Скотт Фрост - Дневник Габриеля

— Слово «везение» не подходит для описания последних двадцати четырех часов моей жизни.

Гаррисон подошел к нам со специальным оборудованием. Взгляд новоиспеченного детектива убойного отдела исчез, уступив место такой пронзительной чистоте, что он мог бы заморозить взглядом стакан воды.

— В звонок не звоните… Стучите.

Он прицепил к моему поясу миниатюрную рацию, а затем надел мне на ухо крошечный наушник и прикрепил к воротнику микрофон. Когда его пальцы коснулись моего уха, наши глаза на секунду встретились. Это был поразительно интимный взгляд, каким могли бы обменяться в общественном месте тайные любовники.

— Я буду на другом конце. Это открытая линия, так что я услышу все, что вы говорите.

Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом отошел, а я села в машину и завела мотор. Чавес поднял рацию к губам.

— Начали.

Я отпустила сцепление и отъехала от группы захвата. Глядя через мокрое ветровое стекло, я почувствовала, что погружаюсь в совершенно новую реальность, где все старые правила больше не применимы. Не было больше понятий «верх» и «низ», только чьи-то догадки. Проехав полпути, я включила дворники и повернула на Монте. Свет фар скользнул по парку и выхватил из полутьмы притаившегося за деревом спецназовца, одетого бомжом. В центре проезжей части сидела ворона и разрывала остатки бумажного пакета из Макдоналдса — словно раздавленное животное, чтобы добраться до промокшего «биг мака».

Впереди показался дом, рядом — парковка. Он оказался меньше, чем я рисовала в своем воображении. Более потрепанный. Но даже когда он был новым, то выглядел дешевкой. Думаю, сильный дождь мог бы смыть это ветхое строение, досочку за досочкой. Но ведь такое в Южной Калифорнии встречается на каждом шагу. Нет ничего постоянного. Небольшой дождик, легкое землетрясение, и даже просто чья-то страшная идея может изменить все.

Я притормозила и припарковалась, выключила фары и заглушила мотор. Капли дождя скапливались на ветровом стекле маленькими островками и сбегали вниз тонкими струйками.

— Я выхожу, — сказала я в микрофон.

— Хорошо, Алекс, — раздался голос Чавеса. — Не беги. За раз делай один шаг.

Я натянула капюшон, вышла из машины и направилась к входной двери. С близкого расстояния дом с окнами на решетках казался совершенно неживым, словно его бросили во время чумы. Темные окна напоминали черные глаза хищника в ожидании малейшей слабости или нерешительности жертвы. Высохшие розы усеивали площадку перед лестницей, словно забракованные зверем кости.

— Все нормально? — раздался в ухе шепот Гаррисона.

Так мог бы шептать любовник.

— Да, все хорошо, — ответила я, прибегнув точно к той же лжи, которой успокоила своего мужа, когда мы в последний раз занимались с ним сексом перед разрывом.

Моя рука скользнула к бедру и остановилась на пистолете под плащом. Так спокойнее. Я подошла к входу, но внешняя дверь оказалась открытой, словно приглашение пройти внутрь.

— Металлическая дверь приоткрыта, — сообщила я.

— Мне это не нравится, — отозвался Гаррисон.

Я осторожно открыла первую дверь, чтобы постучать во вторую, деревянную. Но стоило мне стукнуть разок, как она тоже отворилась. Внутри было темно и ничего не видно. Под ногами, рядом с порогом, скопилась лужа темной вязкой жидкости, которую ни с чем не спутаешь.

— Не двигаться! — тут же заорала я. — Никому не двигаться.

Я выхватила пистолет и прицелилась в пустую темноту перед собой.

— Лэйси! Лэйси, слышишь меня?

Но ответом была тишина, даже эха не последовало. Казалось, темнота внутри засасывает всё, даже звуки. Я посмотрела под ноги. От лужи крови шел маленький ручеек, исчезая под дверью в темноте.

— Лэйси! — еще раз крикнула я.

Я слышала шум мотора. Это Чавес и Гаррисон пулей вылетели из-за угла. Я вытащила фонарик и осветила себе дорогу, следуя за ручейком крови, исчезнувшим под следующей дверью.

— Не заходите, — взмолился Гаррисон.

Слишком поздно. Я уже сделала три шага по направлению к двери, за которой скрывался источник крови. На расстоянии примерно трех метров от входа лежала теннисная туфля. Я встала как вкопанная. Свет фонарика осветил ярко-желтый шнурок. Это была туфля моей дочери.

— Лэйси! — заорала я не своим голосом.

Я поводила фонариком, освещая комнату.

Какая-то потрепанная мебель, диван, стул с мягким сиденьем, кофейный столик и маленький телевизор. Больше в комнате не было ничего. И никого. Я направила фонарик на дверь, из-под которой вытекал темно-красный ручеек. Вокруг меня сомкнулась темнота, словно я погрузилась в воду. Мне не хватало воздуха. Внутренний голос не переставал повторять: «Нет, нет, нет». Я смотрела на дочкину туфлю, и рука с фонариком начала подрагивать.

И тот же голос сказал: «Нет, это неправда. Неправда».

Злость, какой я никогда не испытывала раньше, затопила каждую клетку моего тела, и я решительно пошла к двери. Такое чувство, что я смотрю за своими действиями со стороны, наблюдаю за разъяренной самкой гризли. Казалось, я вошла в туннель, который вел меня к двери и тому, что за ней скрывалось.

— Стойте, лейтенант.

Я сделала еще пару шагов и потянулась к ручке.

— Прошу вас, лейтенант! — закричал Гаррисон.

Я притормозила. Мне показалось, что я что-то слышала, но тут же продолжила скользить внутри туннеля к двери.

— Это ей не поможет, — спокойно сказал Гаррисон откуда-то сзади.

Я остановилась. Биение моего сердца было единственным звуком, нарушавшим тишину в комнате. Стенки туннеля разверзлись. Я посмотрела на свою руку, замершую в нескольких сантиметрах от ручки, хотя я и не помнила, как, собственно, здесь очутилась. Я повернулась и посмотрела на Гаррисона, стоявшего в дверном проеме.

— Это туфля Лэйси.

Моя рука как будто сама по себе потянулась к ручке.

— Лейтенант.

— Эта туфля моей дочки! — заорала я.

— Все равно так нельзя.

— Да мне плевать!

Я отвернулась от него, взялась за ручку и распахнула дверь. Меня обдало волной — словно воздух пытался убежать из этой комнаты и от того, что она в себе таила. Подняв пистолет и фонарик, я пошла вдоль кровавого ручья в темноту, в центр комнаты, где лежало тело.

Гаррисон двинулся за мной, крепко сжимая пистолет в одной руке и фонарик — в другой.

Труп лежал вниз лицом, руки связаны за спиной. Я не понимала, во что одет убитый, мужчина это или женщина. Тело напоминало безвольную и безжизненную тряпичную куклу. Но я не могла вынести мысль, что это моя девочка.

— Обе ноги обуты? — спросила я.

Закрыла глаза в ожидании ответа, но при этом боялась его услышать. Прошла секунда, максимум две, но мне они показались часами.

— Да, — ответил Гаррисон.

— Больше ничего нет?

Его фонарик скользнул по комнате.

— Матрас, какие-то журналы и все.

Я кивнула, взяла его под руку и сделала глубокий вдох.

— Ты можешь осмотреть остальные помещения?

Полицейские мигалки на улице заполнили и комнату отблесками красного света.

— Мне нужно побыть здесь еще секундочку.

Гаррисон кивнул и прошел мимо меня туда где, по-видимому, располагалась кухня. Я взглянула на свою руку и поняла что все еще судорожно сжимаю пистолет, хотя и не чувствую этого. Я сунула оружие в кобуру и снова посмотрела на дочкину туфлю. Желтые шнурки развязаны, и их концы указывают на ручеек крови, пробегающий всего в паре-тройке сантиметров.

Я повернулась и вошла в комнату, где лежала жертва. После смерти тело полностью подчинилось законам гравитации. Если бы руки не были связаны за спиной, то я бы вряд ли поняла, лежит оно лицом вниз или вверх. На убитом были джинсы и растянутый серый свитер. Я направила луч фонарика на затылок трупа. Волосы блестящие и черные как смоль, и только вокруг входного отверстия влажные от крови и спутавшиеся. Я осветила видимую мне половину лица. Короткая бородка Открытый глаз безжизненно остановился на чем-то, что заполнило последнюю секунду его жизни. Молодой парень, самое большее лет двадцать пять. Вероятно, у него в роду были японцы.

Голова закружилась, и я пошла к двери. Господи, это всего лишь ребенок, заглянувший не в ту дверь. Как он мог понять, что с ним происходит? Он ведь собирался спасти нашу планету, и тут такое. Я представила этого парнишку, приковавшего себя цепью к секвойе, чтобы спасти ее от вырубания, а потом отвернулась и посмотрела на туфлю Лэйси, валявшуюся на полу.

Я подошла и подняла ее. Левая туфля. В моей руке она казалась почти невесомой. У Лэйси был пунктик — она любила, чтобы теннисные туфли были белоснежными, как будто только что куплены. Я поискала следы крови, но не нашла. На левой стороне туфли виднелся темный след чьей-то подошвы, как будто кто-то наступил на нее.

— Господи, — прошептала я и начала воспроизводить события, произошедшие в этих стенах.