Эд Макбейн - Преступная связь
До их слуха донесся звук его шагов. Сквозь шипение пара они услышали легкий скрежет металла по металлу, затем щелчок, потом скрип открываемой двери, хлопок — и снова только шипение гладильной машины.
Первым из гостей явился Руди Фавиола.
— Привет, Руди, как дела?
— Замечательно, Бенни. Мой племянник уже здесь?
— Да, он ждет вас наверху.
Реган посмотрел на Лаундеса. Его напарник ответил недоумевающим взглядом.
Они снова услышали шаги. Затем наступила тишина. Ее нарушил голос, звучащий словно из динамика. Голос Эндрю?
— Да?
— Дядя Руди.
— Поднимайся.
Раздался звонок. Дверь снова открылась и захлопнулась. И ничего. В своем отчете Култер упомянул о двери с засовом и домофоном. Детективы начали опасаться худшего.
Следующий персонаж прибыл в десять минут десятого. Бенни представил его как «мистера Бардо».
— Доброе утро, мистер Бардо.
— Доброе утро, Бенни.
— Пети Бардо, — буркнул Реган.
— Консильери, — кивнул Лаундес.
«Нет, Папа Римский, — подумал Реган. — Ну и напарничка Бог послал».
— Они наверху, — сообщил Бенни.
Детективы внимательно слушали. Шаги. Тишина. Затем:
— Да?
Снова голос из динамика. Очень похожий на голос Эндрю Фавиолы.
— Пети.
— О'кей.
И опять звонок. Дверь распахнулась и закрылась. Тишина. Все они шли наверх, вот куда. А внизу хоть слушай, хоть не слушай.
Следующим пришел Парикмахер Сэл.
— Сэл, — представился он в домофон, и дверь перед ним немедленно распахнулась.
Следующего посетителя звали Бобби.
— Привет, Бобби, как дела? — спросил Бенни.
— Все здесь?
— Наверху.
Шаги. Голос из динамика.
— Да?
— Триани.
«Спасибо», — подумал Лаундес.
— Поднимайся.
Дверь открылась и закрылась. Тишина. За машиной для глажки Бенни начал напевать: «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско».
Следующие двое прибыли вместе. Не дожидаясь приветствия, один из них воскликнул:
— Здорово, Бенни.
— Привет, — отозвался тот с удивлением в голосе, словно не слышал, как они вошли.
Реган и Лаундес вслушивались в тяжелые шаги, гулко отдававшиеся в комнате. В динамике раздался знакомый голос.
— Кармине и Ральф.
— Поднимайтесь.
Звонок, стук двери — добро пожаловать, гости дорогие. Ральф Карбонарио и Кармине Орафо тоже здесь, и все сидят наверху, а внизу никто не произносит ни единого слова, за исключением Бенни, который опять принялся напевать за работой.
Реган стащил с головы наушники.
* * *В комнате для совещаний наверху они планировали убийство Алонсо Морено.
— Мы не ему собираемся вправлять мозги, — пояснял Эндрю. — А тем, кто придет за ним следом.
— Боюсь, мы начинаем нечто такое, что потом не сможем закончить, — заметил Карбонарио.
Он носил кличку Рыжий Ральфи из-за своих рыжих волос. К тому же веснушки усеяли все его лицо, и несколько лет назад его называли Ирландцем Ральфи — пока он не проломил несколько голов. С тех пор он немного прибавил в весе и теперь сидел за столом совещаний в серых фланелевых слаксах и голубой кашемировой спортивного покроя куртке, из-под которой выглядывал серый свитер с низким воротом. Завтра утром ему предстояло лететь в Сиэтл. Он скептически относился к плану убрать Морено. Лучше не начинать ничего такого, что может привести к осложнениям. Временами Ральфи, вопреки очевидным фактам, воспринимал себя абсолютно законопослушным бизнесменом.
— Если мы не начнем, то китайская сделка не состоится, — пояснил Руди. — Косоглазые и так уже говорят нам: либо начинаем, либо расстались. Неужели мы позволим этому испашке помешать миллиардной сделке?
— Руди прав, — вмешался грубый и зычный голос Парикмахера Сэла. — К чертям его. Мы должны настоять на своем.
— Проще было бы ему заплатить, — предположил Триани. — Сколько он хочет?
Бобби Триани приходился Руди зятем. Женившись на его дочери Иде, он стал членом семьи и поднялся до четвертого места в иерархии. Сорокадвухлетний крепыш с карими глазами и темными волосами, обычно он смолил не переставая и воздерживался от курения только здесь, в квартире Эндрю, или в офисе, как бы он там ни назывался. Ему не нравилось, что здесь нельзя курить: с сигаретой лучше думается. Он знал, что его тесть умирает от рака легких, но тем не менее не сомневался, что табачный дым прочищает мозги. Когда Бобби развлекался с одной из своих маленьких подружек, он накуривался до одури. Его тесть не знал о его подружках. Бобби надеялся, что тот умрет прежде, чем узнает.
— Мы были готовы дать ему сорок пять процентов в Америке, — ответил Эндрю. — Он требует пятьдесят.
— И тем не менее, — пожал плечами Бобби. Из всех присутствующих он выделялся наиболее легкомысленной манерой одеваться, и с его лица еще не сошел загар, полученный в Майами.
— И кстати, ты согласился, — заметил Пети.
— Плевать, на что он согласился, — вспыхнул Руди.
— Правильно, — сказал Сэл. — Плюнуть и растереть.
— И все-таки, — осторожно начал Ральфи. — Должно же наше слово чего-то стоить, разве не так?
— Сейчас не тот случай, — возразил Орафо.
Подобно Карбонарио, с которым он сотрудничал теснее всех в организации, он явился на встречу в спортивной куртке и слаксах, без свитера, в белой рубашке и темном галстуке. Ему уже перевалило за шестьдесят, и он не один пуд соли съел вместе с Руди, да и с Энтони тоже. Кармине все еще верил в воровскую честь. Считалось, что все они верят в воровскую честь. Если ты дал человеку слово, умри, но сдержи. Правда, человек, которого Эндрю хотел отправить к праотцам, и понятия не имеет, что такое честь. И поэтому Орафо решил, что на данный случай правила не распространяются, несмотря на то что Эндрю с Морено обменялись рукопожатием.
— Пятьдесят процентов прибыли — это же грабеж среди бела дня, — возмутился он. — Испашка просто сбрендил. Эндрю прав. Мы замочим его в назидание всем остальным. А потом придем к ним с прежним предложением, и его у нас с руками оторвут.
— Все равно, — поежился Карбонарио.
— Я хочу, чтобы это произошло там, где он живет, — объявил Эндрю.
Все удивленно уставились на него.
— Пусть всякий знает, что от нас нигде не скрыться. Если нам нужно, мы ни перед чем не остановимся. Или они соглашаются на наши условия, или мы их всех закопаем. Я хочу, чтобы все это поняли.
— Ты говоришь о Колумбии? — взвизгнул Бобби. Когда он долго не курил, в горле у него пересыхало. Сейчас он с большим удовольствием убил бы не испашку, а самого Эндрю за то, что тот не разрешает ему курить.
— Да, о Колумбии, — подтвердил Эндрю. — Он живет там, и именно там должна состояться акция.
— Но кажется, он все еще в Нью-Йорке, — заметил Пети.
— Здесь пришить его гораздо легче, Лино, — поддакнул Руди.
— Знаю, дядя Руди. Но гораздо большего эффекта мы добьемся, если покончим с ним там.
— У нас есть там свои люди? — спросил Кармине у Ральфи.
— Как и везде, — ответил тот. — Но должен предупредить тебя, Эндрю, последствия могут быть непредсказуемыми. У нас законный бизнес в Майами, а оттуда до его сферы влияния рукой подать. Его людям не составит особого труда выяснить, какие фирмы принадлежат нам и где они находятся. В будущем нам светят бо-ольшие неприятности.
— Что за неприятности? — спросил Кармине. — О чем ты, Ральфи?
— Убийства, взрывы, и так далее. Людям Морено доводилось убивать даже судей, так неужели ты думаешь, они спустят нам?
— Судьи не приходили в дом Морено и не убивали его в его собственной постели, — мягко заметил Эндрю.
Никто из сидящих за столом в течение нескольких секунд не мог выговорить ни слова, и каждый — за исключением Руди — гадал, кто первым попытается объяснить Эндрю, что он хочет невозможного. Руди же было неудобно ставить племянника в неловкое положение. Он предпочел бы, чтобы критика прозвучала из чьих-либо других уст. Кроме того, он не был уверен, что это действительно абсолютно невозможно.
— Г-м-м... И как мы попадем к нему домой, Эндрю?
Пети Бардо. Естественно, в коричневом костюме. Коричневый галстук, коричневые ботинки. Все коричневое.
— Очень просто. Предложим кому-нибудь за это миллион наличными, — ответил тот.
«Не так уж и глупо», — с улыбкой подумал Руди.
* * *В шесть вечера в ту же среду, как раз тогда, когда Джонни Реган и Алекс Лаундес докладывали Майклу о том, что встреча на высшем бандитском уровне действительно имела место в лавке портного и что больше им совершенно нечего сказать, перед Сарой Уэллес распахнулась дверь, выходящая на Мотт-стрит, и она стремглав взбежала наверх, туда, где ее ждал Эндрю. Всю неделю она представляла его именно здесь, сидящим в кожаном кресле в гостиной, в перетянутом в поясе халате с монограммой. А под халатом — ничего, ведь он ждет ее.
Она не понимала, почему при одной только мысли о нем в ее мозгу рождались такие эротические фантазии, о которых она раньше и не подозревала. Она знала, что испытывает к нему не любовь, — какая любовь, если она практически ничего о нем не знает? — а то чувство, которое в Библии называется похотью, а ее юные ученики обзывали просто и ясно — течка. Она не знала этого мужчину, однако умирала от желания практически все двадцать четыре часа в сутки. И сейчас, когда она, поднимаясь по ступенькам к знакомой двери, увидела, как дверь приоткрывается и как он появляется в дверном проеме не в халате, а в джинсах и свитере, она безумно хотела его. Хотела, когда бросилась к нему, хотела, когда подняла свое лицо навстречу его губам, когда захлебнулась его поцелуем и утонула в его объятиях.
