Патрисия Корнуэлл - След
Машина уже далеко, рабочие опорожняют баки где-то на соседней улице, потом они свернут на Паттерсон-авеню, а куда отправятся дальше, того доктор Маркус не знает или не хочет знать, – главное, что они ушли. Он еще раз смотрит на свои контейнеры, неосторожно оставленные мусорщиками у самой дороги, и решает, что выходить еще небезопасно.
Приняв такое решение, он идет в спальню, повторно проверяет, включена ли охранная система, снимает сырую от пота пижаму и отправляется в ванную. В душе доктор задерживается ненадолго. Умывшись и согревшись, он вытирается насухо и одевается для работы, радуясь, что приступ остался позади, и стараясь не задумываться о том, что может случиться, если болезнь настигнет его в общественном месте. Главное, находиться в этот момент вблизи дома или офиса и тогда можно спрятаться за закрытыми дверями и переждать бурю.
В кухне доктор Маркус принимает оранжевую пилюлю. Антидепрессант и одну таблетку клонопина он уже принял рано утром, и сейчас время для второй. В последние месяцы ежедневная норма выросла до трех миллиграммов, что не может не огорчать, – ему вовсе не хочется зависеть от бензодиазепинов. Психиатр в Шарлотсвилле говорит, что беспокоиться не о чем. Если не злоупотреблять алкоголем или другими сильнодействующими средствами – а доктор Маркус ни к одному, ни к другому не притрагивается, – с клонопином проблем не будет. Лучше принимать клонопин, чем жить в постоянном давящем страхе перед приступами паники и прятаться за закрытой дверью, чтобы не потерять работу или не предстать перед всеми в жалком состоянии. Он не может позволить себе лишиться работы. Он не богат, как Скарпетта, и не может позволить себе терпеть оскорбления и унижения, которые она, похоже, переносит легко и спокойно и глазом не моргнув. До назначения на должность главного судмедэксперта штата, должность, которую она занимала много лет, доктор Маркус прекрасно обходился без клонопина и антидепрессантов, а теперь у него, по словам психиатра, коморбидное расстройство. То есть не одно расстройство, а два. В Сент-Луисе он иногда не ходил на службу и практически никуда не ездил, но при этом справлялся со своими обязанностями. Да, жизнь до Скарпетты была сносной.
В гостиной доктор Маркус снова смотрит на большие зеленые баки и прислушивается – не гудит ли мусоровоз. На улице тихо. Он накидывает старое серое пальто, натягивает старые черные перчатки из свиной кожи и на мгновение останавливается у двери, прислушиваясь уже к себе. Все вроде бы в порядке. Доктор Маркус отключает сигнализацию, открывает дверь, быстро доходит до конца подъездной дорожки, оглядывает улицу и, не обнаружив опасности, откатывает контейнеры к гаражу, где им и положено быть. Все хорошо.
Он возвращается в дом и снимает пальто и перчатки. Тревога ушла, он спокоен, почти счастлив. Доктор Маркус тщательно моет руки. Беспокойство уступило место приятной расслабленности, настроение улучшилось – он сделает все по-своему. Последние месяцы доктор Маркус только и слышал кругом «Скарпетта то», «Скарпетта это», а он не мог ничего сказать, потому что не знал ее. Когда директор департамента здравоохранения сказал, что заменить ее будет трудно, даже невозможно, что всегда найдутся люди, которые воспримут его без должного уважения по той лишь причине, что он – не она, доктор Маркус не сказал ни слова, потому что сказать ему было нечего. Он не знал ее.
Когда вскоре после назначения новый губернатор любезно пригласила его на утренний кофе у себя в офисе и назначила время на половину девятого в понедельник, доктор Маркус вынужден был ответить отказом, потому что утром в понедельник в Уэстем-Грин приезжали мусорщики. Разумеется, он не мог объяснить причину, но о том, чтобы принять приглашение, не могло быть и речи, он до сих пор помнит, как сидел в гостиной, слушал громыхание мусоровоза, голоса людей в темной одежде и лязг контейнеров и думал, какой будет жизнь в Виргинии после отказа выпить кофе с губернатором-женщиной, которая скорее всего уже никогда не станет уважать его, потому что он не женщина и не Скарпетта.
Доктор Маркус не знает наверняка, как новый губернатор относится к доктору Скарпетте, но полагает, что скорее всего она восхищается ею. Соглашаясь занять должность главного судмедэксперта, он понятия не имел, с чем столкнется на новом месте. Все, кто работал с ним в Сент-Луисе, по большей части женщины, знали доктора Скарпетту и наперебой твердили, что ему невероятно повезло, что благодаря ей Виргиния получила лучшую в Соединенных Штатах систему судебно-медицинской экспертизы, что бывший губернатор осрамил себя на всю страну, когда уволил ее. Все говорили, что завидуют ему, все советовали воспользоваться шансом.
И все они хотели, чтобы он ушел. Он это знал. Они не могли понять, почему Виргиния заинтересовалась именно им. Объяснение могло быть только одно: властям нужен человек неконфликтный, аполитичный, послушный и незаметный. Доктор Маркус знал, что говорят коллеги у него за спиной, о чем шепчутся женщины в своих кабинетах и лабораториях. Они боялись, что назначение сорвется, что он никуда не уедет и останется с ними.
Назначение состоялось. Он переехал в Ричмонд, и вот не прошло еще и месяца, как уже испортил отношения с губернатором из-за проклятых мусорщиков. Но истинной виновницей была Скарпетта. Из-за нее на него пало проклятие. Все вокруг говорили о ней, восхваляли ее и жаловались на него, потому что он – не она. Едва приступив к работе, доктор Маркус уже возненавидел ее и все, чего она достигла. Ненависть и презрение выражались в мелочах, в пренебрежительном отношении ко всему, что так или иначе ассоциировалось с ней, будь то картина, краска на стене, книга, патологоанатом или покойник, которого ждало бы иное обращение, если бы шефом была Скарпетта. Им овладела одна страсть: доказать, что она – миф, неудачница, мошенница. Побороться с чужаком, тенью, мифом невозможно. Не зная ее, он не мог и слова сказать против.
Потом умерла Джилли Полссон, и ее отец позвонил директору департамента здравоохранения, который позвонил губернатору, которая тут же позвонила директору ФБР, и все потому, что губернатор возглавляет национальный антитеррористический комитет, а у Фрэнка Полссона есть связи в министерстве национальной безопасности и что может быть ужаснее, если вдруг выяснится, что девочку убил какой-нибудь враг американского правительства?
ФБР быстро согласилось, что дело заслуживает внимания, и моментально прислало своих людей, и никто уже не знал, что делает другой, и часть вещественных доказательств разлетелась по лабораториям, в том числе и лабораториям ФБР, а другая часть осталась на месте, и доктор Полссон не пожелал забрать тело дочери из морга до выяснения всех обстоятельств. Ко всему этому добавилась неразбериха в отношениях доктора Полссона с бывшей женой, и вскоре смерть четырнадцатилетней девчонки стала предметом таких пертурбаций и политических игр, что доктору Маркусу не оставалось ничего иного, как обратиться за советом к директору департамента здравоохранения.
– Нам нужен сильный консультант, – ответил директор. – Пока дела не пошли совсем плохо.
– Дела уже плохи, – не согласился доктор Маркус. – Местная полиция, как только узнала, что расследованием занялось ФБР, отступила и умыла руки. Хуже всего то, что мы не знаем, от чего умерла девочка. Смерть представляется подозрительной, но мы не установили ее причину.
– Нам необходим консультант. Прямо сейчас, незамедлительно. Не из местных. Кто-то, кто при необходимости примет удар на себя. Если правительство из-за этого дела получит порцию дерьма, кое-кому не сносить головы, и моя, Джоэль, будет не единственной.
– Как насчет доктора Скарпетты? – предложил доктор Маркус и сам удивился тому, с какой легкостью соскочило с языка это имя. Не пришлось даже думать.
– Отличная идея. Лучше и быть не может, – согласился директор. – Вы с ней знакомы?
– Скоро познакомлюсь, – сказал доктор Маркус, впервые – и с изумлением – открывший в себе талант стратега. Дар проявился внезапно, но поскольку он никогда не критиковал предшественницу и даже не был с ней знаком, то имел полное право порекомендовать ее в качестве консультанта. И поскольку он ни разу не произнес в ее адрес ни единого слова критики, то имел все основания позвонить лично, что и сделал в тот же день. Он пригласит Скарпетту, узнает ее поближе и уж тогда сможет критиковать и унижать ее и вообще делать с ней все, что только ему заблагорассудится.
Он обвинит ее во всем, свалит на нее ответственность за неудачу его службы в деле Джилли Полссон, и тогда губернатор забудет о том, что доктор Маркус отклонил ее приглашение на кофе. А если она пригласит его еще раз и назначит время на половину девятого понедельника или четверга, он просто скажет, что у него есть свой график, что по утрам он проводит рабочие совещания и его присутствие на них необходимо для дела. Доктор Маркус не знает, почему не воспользовался этим объяснением в прошлый раз, но зато знает, что скажет в следующий.
