Дмитрий Сафонов - Башня
Он знал что. Самое страшное – услышать в ответ: «А я вас – нет». Или главное – любить, а остальное пусть катится ко всем чертям?
Они ехали в лифте на тридцать девятый этаж, и лотки с мороженым холодили ему руки. Он думал, что эти секунды, проведенные так близко от Марины, запомнятся ему навсегда. Он чувствовал, что вряд ли они еще когда-нибудь будут так близки, разве что опять поедут вместе в лифте.
Кстин украдкой наклонился к ней и вдохнул запах, льющийся от ее мягких волнистых волос, и аромат тела, пробивавшийся из-за воротника блузки. Ему хотелось съесть эту женщину, как аппетитную булочку, и, кажется, он нашел ответы на все свои вопросы. Да, он любит ее. Просто потому, что она женщина и ОНА – это ОНА. Других причин он не видел.
От ее запаха у него начала кружиться голова, а от ее вида… Он прижимал к животу лотки с мороженым, покрытые холодными капельками воды, и от этого на футболке появлялись влажные пятна.
В тот момент ему хотелось, чтобы Башня была бесконечной; чтобы они ехали и ехали вверх не останавливаясь.
На табло появилось число «39», и лифт замер. Марина вышла первой и направилась к двери своей квартиры. Кстин отметил, что в ее движениях сквозила какая-то нервная неловкость, но… Это было пустяком по сравнению с теми кренделями, которые выделывали его ноги. Он дрожал, как от холода, но не мог отнести это на счет трех несчастных лотков с мороженым.
«Если бы можно было наброситься на нее, срывая одежду и лаская губами каждый сантиметр ее кожи…» Если бы…
Нельзя. С ней все было по-другому. Он не мог на нее наброситься – до тех пор, пока не прочел бы в ее глазах немое разрешение. Сейчас ему хотелось только любоваться этой женщиной – и ничего более. Любоваться и обожать.
Ах да! И еще – повесить занавески на кухне.
Марина достала магнитную карточку: здесь, в Башне, они заменяли ключи. Кроме того, электронный замок служил надежной сигнализацией. Марина открыла дверь, сняла телефонную трубку, набрала «0» и сообщила дежурному на пульте, что все в порядке.
«Наверное, еще и поэтому она не побоялась меня пригласить, – подумал Кстин. – Здесь хорошая охрана».
– Пойдемте сразу на кухню, – предложил он. Марина удивленно вскинула тонкие брови. – Надо положить мороженое в холодильник, – пояснил Кстин. – И потом… Знаете, я так привык: нет работы – нет еды.
– Ну, это вовсе не обязательно… – начала Марина. – Мне, честно говоря, немного неловко… Это выглядит, будто я вас использую в личных целях…
– Ну и что? – Кстин пристально посмотрел ей в глаза. – А может быть, я именно этого и хочу – чтобы вы меня использовали… В личных целях, – немного помолчав, добавил он.
Возникла пауза. Эти неловкие паузы возникали постоянно, но, по крайней мере (и Кстина это радовало), с каждым разом они становились все короче.
Марина развела руками.
– Ну, если вы…
– Да, конечно, – перебил ее Кстин. – Я настаиваю. Как и положено мужчине.
– Считаете, что мужчина всегда должен настаивать? – Кстину показалось, что в ее глазах промелькнула какая-то настороженность.
– Разумеется. Не выпрашивать же!
– Ну, не стоит так категорично. Скажем: не выпрашивать, а просить. А?
Кстин усмехнулся.
– Нет. Только настаивать. Еще лучше – требовать.
– Может быть… Но ведь это не всегда бывает уместным. В некоторых ситуациях приходится именно просить, а не требовать.
Кстин беззаботно пожал плечами. И пожалуй, в ту минуту он еще сильнее смахивал на второгодника, не до конца расставшегося с романтическими иллюзиями о взаимоотношениях полов.
– Лучше не попадать в такие ситуации… – он ненадолго замялся. – А если уж попал, то ждать.
– Ждать чего?
– Ждать подходящего момента, когда уместно будет потребовать.
Марина поджала губы. «Мороженое и занавески, – подумала она про себя. – Других точек соприкосновения я не вижу».
Кстин снова пожал широкими плечами, но на этот раз в его движениях сквозила какая-то жалкая обреченность.
Первый раунд закончился вничью. Для него это означало – проигрыш.
(«Бойся разведенных женщин, – говорил отец. – Особенно если они с детьми. Они только кажутся легкой добычей, но на самом деле… В брошенной женщине есть что-то нехорошее… ущербное, иначе она не была бы одинокой. Рано или поздно ты поймешь это, но потеряешь время. А время – это единственное, что дает нам Господь. Только время – и ничего больше».
В последний год жизни отец выглядел похудевшим и усталым. Он часто разражался приступами мучительного кашля, и потом сплевывал в платок розовую от крови слюну.
Было еще кое-что: в этот год Кстин постоянно видел его с Библией в руках. Это казалось странным: в застойные годы отец был героем коммунистического труда, никогда не ходил в церковь и даже не был крещеным. Но сейчас он целыми днями листал потрепанную книжку карманного формата и часто одобрительно усмехался – будто читал увлекательный детектив и был очарован неожиданным поворотом сюжета. Он словно хвалил изобретательного автора.)
– Итак? – спросил Кстин.
– Что «итак»? – не поняла Марина.
– Я хочу вам помочь. Хочу повесить занавески, а потом съесть мороженое. Хочу и могу это сделать. Почему бы вам просто не согласиться?
«Действительно, почему? – подумала Марина. – Зачем я упрямлюсь? Потому что боюсь оказаться ему чем-то обязанной? Чушь! Я могла бы вызвать техника, и за небольшую плату он сделал бы то же самое. Эти обязательства стоят рублей триста, не больше. Или потому, что я давно привыкла решать все самостоятельно и мое ежевечернее нытье в подушку, мол, когда же найдется человек, готовый снять с меня часть проблем, – не более, чем нытье? Что-то вроде обязательной бабьей жалобы? Или, может быть, дело в том, что мне НРАВИТСЯ быть упрямой, и я хочу, чтобы он именно ПРОСИЛ меня разрешить ему повесить эти дурацкие занавески?» Как бы то ни было, но веской причины упрямиться не находилось.
– Я соглашаюсь, – сказала Марина, с удивлением обнаружив в собственном голосе почти забытую покорность.
– Отлично. Где у вас стремянка?
– В кладовке, – Марина неопределенно махнула рукой за спину.
– А инструменты найдутся?
– Какие-то есть… В большом ящике, посмотрите сами. Я ничего не выбрасывала, надеясь, что Валерик… – она замолчала, осознав, как глупо могли прозвучать ее слова. Надеяться, что, живя в Башне – этом средоточии комфорта и порождаемой им праздности, Валерик когда-нибудь заинтересуется содержимым ящика с инструментами, было по меньшей мере глупо.
Но Кстин сделал вид, что ничего не понял, и не стал дожидаться конца фразы.
– Осталось только узнать, где кладовка?
– По коридору, налево и до конца. Выключатель на стене справа.
– Угу, понял… Где карниз?
– Пойдемте, – она повела его в большую комнату. Там, на полу, лежал разобранный карниз в магазинной упаковке и полиэтиленовый пакетик с крепежом. Кстин осмотрел его и удовлетворенно кивнул.
– Тут у меня беспорядок… – смущенно сказала Марина, хотя комната находилась в чистоте, весьма близкой к идеальной. – Я не всегда успеваю убираться…
– О, не волнуйтесь! – бодро отозвался Кстин. – Это просто вопрос терминологии. То, что вы называете беспорядком, для меня является недостижимой степенью порядка. Я ведь живу один, – пояснил он. – И тоже не всегда успеваю… Ну, если быть откровенным, то всегда не успеваю. Но, когда вы приедете ко мне в гости…
– Я не обещала, – быстро вставила Марина.
– Вы сказали, что подумаете.
– Это не одно и то же.
– Конечно… Я буду ждать.
Ей захотелось сказать что-нибудь язвительное.
– Ждать момента, когда вы сможете это потребовать?
Кстин подбросил на руке пакетик с крепежом. Он улыбнулся и пошел в коридор. В дверях комнаты обернулся и кивнул:
– Угу…
– Я… должна еще погладить занавески. – Марина вспомнила, что они так и лежат в пакете нераспечатанными.
– Приступайте, – его широкая спина скрылась в полумраке коридора.
Ситуация все больше и больше казалась Марине абсурдной.
«Пригласила домой первого встречного, даже не разузнав хорошенько, что он за человек! Ну ладно. Может быть, он – хороший человек. Даже скорее всего. Но… Зачем все это? Для чего? Ведь не думаешь же ты, что между вами может что-то случиться?» Эта мысль не казалась Марине даже абсурдной. Она была… невозможной.
Она выдвинула нижний ящик шкафа и достала пакет с занавесками.
«В конце концов, чего ты так переживаешь? Ну повесит он эти занавески, потом поедите на кухне мороженого, и – до свидания! Это нормально. Простые человеческие отношения, и никто тебя не заставляет думать, что будет потом. Потому что – ничего не будет. И быть не может. Вот и успокойся».
Она разложила гладильную доску, включила утюг и принялась гладить.
Краем уха она слышала, как Кстин возится в кладовке, гремит инструментами, топает по коридору. Потом из кухни до нее долетали тихие, но довольно эмоциональные возгласы. Впрочем, дальше «Ух, ё!» и «Атть!» дело не пошло. Видимо, он опасался давать волю чувствам.
