Лев Пучков - Пояс шахида

— За каким чертом понавесили? — ругался Антон, при свете фонарика придирчиво осматривая заржавевшие раритеты в поисках свежих царапин от ключей или отмычек. — Если диверу понадобится, он в один момент откроет. И то сказать, такие махины взрывать — это же сколько тротила нужно!

— В центре любят замки, — заметил Мо. — А вчера, у воров, замков не было. Только у Шила. Воры не боятся?

— У воров все украли, замыкать нечего, — Антон хмыкнул. — Пошли дальше, Барометр…

Старые здания в отличие от современных типовых застроек отличались массой индивидуальных особенностей. В одних домах вход в подвал оборудован снаружи, с тыльной стороны (в основном бывшие угольные погреба), в других — вообще сам черт не разберет: входишь в огромный подъезд, более похожий на зал ожидания, и минут пять соображаешь, какая из пятнадцати дверей тебе нужна.

В одном из таких залов ожидания получился маленький инцидент. Подождали, когда заблокированную номерной СКВ[33] дверь отворил солидный дядечка с портфелем, вежливо пропустили, просочились в подъезд, осмотрелись. Только приступили к подвальной двери с фонариком, а тут с улицы возьми и вкатись две кегли — одна побольше, другая поменьше. То есть здоровенный пузатый мужлан лет слегка за тридцать с откормленным ожиревшим ротвейлером неопределенного возраста. Веселые, влажные (с утра изморось была), игривые — с прогулки

Все самостийные кладовки в стародубовских подвалах по постановлению городской администрации разломали ещё в 1995 году, опасаясь террористов (ЗОНА рядышком), и теперь казаки ежеквартально проводят рейды на предмет обнаружения ослушников. В центре живет элита, казаки элиту страшно не любят, посему никто не рискует

— И че эта мы тут потеряли? — мужлан с ходу растопырился возле непрошеных визитеров, руки в бока, взирает сверху строго — видимо, дорогой спортивный костюм и большой собак на цепи автоматически ставили его в разряд имеющих право взыскательно вопрошать.

— Р-р? — ожиревший ротвейлер тоже уставился, голову набок склонил, клыки показал.

«Некстати, — досадливо подумал Сыч. — На бдительного напоролись. И чего тебе сказать?»

— Собачка! — широко улыбнулся Мо, бесстрашно протягивая руку и гладя грозную псину по холке. — Красавчик!

Собачка вскинулась было, зарычав, но тут же осела и замерла под тяжестью руки Мо, завиляв обрубком хвоста.

— Ишь ты! — не на шутку удивился мужлан. — Это ты вот так — с Цезарем? Ну-у-у… Слово, что ли, знаешь?

— Красавчик! Умница…

Мо никакого «слова» не знает, но собак и вообще всякую живность любит. При всем при том немногим более полутора лет назад был случай: обороняясь, Мо голыми руками убил здоровенную кавказскую овчарку. Ситуация сложилась так, что оружие отсутствовало, а неизменно носимые в рукавах ножи были заняты — торчали в груди хозяина овчарки. Команда базируется в сельской местности, и собак там — тьма. Так вот после того достопамятного случая соратники заметили, что практически все собаки стараются избегать конфронтации с Мо.

Психологически подкованный Сыч, имеющий, помимо всего прочего, хорошие навыки антисобачьей подготовки, считает, что никакой мистики тут нет, а все объясняется гораздо проще.

Если рассматривать сугубо физиологический аспект, нельзя не согласиться, что любая, даже крупная собака бойцовой породы значительно слабее человека. Собака-боец в сравнении с человеком-бойцом просто безоружна. Весь её арсенал составляют только зубы — больше ничем она драться не может. Кроме того, собака не может не то что передвигаться, а просто устойчиво держать позицию основной человечьей стойки — на двух задних конечностях. У человека тоже зубы имеются, а челюсти достаточно сильны, чтобы перегрызть горло любому теплокровному, ненамного превосходящему его по размерам. Но у человека, помимо зубов, имеются четыре конечности, каждую из которых он с равным успехом может использовать в бою, достигая таким образом в сравнении с собакой как минимум четырехкратного превосходства. Человек не просто устойчиво держится на задних конечностях, высвобождая за счет этого два ударных инструмента, но также может стоять на одной ноге и при этом наносить сокрушительный удар другой ногой. Кроме того, человек тяжелее любой собаки. Он может просто прыгнуть на собаку-противника и раздавить к чертовой матери, либо поднять в воздух, лишив тем самым возможности сопротивляться.

Собаки сплошь и рядом успешно грызут людей по одной простой причине: собака — зверь. Ее древние боевые инстинкты не занавешены всякой дрянью типа второй сигнальной системы, гуманизма и присущей нам филантропии. Прямоходячему сапиенсу, дабы достичь в боевой ситуации психического тождества с собакой (читай — включить в себе зверя), нужно сделать над собой невероятное насилие, буквально вывернуться наизнанку. В подавляющем большинстве конфликтов нормальный индивид так и не добирается до заветной кнопки и позорно бежит с поля боя, стеная от укусов слабого брата меньшого (случается, что не бежит, а его несут — и подчас, минуя приемный покой, сразу на кафедру).

Так вот Мо ничего включать не надо. В силу ряда трагических обстоятельств он и так постоянно «включен». Собаки, видимо, чувствуют это и стараются не связываться с большим сильным зверем…

— Вы че, вообще, тут делаете? — уже не так враждебно-уточнил хозяин жирного ротвейлера, потихоньку оттаскивая свою псину от ласкового Мо — ревность, видать, взыграла.

— Собачку ищем, — проникновенно сообщил Антон, верно уловив суть момента. — Средний пудель серебристого окраса. Отзывается на кличку «Герцог». Вчера на прогулке убежал неподалеку — вот, ищем.

— Пудель! — пренебрежительно скривился мужлан. — Ну разве ж то собака? Ха — пудель! Собака должена быть такой — типа Цезаря. Тогда — да, это я понимаю. А то — пудель…

— Не видели?

— Не-а, не видел, — мужлан садистски подмигнул и двинулся дальше. — Вы в филармонию сходите. Шкурку поищите. Если вчера пропал, значит, уже съели. А ошейник толкнули на барахолке. Сходите, сходите — шкурку можно этому отдать, как его… ну, чучельному мастеру. По том дома поставить. Зашибись: не воняет, не серет, не жрет, не гавкает. Ха! Пудель…

— Сам ты чучельный мастер, — буркнул вслед мужлану Антон. — Только вот интересно — почему в филармонии от собаки остается одна шкурка. Там кто?

— Кто собак ест, — встрепенулся Мо. — Корейцы, китайцы… бомжи.

— Хорошая мысль, — одобрил Антон, завершая осмотр замка — увы, опять без результата. — А чего эти собакоеды делают в филармонии?

— Собак едят, — невозмутимо ответил Мо. — Значит, в филармонии у собакоедов — база.

— Нелогично, — Антон пожал плечами — нет, Барометр не прав, в филармонии баз не бывает. — Пошли дальше, Барометр…

Через два дома исполнилось ровно половина десятого, и тотчас же на мобильный Антона позвонил Шведов.

— Есть контакт, — с плохо скрываемым торжеством в голосе сообщил полковник. — Опознала с ходу — все три ракурса…

Оказывается, архивная барышня опознала Сулеймана Вахидова. Перед самой «болезнью» архивариуса его навещали двое: кавказец и русак, о чем-то шушукались при закрытых дверях. Так вот, кавказец — Сулейман. Посетители скоро ушли, а ныне покойный господин Лысиков после этого ходил весьма довольный, потирал руки и даже чего-то мурлыкал под нос, что с ним случалось нечасто. А на другой день — приболел…

— Вот такие дела. Результаты есть?

— Пусто, — уныло сообщил Антон. — Теперь вы вправе сказать, что я допустил ещё один промах: не запечатлел на память физиономии наших вчерашних оппонентов. Наверняка архивная барышня опознала бы кого-нибудь.

— Не бери в голову, — Шведов был настроен оптимистично. — Это нам уже без надобности. Тут и так понятно, где собака порылась. Подходите к Охлобыстину,[34] отработаем последний сектор…

— Собака порылась… — Антон развернулся в сторону нависавшей неподалеку трехэтажной серой глыбе высотой с нормальную панельную пятиэтажку. — Собака… А давай-ка, друже, завернем к филармонии. Посмотрим, что там за собакоеды такие…

К парадному крыльцу филармонии вела широченная трехмаршевая лестница ступеней в полсотни, отягощенная пустоглазыми львам и амурами с отломанными метательными принадлежностями да откусанными носами. Каждый марш венчал передвижной табачный киоск, а на самом крыльце продавали пиво с орешками и сухариками «Три корочки».

Антону роскошная лестница не понравилась сразу: навернулась вдруг ассоциация с восхождением на лысую простреливаемую высотку безо всякого прикрытия.

— Полуподвал, — заметил Мо, указав на половинки окон, забранных в бетонные короба, крытых сверху решетками. — Возможно, база собакоедов.