Татьяна Устинова - Мой личный враг
— Чего не будет? — Раздражение и испуг смешались в душе Андрея. — Чего? — повысил он голос. — Не темни, Вика, я тебя умоляю!
— Не надо меня умолять, — холодно сказала она. — Ничего не будет. И не пугайся ты каждого звука, так ты меня с ума сведешь. Ну, плохо, конечно, что его не додавили…
— Я же тебе говорил! — закричал Андрей, моментально теряя над собой контроль, однако следя за тем, чтобы не выплеснуться за пределы, когда уже нельзя будет взять себя в руки. — Я тебя предупреждал, что меня подставят!
— Подставили Вешнепольского, а не тебя, жалкий деревенский сопляк! проговорила его. женушка с таким презрением, что он даже попятился. — Ты же ничего не можешь. Еще ничего не произошло, а у тебя поджилки трясутся! Не смей устраивать мне сцен, недоносок! Лучше займись своей сукой, которая уж точно в курсе всех дел.
Андрей хотел закричать, но раздумал и спросил, опять с замиранием сердца:
— Каких дел?
— А таких, — сказала Вика. — Все забыл с перепугу? Она фильм делала? Она. А какой фильм вышел — тот, что она сделала? Не тот. И она это где хочешь заявит. Хоть в прессе, хоть в прокуратуре. Ладно бы Глебов в тюрьме сидел, а так… Что, если кто-нибудь из его стаи примется копать и до нее докопает?
— Она не знает, что монтировала ту кассету для меня, — возразил Андрей.
— А то она эфир не видела! — воскликнула Вика. — Нет, ты и вправду того или притворяешься? Она в титрах твоей программы была, придурок! А кино она монтировала совсем не то. В ее кино про Глебова ни слова не было. Конечно, при случае ты все на нее свалишь, а если она станет опровергать? Что, в суд пойдем? Права качать, как шахтеры?
— Я думал, Глебов сгинет… — пробормотал Андрей.
— Все так думали, — отрезала Вика. — На то и мозги, чтобы думать. Я тебе телефончик дам. Ты позвонишь, скажешь адрес и заплатишь. И все.
— Что? — спросил Андрей. — Убить?..
— А у тебя есть другие предложения? — улыбнулась Вика.
— Как же ты одна справилась, Санька? — удивленно спросила Маша.
Они сидели втроем у Маши на кухне, в Потаповском, пили кофе и обсуждали свои не слишком веселые дела.
— Сама не знаю, — сказала Александра. — Такая злость напала, я думала, что кого-нибудь поколочу или окна разобью, что ли…
— Позвонила бы, — перебила Ладка.
— На Канары? — спросила Александра.
— Да хоть бы и на Канары, — ответила Лада. — Все равно не отдых был, а черт знает что. Ни секса, ни кайфа, одни телефонные звонки с утра до ночи.
— Почему? — спросила Маша.
— У него неприятности какие-то, — поморщилась Лада.
Ей не хотелось об этом говорить. Уже несколько дней Васятка не звонил и не приезжал, а она, будь он неладен, как-то незаметно к нему… привыкла. Остальные любовники появлялись и исчезали, не оставляя следов, а к этому вот… привыкла.
— У всех неприятности, — подытожила Маша. — Черт побери их совсем…
— У меня приятности, — вклинилась Александра. — Вчера Леша Бобров позвонил, они делают какой-то опрос для «Нестле», и мне предложили смонтировать…
— Ты уже один фильм смонтировала, — заметила Лада. — Остановись.
— Но деньги же… — жалобно отозвалась Александра, понимая, что Лада права. — И нужно приехать всего один раз. И монтажная не в «Останкино», а рядом со мной, на «Соколе».
— А деньги сразу дадут? — спросила недоверчивая Лада.
— Сегодня же, — заверила ее Александра. — Боброва я давно знаю, он себе не возьмет, а сотрудникам заплатит.
— Знаем мы таких Бобровых, — хмуро сказала Ладка. — И тоже довольно давно.
— Да что ты все бухтишь? — повернулась к ней Маша. — Не пропадет твой Васятка. Выберется. Он в замминистры без тебя вышел! Что это ты взялась за него переживать?
Они помолчали. Александре смерть как не хотелось ехать в монтажную, да еще на ночь глядя, поэтому она, как могла, тянула время.
— Нашлась, значит, Ванькина кассета, — задумчиво проговорила Маша. — И все это время она была у тебя в шкафу…
Александра рассказала девицам все, включая беспримерный подвиг Кати Матвеевой, поверившей ей и заставившей поверить Глебова. Тогда же они решили, что конспирацию можно пока отменить.
— Но видишь, все равно ничего не помогло, — пробормотала Александра. Глебова сняли, а от Вешнепольского ни слуху ни духу…
— Был бы жив… — сказала Маша, встала и ушла на кухню.
— Что-то мне кажется, — раздумчиво проговорила Лада, — что этим дело не кончится. Глебов — он, поди, не совеем дурак и наверняка попытается найти тех, кто его подставил.
— Ну, к нам это отношения не имеет, — уверенно заявила Александра. — Те где-то намного выше. Очевидно, даже выше Викиного папаши.
— А Победоносцев? — заводясь с пол-оборота, начала Лада. — Он на всю страну его «прославил»! А вдруг Ванька Вернется?!
Они тяжело задумались.
— А как бонапартист отреагировал на перспективу провести, ночь без тебя? — спросила Лада. — Не выразил желания встретить-проводить?
— Да чего меня встречать-провожать, когда от монтажной до дома ровно семь минут, а сейчас еще рано? — Александра чувствовала необходимость заступиться за Филиппа, которому, конечно, и в голову не пришло, что ее нужно бы встретить с работы.
— Ты бы хоть ему намекнула, чтобы он к подъезду выдвинулся, посоветовала из кухни Маша. — Постоял бы, воздухом подышал…
— Идите вы… — буркнула Александра и поплелась в прихожую одеваться.
Куртка была холодной и влажной. Сразу после Нового года вместо крещенских морозов пришла оттепель, лил дождь, подъевший почти весь снег, на тротуарах стояли глубокие лужи, и по дороге от метро Александра попала под дождь. Куртка промокла, и одеваться было противно.
— Подожди, — приказала Ладка, поднимаясь. — Я, конечно, не Филипп, король Франции, но, так и быть, отвезу тебя хотя бы туда. Кто знает, во что ты еще по дороге можешь вляпаться…
— Ничего страшного, — убеждал Филиппа усталый молодой врач, приехавший на «Скорой». — У нее просто нервный шок, довольно сильный, и еще эти порезы…
— Да, да, порезы, — повторил Филипп. Он не мог смотреть на Александру, он отворачивался от дивана, на котором она лежала, неподвижная и бледная, как неживая. Ему было стыдно. Он знал, как виноват перед ней.
— Ничего страшного, — твердил врач, который с первого взгляда понял, что Филипп иностранец. И это раздражало его еще больше.
«Да, — думал он язвительно. — У нас на улицах, случается, убивают. Нечего по ночам болтаться. А уж коли ты такой заботливый, мог бы оторвать задницу от кресла и подождать у подъезда, глядишь, ничего бы и не было…»
— Вы слышите меня? — спросил он раздраженно. — Ну хотите, я заберу ее в больницу?
— Нет, нет, спасибо, — сказал Филипп, очнувшись, и посмотрел на врача так, что тому показалось: сейчас этот бледный взъерошенный мужик кого-нибудь ударит. Он даже отступил немного. Кто его знает, может, и вправду переживает…
Зазвонил телефон. Филипп долго не мог сообразить, где он звонит, пока фельдшер не тронул его за плечо и не кивнул на надрывавшуюся трубку.
— Я уже еду, — сказали в трубке, когда Филипп ответил. — Насколько все плохо? Нужно везти в больницу?
— Вроде нет, — сказал Филипп спокойно. — Но, если можешь, привези… врача.
— Хорошо. Только это займет какое-то время. Ничего?
— Ничего, — ответил Филипп.
Теперь почти все — ничего.
«Ишь ты, — подумал, раздражаясь, врач со «Скорой», — мне он не доверяет. Требует другого. Ну, и пошел к черту…»
— Милицию вызывали? — спросил он грубо. — Вызовите, они хоть протокол составят…
— Она поправится? — вдруг спросил нервный иностранец. — Вы точно уверены, что она поправится?
Врач чуть не заскрипел зубами:
— Да говорят вам, нет никакой опасности! У нее два пореза, совершенно бессмысленных и не представляющих угрозы для жизни. Чистенькие, никакой инфекции, только крови много. Через две недели они заживут. Ну, через три. Если вы положите ее в хорошую клинику, и следов никаких не останется. Вообще никаких. Вы меня понимаете?
— А почему она в обмороке? — спросил Филипп, чувствуя себя идиотом. Она была не в обмороке, она спала, ей вкололи снотворное. Но Филипп хотел, чтобы врач подтвердил это.
— В обмороке она была очень недолго, — призвав на помощь все свое терпение, в который раз начал объяснять врач. Ему казалось, что он говорит с душевнобольным. — Она пришла в себя, заплакала, почувствовала боль, я вколол ей' снотворное. — Он ткнул пальцем в ампулу со спиленной головкой. — Если повезете ее в больницу, я напишу вам, что именно я колол…
— Да, — сказал Филипп, — да, пожалуйста… Фельдшер маялся у двери. Он был еще моложе врача, и ему давно уже надоела и эта квартира, и тупой иностранец, и его явно преувеличенные опасения за пострадавшую девицу. Интересно, в этих их Европах все такие пугливые суслики?
