Кристоффер Карлссон - Невидимка из Салема
Вся ответственность легла на меня, а я не понимал, что это значит. Акционерное общество устроено так, что тот, кто владеет акциями, за них и отвечает. Будучи совершенно ни к чему не причастным, я становлюсь крайним, когда фирма через несколько месяцев становится банкротом. Долг – полмиллиона, к тому же наркотики закончились. Первый раз в жизни меня посещает мысль о самоубийстве. И именно тогда я начинаю подумывать о том, что можно показать замечательный фокус, классную иллюзию – взять и исчезнуть.
XX
Время, у меня нет времени. Это чувство почти осязаемое, но я не знаю, что делать с ним. Левин пропадает в Доме, а я брожу по Кунгсхольмену, засунув руки в карманы. Пытаюсь думать.
Утренние воспоминания – репортеры у моей двери – возвращаются, и по какой-то причине мне трудно от них отделаться. Во мне растет чувство, что за мной наблюдают, идет слежка, и я снова и снова оборачиваюсь, убежденный в том, что так оно и есть. Я перехожу улицу к площади Кунгсхольмен и захожу в кафе, дверь в которое – дыра в стене, сажусь так, чтобы держать в поле зрения дверь и окно. По улице пожилая дама тащит за собой не менее пожилого мужчину, как будто они куда-то опаздывают. Мужчина сопротивляется, потому что просто не способен передвигаться так быстро.
Телефон звонит. Номер мне знаком. Это из Салема. Я подношу телефон к уху.
– Алло?
– Лео, это мама. Я… как дела?
– Хорошо. Что-то с отцом?
– Нет, нет. – Она откашливается. – Нет, все как обычно. Нам просто интересно, мы прочитали о том, что случилось… всё ли в порядке?
Я закрываю глаза.
– Все хорошо.
– Правда? Потому что…
– Всё в порядке. Просто возникло недопонимание.
– Просто я подумала, что после событий весной и прочего…
Я не рассказывал им всех деталей в моменты редких побывок в Салеме. На самом деле я держался как можно дальше оттуда, чтобы этого не делать.
– Мике тоже волнуется.
– Передавай ему привет и скажи, что все хорошо.
Она вздыхает.
– Мама, все нормально. Правда.
– Да, конечно, если ты так говоришь. Было бы хорошо, если б ты приехал на днях, – говорит она, меняя тему.
Я стараюсь продолжить разговор, но вновь ощущаю, как на мои плечи давит чувство тревоги, и я заканчиваю разговор. Делаю глоток воды, но она попадает не в то горло, и я кашляю.
Ребекку Саломонссон ограбили. Она отправилась в «Чапмансгорден» переночевать, а там кто-то отнял у нее жизнь, пробравшись внутрь и застрелив ее. В руке у нее была цепочка Юлии. Я пытаюсь соединить факты ограбления и ее смерти, но у меня ничего не получается. Грим в качестве преступника никак не представляется. Он никогда не проявил бы такую неосторожность.
Мой телефон вибрирует.
Ты уже начал что-то понимать?
Я колеблюсь.
Грим?
Да?
Мой пульс учащается.
Нам нужно встретиться, – пишу я.
Да.
Где ты?
Скоро.
Что это значит?
Я сверлю взглядом телефон. Экран сперва черный и немой, но потом включается подсветка и вибрация. Это Бирк. Я не отвечаю, продолжая ждать. Ничего не происходит, и я снова пишу.
Алло?
По-прежнему ничего, но снова звонит Бирк. Я снова игнорирую звонок и пью воду. На остановке тормозит автобус. На одной его стороне нарисована наружная реклама с фотографией женщины и мужчины средних лет, оба красивые, без пигментных пятен на лицах, и текст «ТО, ЗА ЧТО ТЕБЯ ХВАЛИЛИ ВЧЕРА, НЕ БУДЕТ ВАЖНЫМ ЗАВТРА – СТАРАЙСЯ РАЗВИВАТЬСЯ». В углу кафе сидит отец со своим сыном. Мальчик что-то говорит ему, а тот смеется. Я опускаю взгляд. Ему примерно столько же лет, сколько могло быть Виктору.
Телефон звонит в третий раз, и я сдаюсь и отвечаю.
– Что такое?
– Какого черта ты не отвечаешь? – говорит Бирк. – Я в трех секундах от того, чтобы объявить тебя в розыск.
– Что ты хочешь?
О смерти Ребекки Саломонссон в полицию поступило и было зарегистрировано пятьсот тридцать шесть сообщений. По вполне понятным причинам рассортировать всю информацию требует довольно долго времени. Люди – ненадежные источники. Их рассказы должны быть проверены путем перекрестного допроса или холодными, объективными фактами, прежде чем приниматься за доказательство. В конце моей учебы я сам немного работал с этим. Когда дело касается смерти, показания рассматриваются в первую очередь, но работа все равно отнимает много времени. Главная цель – разобрать показания свидетелей в первые критические семьдесят два часа.
И только через шестьдесят часов после преступления они что-то получили по делу Ребекки Саломонссон, какая-то информация оказалась важной.
– Более конкретные показания свидетелей описывают мужчину, который похож… на тебя.
Бирк откашлялся.
– Кто-то старается меня подставить, – говорю я. – Думаю, что начинаю понимать, кто.
– Успокойся.
– В смысле?
– В этот раз нам повезло. Один из свидетелей даже знает его лично. Свидетель – бывшая проститутка и наркоманка, которая в последнее время работает барменом, и по случайности она работает как раз в том баре, где некий Петер Колл любит выпивать дорогой испанский ликер.
– Колл? И пишется как?
– Как Коллберг. Но это разные фамилии. – Бирк снова откашливается. – Мы почти уверены, что это он. У нас только одна загвоздка.
– Какая?
– Он не идет на контакт.
– Как необычно.
– Ты не понимаешь, что я имею в виду. Я… черт, погоди. – Слышу, как Бирк возится с чем-то, как он нажимает на клавиши компьютера. – Итак. Сейчас поставлю. Слушай. Записано час назад.
Что-то скрипнуло, и пошел слабый звук микрофонной записи. Я крепче прижимаю трубку к уху.
Голос со слабым и трудно определимым акцентом:
– Я не хочу с тобой базарить.
Голос Бирка:
– А с кем ты хочешь базарить?
– …
Бирк снова, уже жестче:
– С кем ты хочешь говорить?
– У меня инструкции. Я буду говорить только с одним.
– И кто это?
– …
– Мне нужно задавать каждый вопрос два раза?
– Юнкер.
– Лео Юнкер?
– Да.
– И кто тебя проинструктировал?
– …
Бирк нажимает на кнопку мыши, и шипение прекращается.
– Нам с тобой нужно побеседовать, – говорит он.
До Дома вполне можно дойти пешком за пару минут, но когда я выхожу на улицу, то на перекрестке таксист отпускает пассажира, и я сажусь в свободную машину, подозвав ее рукой. Целых две минуты этой долгой поездки я стараюсь привести мысли в порядок.
Сейчас я больше привык отвечать на вопросы, нежели задавать их, но в хорошо проведенном допросе есть особая тонкая элегантность. Почти во всех случаях допрос является бюрократическим кусочком пазла для следователя перед судебным процессом. Протокол будет соблюден, все данные – записаны на пленку, распечатаны и подписаны свидетелем. На документах будет поставлена печать, их прикрепят к другим бумагам и отправят в архив. В электронном архиве собраны звукозаписи людей, которые только говорят. Целой жизни не хватит, чтобы прослушать их все.
– Петер Зоран Колл, – говорит Бирк, идя на полшага впереди меня по Дому, после того, как встретил меня на улице. – Тридцать шесть лет, родился в бывшей Югославии, но вырос в Германии – его родители бежали туда во время войны. В Швецию приехал в две тысячи третьем, был осужден в первый раз за незаконное хранение оружия в мае две тысячи четвертого. После этого подозревался примерно в двадцати преступлениях – все касались насилия и государственной измены, – но по факту был осужден только за мелкие преступления, получил условный срок и электронные кандалы. Он…
Бирк останавливается и рассеянно меня рассматривает. Его лицо настолько близко к моему, что я могу чувствовать запахи мяты и кофе в его дыхании.
– Ты под чем-то, Лео?
– Я… больше нет. – Моргаю. – Я думаю, нет.
Бирк со свистом выпускает воздух сквозь сжатые челюсти.
– Я не могу проводить допрос с человеком в неадекватном состоянии.
– Говорю же, я уже в порядке.
Бирк с сомнением осматривает меня.
– Тебе нельзя допрашивать и отстраненного полицейского, – напоминаю я. – Если уж быть совсем принципиальным.
– Ты остаешься, – холодно отвечает он. – Ты остаешься, но закроешь рот.
Я пожимаю плечами. Он продолжает идти, а я следую за ним.
– Ты его знаешь? – спрашивает Бирк, не оборачиваясь.
– Напрямую – нет.
– Колл относится к тем преступникам, которые всегда делают то, о чем их просят. Предполагается, что им за это платят.
– Так он… консультант?
– Что-то в этом духе.
Бирк вызывает лифт и ждет. Он выглядит уставшим и бледным, вокруг обычно ясных глаз – красные круги.
– Итак, – говорит он. – Если ты не знаешь, кто этот тип, то почему он хочет говорить только с тобою?
– У него же инструкции.
– Да, – нетерпеливо продолжает Бирк, – но от кого?
