Саймон Керник - Без пощады

Убивать Айрин Тайлер особых причин у него не было. Его лица она не видела и описать бы не смогла при всем желании. Да, она слышала его голос, но что с того? Он мог спокойно оставить ее прямо так — связанной, как цыпленок, неспособной даже позвать на помощь.

Однако уйти просто так значило бы упустить великолепную возможность. Не часто он себя баловал в последнее время. И кроме того, он хорошо помнил слова, которые сказал его командир много лет назад в сожженной мусульманской деревушке, бросив небрежный взгляд на груду холодеющих трупов — бывшую семью из десяти человек: «Мертвец не покажет на тебя пальцем».

35

Я спал смутным сном без сновидений. Неясно помню, что ненадолго просыпался среди ночи из-за боли в плече, однако в тот день я слишком устал, чтобы боль или любая другая из моих бесчисленных проблем по-настоящему тревожила, и через мгновение я снова забылся.

Когда я проснулся окончательно, болело уже лицо — точнее, рана от ножа. Ножа, на котором обнаружились отпечатки пальцев моей жены… Кэйти свернулась клубочком на пассажирском сиденье, привалившись головой к окну. Она перетянула на себя почти весь плед — давняя привычка — и устроилась с относительным уютом. Я подумал, можно ли это назвать сном невинности.

Часы показывали двадцать минут шестого, снаружи уже рассвело. Хотелось пить и есть: со вчерашнего обеда у меня крошки во рту не было… казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Я потянулся за одеждой, оставленной на ночь на заднем сиденье «лендровера». Ни рубашка, ни джинсы не высохли, оставшись неприятно влажными и липкими на ощупь.

Я открыл дверцу, ступил на бетонный пол амбара и стал разминать ноги. Почему Кэйти не хотела обращаться в полицию? Неужели она и вправду замешана в убийстве Ванессы? Вроде бы возможности у нее не было… и все же мои мысли неизменно возвращались к самому главному и непостижимому вопросу: откуда на ноже отпечатки ее пальцев? Этот вопрос ей обязательно зададут в полиции, а отвечать на него она явно не желает. Почему? Ведь в конце концов придется все им выложить, зачем же медлить? Я решил сдаться копам, даже если Кэйти будет против. Хоть какая-то защита для меня и детей…

Дети. В круговороте событий предыдущего дня я совсем забыл о них и сейчас вдруг понял, как сильно по ним скучаю. Нет, пора покончить со всем этим безумием…

Открылась пассажирская дверца, и из «лендровера» вылезла Кэйти с заспанным лицом.

— Доброе утро, — сказала она, сделав несколько неуверенных шагов в мою сторону.

— Привет.

— Слушай…

— Нам нужно обратиться в полицию, — сказал я.

Она будто задумалась.

— Я пойду в любом случае, и без тебя.

Она медленно кивнула:

— Пойдем вместе.

Даже после всего, через что ей пришлось пройти, даже после ночи в машине она выглядела потрясающе, и я так захотел ее, что в горле мгновенно пересохло. Я бы заплакал, если б умел, — но почему-то мне вообще не плачется из-за семейных неурядиц. Слезы наворачиваются на моих глазах крайне редко — когда я не в силах что-то изменить. Например, я плакал, когда пятнадцать лет назад умерла моя бабушка и еще когда сборная Англии потерпела поражение в очень важном матче. Да и то мне нужно много выпить, чтобы расчувствоваться. Глядя сейчас в глаза Кэйти, я задал себе вопрос: когда же наш брак начал распадаться? Наверное, когда она перестала видеть во мне любовника. И если честно, случилось это задолго до ее встречи с Джеком Келли.

— Как будем добираться до полицейского участка? — спросила она.

— Ключи от «хендая» ты, надеюсь, не потеряла?

— Нет, они в пиджаке. Ты хочешь вернуться к дому и увести машину? Но там наверняка полиция… Прошлой ночью было много стрельбы, да еще пожар…

— Вот и прекрасно. Если они там, то проблема решена, верно?

Она неуверенно кивнула.

Мы двинулись тем же путем, что пришли сюда, и через пятнадцать минут достигли коттеджа. А увидев его, потрясенно застыли: от второго этажа не осталось и следа, частично сохранились лишь наружные стены, сплошь покрытые сажей. Над пожарищем поднимались тонкие струйки дыма, повсюду желтела полицейская лента.

Пробравшись подлеском, мы подошли поближе. На подъездной дорожке стояла полицейская машина, ее владельца видно не было. «Хендай-купе» стоял на прежнем месте. Темно-красный корпус машины где почернел, где потускнел от дыма, но в остальном она выглядела целой и невредимой.

— Давай ключи, — сказал я и протянул руку.

— Нет уж, — отрезала Кэйти. — Поведу я. Пошли.

Я не успел возразить, как она затрусила по подъездной дорожке. Под ее каблуками хрустел гравий. Поскольку выбора не было, я поторопился за ней. А догнав, с удивлением обнаружил на ее лице широкую улыбку.

Слева раздался крик. Из-за угла бывшего коттеджа, ярдах в десяти от нас, вынырнул полисмен в форме — толстяк с румяным круглым лицом. Глядя на него, не верилось, что на юге Англии когда-нибудь покончат с преступностью. Наверное, мы помешали ему отлить.

Кэйти на бегу сняла машину с сигнализации и подбежала к водительской двери.

— Эй, ни с места! — завопил коп, грузно топая к нам.

Я остановился в отличие от Кэйти, которая нырнула в машину и завела двигатель.

— Кэйти, ради всего святого, что ты делаешь? Это же полиция!

— Спасибо, сэр. Оставайтесь на месте, — выдавил запыхавшийся коп, подбежав к машине.

«Хендай» взревел и рванул задним ходом по дорожке, из-под колес брызнул мелкий гравий. Коп бросился вдогонку.

И тут я принял спонтанное решение. Я не знал и половины правды, а вот Кэйти наверняка все известно; если она уйдет, то я скорее всего так и останусь в неведении. Я кинулся за машиной.

Коп развернулся и расставил руки, как блокирующий защитник в баскетболе. Выглядел он, прямо скажем, нелепо. С трудом подавив желание расхохотаться, я вильнул в сторону, а когда коп все-таки вцепился мне в рубашку, без труда вырвался и побежал дальше. Таких забегов я не устраивал, пожалуй, со школы — если не считать вчерашнего подвига с полицейским участком.

«Хендай» продолжал быстро двигаться задним ходом, но Кэйти делала знаки, чтобы я не останавливался. Через десять ярдов она сбавила скорость и распахнула дверцу с пассажирской стороны. Сзади слышался топот копа; ему уже явно было меня не догнать. «Хендай» катил теперь со скоростью человеческого шага. Когда я наконец схватился за дверцу и влез в салон, Кэйти резко нажала на газ и под визг шин в один прием развернула автомобиль. Оглянувшись, я увидел, что коп беспомощно стоит посреди подъездной дорожки и что-то орет в рацию. Кэйти включила первую передачу и с безумным смехом вдавила педаль газа.

Вам, наверное, знакомо то особенное чувство, которое бывает, когда просыпаешься рано утром, в темноте — и никак не понять, спишь ты или уже проснулся. Вот это чувство и накатило на меня. Моя жена, почтенный университетский преподаватель и мать двоих детей, ведет себя как законченный псих; если я ей потакаю, выходит, с ума схожу и я.

— Кэйти, ты что творишь? Мы же собирались сдаться, а не устраивать побегушки в стиле Тельмы и Луизы![7]

Она широко улыбнулась:

— Том, неужели тебя никогда не тянуло рискнуть чем-нибудь? Видимо, нет. Ты же у нас осторожный.

— Да, от полисменов я не убегаю, особенно когда мне нужна их защита. Не забывай, что твоего любовника и подружку с работы вчера убили.

Ее улыбка тут же погасла, хотя выражение лица оставалось жестким и уверенным. Она совсем не походила на Кэйти, которую я знал. А может, это и была настоящая Кэйти.

— Я сдамся полиции на собственных условиях, — проговорила она. — Хочу войти в участок в окружении свидетелей, чтобы потом чувствовать себя в безопасности. Я не намерена доверяться первому попавшемуся жирдяю, понимаешь?

— Нет, — ответил я, — не понимаю.

Прежде чем кто-то из нас снова заговорил, зазвонил мой мобильник, а через пару секунд и телефон Кэйти. Мы наконец-то въехали в зону приема. Я открыл свою «раскладушку» и увидел, что меня дожидается одно видеосообщение и одно голосовое, номер отправителя у обоих скрыт. На дисплее возник вопрос — желаю ли я проиграть сообщения? Наверняка какой-то спам.

Я нажал «проиграть».

Через секунду на дисплее мобильника возникли мои дети. Лица у них были испуганные и растерянные; Клои, похоже, плакала. Они сидели на большой кровати в незнакомой мне комнате с голыми оранжевыми стенами. Дети оставались в объективе около пяти секунд; они не двигались и ничего не говорили. Затем камера сдвинулась влево и показала человека, с ног до головы одетого в черное. Его лицо скрывала маска, что меня совсем не удивило. Смысл послания был ясен: мои дети в руках преступников.

Видео закончилось, и я обмяк на сиденье. Тоска, бессилие и ужас хлынули в мою душу черным потоком, разрывая меня изнутри. Только не дети. Господи, что угодно, только не дети. Только не мои милые крошки, дороже которых у меня нет никого на всем белом свете… Для любого родителя нет ничего невыносимее, чем знать, что его ребенок в смертельной опасности, и быть бессильным. От собственной беспомощности хочется выть; всякая способность к сопротивлению улетучивается. Ты согласишься на все, будешь ползать перед похитителями на коленях… На это, конечно, они и делали ставку.