Джеймс Твайнинг - Scanned Document

— Иными словами, придется мне, как обычно, выгонять людей силком! — Охранник расхохотался над собственной шуткой вслед удаляющемуся профессору.

Единственной вещью, не нравившейся здесь Аурелио, был лифт — допотопный, страшно трясущийся и грохочущий гроб, вызывавший у него прилив клаустрофобии, какой он ни разу не испытывал за долгие годы археологических раскопок. Да ладно, всего-то один этаж, подумал он, пока кабина, беспрестанно дергаясь, поднималась наверх. К тому же выбора у него все равно нет.

Выйдя из лифта, он прошел через Пуссеновский и Бархатный залы в Бальный зал, где уже были расставлены две деревянные скамьи с позолотой и красные бархатные стулья. Достаточно, чтобы рассадить человек пятьдесят, подумал он про себя с улыбкой. Будем надеяться, что публика окажется приличной.

— Вы один?

Он обернулся и увидел на пороге мужчину, который на его глазах закрыл за собой дверь и повернул в замке ключ.

— Лекция начнется только в одиннадцать, — ответил он, насторожившись.

— Ты один, Аурелио?

На пороге примыкающего танцевального зальчика стояла женщина с каменным выражением лица.

Глава 43

— Аллегра?! — воскликнул Аурелио. — Это ты? Что ты с собой сделала?

— Сколько их там? — сурово пробасил Том по-итальянски.

— Чего сколько? — Аурелио торопливо перевел взгляд на мужчину.

— Сколько человек пасли вас до этого места?

— Двое, — растерянно пробормотал Аурелио. — По-моему, двое. Люди Галло. Они следят за мной с тех пор, как…

— С тех пор, как ты предал меня. Да? — процедила сквозь зубы Аллегра. Странное дело, но со вчерашнего дня она испытывала к Аурелио неоднозначные чувства: и грусть, и смятение, и нежелание поверить в то, что он совершил, — но сейчас как-то сама собой на первый план выступила злость.

— У нас нет на это времени, — напомнил ей Том, запирая на задвижку дверь в соседний зал. — Просто покажи ему это.

— Прости, Аллегра, прости!.. — бормотал Аурелио, умоляюще протягивая к ней руки. — Мне следовало рассказать тебе. Давно следовало рассказать тебе все.

— Ладно, перестань, — отрезала она и сунула ему в руки фотоснимок. — Лучше скажи, что это.

Он посмотрел на фотографию, потом на Аллегру, и рот его приоткрылся в изумлении.

— Она подлинная? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— Что это? — повторил вопрос Том.

— Похоже на греческую, — предположила Аллегра. — Я подумала, пентеликонский мрамор.

— Греческая — да, но это не мрамор. — Аурелио восхищенно качал головой глядя ей в глаза. — Это слоновая кость.

— Слоновая кость?! — воскликнула Аллегра. Теперь, когда он объяснил, это казалось таким очевидным. Очевидным и в то же время невозможным.

— Это маска с хрисоэлефантинной статуи, — продолжал объяснять Аурелио. — Скорее всего бога Аполлона. Датировать можно примерно четырехсотыми — пятисотыми годами до нашей эры. — Он помолчал, потом опять спросил: — А ты уверена, что она подлинная?

— Хрисоэлефантинная техника в Древней Греции предполагала сочетание золота со слоновой костью, — по-английски объяснила Аллегра Тому, заметив недоумение на его лице. — Такие статуи изготавливались на деревянной основе; открытые части тела покрывались пластинами из слоновой кости, а платье, волосы и доспехи — тончайшим золотым листом.

— И это что, редкость?

— Это чудо! — воскликнул Аурелио, словно забыв об их присутствии. — Таких статуй в Риме насчитывалось семьдесят четыре штуки, но все они исчезли после разграбления города варварами в четыреста десятом году нашей эры. Из оставшихся известны только два пострадавших от пожара образца, найденных в Греции, и фрагмент, хранящийся в ватиканском музее. Но находок такого размера и такого превосходно сохранившегося качества до сих пор не было обнаружено.

Все трое с тревогой посмотрели на дверь, которую кто-то шумно подергал за ручку с другой стороны.

— Нам пора, — сказал Том, забирая фотографию у профессора. — Частная половина здания еще вряд ли под наблюдением, так что мы можем уйти тем же путем, каким пришли.

— Постойте! — окликнул их Аурелио. — А вы не хотите узнать, чьей работы эта вещь?

— А ты можешь сказать прямо по фотографии? — Аллегра нахмурилась, озадаченная странными нотками в его голосе.

За дверью раздался короткий приглушенный крик, за которым последовали кулачные удары.

— Ну, по фотографии, конечно, определю не точно. Надо бы видеть саму вещь, — признался он. — Но могу предположить… Дело в том, что в наши дни известен только один скульптор той эпохи, способный создать произведение такого качества. Он же автор статуи Афины в Парфеноне и статуи Зевса в Олимпии, причисленной к Семи чудесам света.

— Фидий? — догадалась Аллегра, и от волнения у нее даже во рту пересохло. Теперь ей стало понятно, почему так побледнел Аурелио в тот момент, когда взял в руки фотографию.

— Конечно. А кто же еще? Теперь ты понимаешь, Аллегра, что это настоящее чудо?

— Пошли! — повторил Том, хватая Аллегру за руку, потому что дверь уже трясли с силой. Но Аллегра выдернула руку, намереваясь услышать ответ на еще один важный для нее вопрос.

— Почему ты сделал это, Аурелио? — спросила она. — У Галло на тебя что-то имелось?

— У Галло? Да я его имени до вчерашнего дня не слышал! — возмутился он.

— Тогда кому ты докладывал по телефону?

Наступиладолгая пауза; губы у Аурелио дрожали, словно не желая пропустить слова наружу.

— Это лига.

— Делийская лига? — воскликнула Аллегра, не веря своим ушам. Она даже не знала, что хуже — сотрудничество Аурелио с Галло, как она считала поначалу, или с этой жуткой лигой.

— Они уверяли, что не причинят тебе вреда. Сказали, что хотят только расспросить — узнать, что тебе известно, — оправдывался он. — Я хотел тебе признаться. Давно хотел. А когда ты рассказала мне про эти свинцовые диски и про убийства… Я пытался надоумить тебя, подсказать правильное направление, но испугался…

Шум за дверью неожиданно прекратился.

— Они вернутся с ключом. Пошли! — сказал Том.

Но Аллегра, не обращая на него внимания, продолжала:

— Ты должен был довериться мне! Я могла тебе помочь.

— Поздно. Двадцать, даже тридцать лет прошло, и все эти годы они тщательно записывали все, что я для них делал. Приписки, липовая оценка, подложные родословные. Мне нужны были деньги. Ты-то хоть понимаешь? Нужны были деньги на финансирование моих исследований. А кто бы еще мне заплатил? Университет? Государство? Ха!..

— Кто эти люди? — напирала Аллегра. — Назови мне имена.

— Т… там был один дилер, с которым я встречался несколько раз, — пролепетал Аурелио. — Американец по фамилии Фолкс, прилетал сюда из Женевы. Он состоит в лиге, в этом я уверен. Но всех остальных я слышал только по телефону. Поверь мне, Аллегра, я много раз хотел отвязаться от них, выйти из дела, но с годами только больше понимал, как трудно все это бросить.

— Бросить что?

— О, ты просто не понимаешь. Ты еще слишком молода. — Аурелио беспомощно всплеснул руками. — Ты просто не знаешь, что такое быть старым, не знаешь, каково заходиться в одышке, завязывая шнурки, и испытывать болезненные ощущения при каждом мочеиспускании.

— А какое отношение это имеет к…

— Мои книги, мои исследования — над чем я работал всю жизнь… Все это превратилось бы в пыль, если бы они обнародовали мою причастность к их деяниям.

— Твои книги? Книги! Ха!.. — У Аллегры вырвался горестный смешок.

— Как ты не понимаешь? — В голосе его слышалась мольба. — У меня же не было, выбора! Репутация — это все, что у меня осталось!

— Нет, — сказала она с горькой усмешкой. — У тебя еще была я.

Глава 44

В то утро в походке Эрла Фолкса замечалась пружинящая легкость, хотя на сердце остался небольшой налет горечи после морализаторской отповеди Дины Кэрролл. Сучка неблагодарная! Наговорила ему таких гадостей. И это после всего, что он сделал для них за долгие годы!.. По правде сказать, хорошенько поразмыслив, Фолкс был даже рад, что она дала ему от ворот поворот. От полу-дохлого Кляйна какой теперь прок? А раз так, то зачем рассыпаться перед ней в любезностях? Проще обратиться к кому-нибудь другому.

К тому же в его делах даже малая доля риска недопустима. А дела, кстати сказать, шли хорошо. Даже лучше, чем он ожидал. Его курьер успешно проскочил границу на озере Лугано, и теперь был где-то на пути к Фрипорту. Правда, в Риме события развивались более стремительно и более драматично, чем он мог предполагать. Но в этом-то и заключается прелесть итальяшек — они же, как проспиртованная бумага, готовы воспламениться от малейшей искры.