Кейт Аткинсон - Преступления прошлого
Осознав, что все еще ждет сочувствия, в котором ему было отказано, он неуклюже выбрался с пассажирского сиденья «вольво». Такое ощущение было, что черепные кости смещаются и наезжают друг на друга, как тектонические плиты. Каждое движение болью отдавалось в мозгу. Он был серьезно не в форме.
Джози опустила стекло. На секунду ему показалось, что она вот-вот высунется и поцелует его на прощание или предложит остаться и присмотреть за ним, но вместо этого она сказала:
— Пора тебе завести нового ближайшего родственника, Джексон.
Добравшись домой, Джексон усадил Голубого Мышонка на каминной полке. Так он и знал, что рано или поздно начнет называть эту мышь по имени. Поставил урну с прахом Виктора (которую позабыл отдать Амелии с Джулией из-за всего этого дурдома) между Голубым Мышонком и единственным украшением каминной полки — керамической безделушкой с надписью «С наилучшими пожеланиями из Скарборо». После развода супружеское имущество было поделено так, как Джози сочла справедливым: Джексон взял свое «дерьмо» (то есть диски с кантри и сувенир с наилучшими пожеланиями), а Джози взяла все остальное. Может, Голубой Мышонок за ним присмотрит, раз больше некому. Джексон проглотил две таблетки ко-кодамола,[91] который ему дали в больнице (хотя он хотел морфин), лег на диван и включил «Из Болдера в Бирмингем», но такую боль не под силу было унять даже Эммилу.
12
Каролина
Каролина взглянула на детей своего мужа на заднем сиденье «дискавери» и поблагодарила Бога за то, что они не учатся в ее школе. Отпрыски Джонатана ходили в маленькое частное заведение, совсем в какой-то глуши, зато там уделялось большое внимание играм на свежем воздухе и по средам весь день говорили по-французски. Хорошее дело, в принципе интересно было бы попробовать такой подход в гетто, где она раньше преподавала. Всего два года прошло, а кажется — целая жизнь. Еще одна жизнь. Сколько раз человек может сбрасывать кожу? Ханна с Джеймсом в зеркале заднего вида строили ей рожи — они или тупые как пробка и думают, что она ничего не заметит, или им все равно. В любом случае вырождение налицо. Ровена, мать Джонатана, все время болтала про селекцию: она держала конюшню гунтеров (здоровенные твари, жуть), но иногда применяла то же понятие и к собственному семейству. У Каролины язык чесался сообщить свекрови, что в результате естественного отбора рождаются сильные особи, в то время как селекция приводит к врожденным дефектам, появлению на свет бледных блондинистых детей, которые по средам говорят по-французски, а их пустые лица мидвичских кукушат[92] наводят на мысль о скрытом идиотизме. По ее, Каролины, профессиональному мнению.
После свадьбы Ровена переехала во «вдовий дом», располагавшийся на территории поместья. Она называла его «мой уголок», хотя там было четыре спальни и две гостиные. Свекровь взяла себе за правило «не вмешиваться», что означало, что она вмешивалась постоянно, но тайком от Каролины. И под прикрытием благих намерений. На свадьбе у нее с лица не сходила благостная улыбка, словно ее накачали валиумом, и она сама все оплатила: шатер, струнный квартет, лакеев, подававших угощение на серебряных подносах, холодную лососину и жаркое из оленины, огромные вазы белых лилий, из которых, к несчастью, позабыли убрать тычинки, поэтому гостей осыпало пыльцой. Никто не заикнулся о том, что брак гражданский или что это второй брак, хотя отпрысков от первого нельзя было не заметить — они шныряли вокруг, как крысы, превратившиеся в детей, в нарядах из белого атласа, которые отлично смотрелись бы при обреченном дворе Людовика XVI.
Они прилетели из Буэнос-Айреса за несколько дней до свадьбы и остались насовсем, потому что Джемима — его бывшая — решила, что дети должны получить английское образование, с чем Джонатан согласился. Каролину это ничуть не обеспокоило, потому что (да, она понимала всю иронию этого) она прекрасно ладила с детьми, — именно поэтому она так хорошо справлялась со своей работой, а учителя далеко не всегда любят детей, у нее было полно коллег, которые смотрели на детей как на издержки профессии, а не ее суть и смысл. Но она не ожидала, что Ханна с Джеймсом окажутся такими гаденышами.
У няни, молодой испанки по имени Паола, был выходной, и Каролина вызвалась забрать детей из школы. Она старалась почаще подбадривать Паолу добрым словом и бокалом риохи, потому что ей казалось, что та вот-вот уволится. Да и можно ли было ее винить? Бедняжка застряла у черта на куличках, в мерзком климате, и два зловредных выродка доводили ее день и ночь. Они даже не давали себе труда правильно выговаривать ее имя — «Па-о-ла», и она постоянно их поправляла, растягивая гласные на южный манер, как зевающая кошка, но они упрямо произносили «Пола» своими натянутыми аристократическими голосками. Эти уродцы два последних года прожили в испаноговорящей стране и даже не могли сказать «Buenos dias»[93] — или просто не хотели.
Учебный день в их маленькой обособленной школе был длиннее, чем в деревенской. Каролина уже час как закончила работу, а Ханна с Джеймсом все торчали на разных факультативах: кларнет, крикет, фортепиано, вокал (еще не хватало, чтобы они петь начали), народные танцы (боже правый!) и фехтование. Бросить бы их — желательно с большой высоты — в школу в Токстете или Чапелтауне[94] и посмотреть, как им там поможет фехтование.
Они проехали мимо деревенской школы, и Джеймс сзади зафыркал. Она слышала, как он называл местных детей «деревенскими свиньями», и едва удержалась, чтобы не отвесить ему затрещину. Теперь он всякий раз фыркал, соприкасаясь с низшим сословием. Сумеет ли она и впредь воздерживаться от рукоприкладства? Ох, не факт.
По случайному совпадению директриса сельской школы собралась на пенсию, как раз когда они вернулись из медового месяца. Получить должность оказалось проще некуда. Для деревенской школы на три класса учеников квалификации у Каролины хватало с избытком, и она почувствовала себя там как дома спустя считаные дни после возвращения с Джерси — именно там они провели свое недельное свадебное путешествие, в номере отеля «Атлантик» с видом на бухту Сент-Уэн, хотя моря они толком и не видели, ибо большую часть времени не вылезали из постели. «Ах, „Атлантик“, — сказала Ровена, — чудесный отель. Что вы там делали целую неделю?» — и Джонатан ответил: «Ну, ты же знаешь, зоопарк, сад орхидей, догуляли до Ла-Корбьера,[95] пили чай в „Тайном саду“». Ровена расцвела такой довольной улыбкой от этого отупляюще светского маршрута, что Каролина едва удержалась, чтобы не сказать: «Вообще-то, мы целыми днями трахались как кролики».
«Значит, ты собираешься работать после свадьбы?» — спросила у нее Ровена в душном свадебном шатре, и Каролина кивнула, не считая необходимым вдаваться в детали. На воротнике Ровениного костюма из кремового шелка-сырца красовалось сочное пятно ярко-оранжевой пыльцы; Каролина надеялась, что химчистке оно не покорится.
Все в деревне хором твердили, как это трудно — быть директором школы, на деле же это было проще простого. Дети были просто прелесть, славные деревенские ребятишки: всего-то один с легким нарушением внимания, пара чесоточных, один отъявленный хулиган и, по статистике, еще должен был быть мальчик для битья (или девочка), которого (или которую) Каролина пока не вычислила. Практически все сносно читали (чудо), знали старые дворовые игры. Их жизнь подчинялась сельскохозяйственному календарю, так что праздник урожая действительно был праздником урожая, а весной на урок «Покажи и расскажи» кто-то привел самого настоящего, всамделишного ягненка. Было даже майское дерево[96] на деревенской лужайке, вокруг которого дети танцевали, думать не думая о фаллической символике. Она полюбила эту работу и надеялась, что в случае развода сможет ее сохранить: при их феодальных порядках всем в округе заправлял помещик, а помещиком фактически являлся Джонатан. Не то чтобы она собиралась разводиться, но с трудом верилось, что так будет продолжаться вечно. Всему когда-нибудь приходит конец. Нельзя постоянно быть на шаг впереди. Не важно, как давно тебя потеряли, рано или поздно тебя найдут.
К тому же без работы ей здесь не выжить. Чем бы она занималась все дни напролет? Джонатан вот придумывал себе занятия. Постоянно заходил в фермерскую контору или мерил шагами холмы, осматривая поля и изгороди, но, чтобы управлять фермой, у него был управляющий, и все точно так же шло бы своим чередом, и не ходи он в контору, и не смотри на изгороди. Он часто брал с собой дробовик и стрелял дичь, мол, где ферма — там и охота, но на самом деле он просто любил стрелять (или убивать). Он был метким стрелком и хорошим учителем, и вскоре Каролина открыла в себе талант к стрельбе. Но по зверью она не стреляла в отличие от Джонатана — только по мишеням, летающим тарелкам и консервным банкам. Ей нравилось огнестрельное оружие, нравилось ощущать в руках его тяжесть, нравился момент совершенного равновесия за миг до того, как спустишь курок, когда уже понятно, что попадешь в цель. Поразительно, что можно было преспокойно разгуливать по окрестностям (пусть даже по своим собственным), размахивая смертоносным оружием.
