, когда ветровое стекло разбилось о ее лицо. Вспышка света в небе, а потом небытие.
Если бы увеличить маленький электрический разряд, который активизировал мертвый участок мозга Марии, до размеров внешнего мира, он был бы молнией в десятки километров длиной. В пустынные области ее мозга ударил большой сгусток энергии. Паркс была уверена, что с тех пор эта энергия растекается под кожей ее черепа и неработающие клетки ее мозга включаются одна за другой, словно миллиарды фонарей зажигаются в пустыне. Вот почему ей становится все труднее держать под контролем свои видения.
Запретная область мозга, которая управляет видениями… Молодая женщина пытается проглотить воображаемый ком в горле, которое сжалось от тревоги. Что находится рядом с тем первым участком? Участок, который читает чужие мысли? Участок, решающий уравнения с тысячей неизвестных? Или тот, который двигает мебель? Боль начинает сверлить ей виски.
Мария поворачивается к иллюминатору. Нос «Боинга-737» немного опускается: машина переходит в режим крейсерского полета. Пилот убавляет газ, и шум двигателей ослабевает до шуршания. Мария, моргая, смотрит на темно-синее небо и на солнце, лучи которого отражаются от крыльев машины. Облака остались внизу. Они такие плотные, что ей кажется, будто мир исчез под толстым слоем снега.
70
Мария Паркс отказывается от блюда, которое протягивает ей стюардесса, но берет с тележки яблоко и бутылку минеральной воды. Потом она погружается в чтение досье, которое ей дал в аэропорту директор ФБР. Двести страниц, исписанных примечаниями и облепленных приписками на самоклеящихся листках. Мария вздыхает: Кроссман никогда не тратит времени на то, чтобы сделать свое сочинение короче.
Первые страницы досье — описание того, как бойцы из ФБР штурмовали склеп. Взводом, который провел операцию, командовал специальный агент Броумен. Да, нрав у него не мягкий. Но он, по крайней мере, не из тех, кто даст погибнуть сослуживцу ради того, чтобы по правилам предупредить преступника перед применением оружия.
Следующие страницы были заполнены фотографиями, сделанными сразу после штурма. На одном из этих снимков специальный агент Броумен похваляется тем, что сделал: поставил ногу на труп Калеба и смотрит в объектив, а автомат висит у него на плече. В конечном счете он мерзкий тип и дурак, этот Броумен.
Дальше. Сердце Марии сжимается: она видит фотографии Рейчел, прибитой к скамье. Гвозди были вбиты так глубоко, что пришлось пилить дерево вокруг рук и ног девушки, чтобы освободить ее оттуда. Мария закрывает глаза и слышит вопли Рейчел, шаги ее босых ног по папоротникам, слышит, как девушка всхлипывает от ужаса и зовет на помощь. Это остаточные воспоминания, они уже растворяются, как клок тумана под лучами солнца.
Мария переходит к следующим снимкам. На них увековечена она сама на кресте, только что потерявшая сознание. Пока ее снимали с гвоздей, судмедэксперт сфотографировал ее во всех ракурсах. Марию тошнит, когда она всего одно мгновение смотрит на себя, голую, с вывихнутыми руками и ногами, прибитую к балке, и на кровавые полоски, бравшие начало от ее запястий и щиколоток. У нее было неприятное ощущение, что она изучает фотографии другого человека — такой же безымянной жертвы, как жертвы серийных убийц, с которыми она сталкивалась на своей службе.
Рядом с ней, на других крестах, четыре женщины, исчезнувшие в Геттисберге, как будто всматривались в темноту. В ярком свете фотовспышек их разложившиеся лица казались еще белее. Четыре бесплотных изуродованных привидения. И посередине она сама, голая и в крови.
