Дэнни Тоби - Закрытый клуб

Я вдруг почувствовал, что могу двигаться.

Паралич сразу отпустил меня. Я попятился, повернулся и кинулся бежать.

Каждый шаг отдавался звонким мокрым чавканьем. Вода, камень, щели света — все казалось могилой, и я думал, уж не стал ли призраком, лишившимся памяти. В боку болело, как на школьной физкультуре, когда переходишь с бега на шаг и снова на бег.

Голос, тихий, искушающий, шептал в ушах: «Ты можешь просто остановиться. Больно не будет. Раньше или позже, какая разница. Брось, это легче легкого».

Я не остановился. Я пересилил боль в боку, и она отпустила. Но человек в капюшоне приближался. Я не знал, отказывают мои онемевшие ноги или это размялся мой преследователь, но шлепки его шагов слышались чаще и ближе. Его клинок, должно быть, задел стену — я услышал металлический звяк. Он что, занес нож? Лезвие царапнуло потолок над моей головой? Я бежал, а перед глазами стояла виденная позавчера картина — Сара, залитая солнечным светом, смотрит на меня с верхней ступеньки, и глаза у нее блестящие и орехово-коричневые, почти золотистые, потому что она только что вытерла слезы. Я хотел увидеть ее снова. Это все, что я знал. Я должен выбраться из этого тоннеля. Если тупо бежать вперед, он нагонит меня.

Мозг все-таки поразительная вещь. Он хочет жить. Знаете эту ерунду насчет того, что мы используем только десять процентов нашего мозга? Ну так я думаю, что остальные девяносто сберегаются для подобных ситуаций. Я все слышал и все видел. Пробегая мимо уличного стока, я обратил внимание на стекающую воду, а над стоком, слишком мелкие, чтобы заметить десятью процентами мозга, увидел два глаза, нарисованных на кладке. Этот сток куда-то вел. «Куда-то» представлялось мне лучшим вариантом, чем «здесь», потому что за мной по пятам гналась смерть.

Я остановился и резко бросился назад и вниз, стараясь не обращать внимания на ушибленную ногу, решив схватить преследователя за щиколотки. Удар получился прямым, и человек перекатился через меня, мазнув полой плаща по лицу. Плащ пахнул плесенью, затхлостью. Я вскочил и кинулся в сток головой вперед, а внутри уперся в стенки и вылез с другой стороны.

Я упал в полупроходной канал, высоко залитый водой. Там была железная лестница, и я полез вверх. Сдвинув панель, я с силой швырнул ее вниз, метя в голову человека, протискивавшегося через сток за мной. Через открывшееся отверстие в техническую шахту проникал свет, и я полез туда, навстречу свету.

Поводив по стене рукой, я едва удержал крик. Труба с кипятком. И снова здравствуй, паровой тоннель. Я побежал по коридору.

Я гадал, можно ли надеяться, что панель, которую я бросил вниз, — не особо тяжелая, но и не очень легкая — оглушила этого типа в плаще. Оказалось, не с моим счастьем. Как в замедленной съемке, из стены высунулся длинный заостренный капюшон. Затем просунулись тощие руки, вроде паучьих лап, уперлись и протащили через отверстие длинное тело. Наконец разогнулись колени, и он выпрямился в полный рост.

При свете я наконец смог разглядеть своего преследователя. Конический капюшон, алое одеяние. Лицо скрыто грубо вырезанной деревянной маской — покрытые корой заостренные зубы, как у какого-нибудь голодного демона, неровные треугольные щеки. Маска раскрашена ярко-белым, с оранжевыми и пурпурными полосками вокруг глаз и рта, — ну просто восьмидесятилетняя шлюха, вышедшая ловить последнего в жизни клиента.

Человек-марионетка, мелькнуло в голове.

Затем раздался тупой металлический «чик», и лезвие снова появилось у его бедра, направленное вниз.

Он снова безжалостно шагнул к будущей жертве.

Я хотел дневного света. Я сворачивал вправо и влево, натыкался на лестницы и поднимался, не находя даже самой захудалой двери, как вдруг увидел панель вроде той, какую показал мне Шалтай-Болтай. Я кое-как сдвинул ее и нырнул в меньший тоннель, который вроде бы шел вверх, но вскоре выровнялся. Я упорно бежал вперед, и сердце у меня упало, просто оборвалось, когда я увидел в конце тупик.

Я кинулся назад, но в это время из-за поворота появился мой преследователь. Я разглядел его яркую маску в дальнем конце коридора.

Бежать было некуда.

Я попятился, решив не отворачиваться. Если он подойдет достаточно близко, пну его в лицо. Вобью деревянную маску в мягкую плоть или скелетный остов, скрывающийся за ней. Но, смерив взглядом длину его тощей руки с направленным на меня лезвием, я понял, что это утопия. Ногой лучше не махать, иначе получится очаровательная креветка на вертеле.

Все, что я мог, — держаться вне пределов досягаемости. Я пятился, ускоряя шаг, чувствуя, как приближается стена за моей спиной. Нож был ужасен — неимоверно длинный, покрытый какими-то символами. Человек-марионетка нагонял меня. Нож свистел совсем близко. Я ни о чем не думал, пятясь все быстрее, зная, что за спиной тупик. Вот лезвие полоснуло меня по рубашке. Я двигался быстрее, быстрее, быстрее, зная, что до стены считаные секунды. Может, хоть сознание потеряю раньше смертельного удара, избегну боли. Когда я с разбегу ударился в стену, она взорвалась за моей спиной. Раздался резкий хлопок, как если разорвать толстую ткань, меня окатило холодом, и вот я уже падал, падал сквозь свистевший воздух в новый мощный взрыв, поднявший облако из деревянных обломков и пыли, сопровождавшийся оглушительным треском, словно расщепилась исполинская доска.

Приложившись обо что-то головой, я на секунду увидел многоцветный салют, затем краски стали не такими яркими, а окружавшая обстановка — четче. Я посмотрел направо и налево и увидел, что упал на длинный деревянный стол, который этого не выдержал и развалился подо мной. Я лежал в какой-то необъятной аристократической столовой с длинными рядами дубовых столов. Над собой я увидел стену, сплошь увешанную портретами, — десятки написанных маслом пожилых белых мужчин. В центре, высоко надо мной, была единственная пустая рама, с которой свисали длинные обрывки холста. Из нее наполовину высунулся Человек-марионетка, вцепившись в раму и что-то высматривая. Видимо, меня. Кинжал он по-прежнему держал в руке, и маска тоже никуда не делась, безжизненная, демоническая. Казалось, он примерялся, как ловчее прыгнуть, и соображал высоту. Поглядев на меня в упор темными провалами глаз — я ощутил жутковатое дуновение пустоты, — он исчез, отпрянув от рамы.

Я кое-как поднялся, дрожа, и похромал прочь из столовой. Рассиживаться было некогда. Выйдя в морозную тишину кампуса, который только начинал просыпаться, я увидел бледную голубую полоску на горизонте под фиолетовым небом. Я не сомневался, что через полчаса толпа студентов набежит глазеть на проделку со сломанным столом, эту потенциальную жемчужину университетского фольклора, гадая, у какого же из студенческих братств хватило смелости отмочить такую штуку.

Еще я не сомневался, что к их приходу рама наверху уже не будет пуста. Через полчаса профессорская столовая снова встретит посетителей безупречной стеной, увешанной портретами.

Глава 27

Когда я приплелся в мотель, Сара сидела на кровати. Она только что вышла из душа с влажными волосами, завернутая в полотенце. Веки у нее покраснели. Увидев меня, она сказала: «Слава Богу!» — и бросилась мне на шею. Я крепко прижал к себе Сару, зарылся носом в волосы и глубоко вдыхал ее запах. Она отстранилась и оглядела меня с ног до головы.

— Я думала, с тобой что-то случилось.

— Да нет, все нормально.

— Ты ранен?

— Не знаю. Ногу вот ушиб. Ничего, обойдется. — Я огляделся. — А где Майлс?

— Пока тебя не было, мы все записали. На случай, если ты не… — Ее лицо стало виноватым. — Это была идея Майлса… — Сара не стала договаривать, но дрожь пробежала у меня по спине. — Он пошел делать копии. Иди сюда, дай, я посмотрю.

Без всяких церемоний она усадила меня на кровать, расстегнула ремень и стянула брюки. Ее профессионально точные движения ничуть не смущали меня. Сара присела на кровать.

— Ложись на спину, — сказала она.

Сара осмотрела мою ногу, нажимая пальцами на какие-то линии и точки, которые что-то ей говорили. Всякий раз она спрашивала: «Тут больно?» — и когда я отвечал «да» или «нет», кивала. Это было что-то среднее между осмотром и лаской. Каждое прикосновение заканчивалось тем, что ее пальцы задерживались на моей коже. Раз или два она почти гладила меня. Я закрыл глаза и стал думать о ее пальцах на моей ноге, проверяющих то выше, то ниже, сгибающих ногу, проводящих по внутренней мышце бедра.

Сара задержала кончики пальцев чуть выше бедра.

— Только ушибы, — негромко сказала она. — Переломов и растяжений нет.

— Хорошо.

— Хорошо, — прошептала она.

Мне вдруг стало неловко. Мои штаны лежали на кровати слева от Сары. Я потянулся к брюкам, подумав: «Сара может решить, что я лезу к ней с объятиями». Она взяла мою руку и положила на полотенце у себя на груди. Ее пальцы пробрались в мои волосы на затылке. Сара притянула меня к себе и поцеловала. Ее губы были мягкие, еще влажные после душа. Они открылись, и я ощутил мягкое прикосновение ее языка. Сара отстранилась и поглядела на меня.