Потапыч - Павел Юрьевич Беляев
Рита подчёркнуто медленно перевёл взгляд на него.
— А ты не лезь, это чисто между нами. Мы раз на раз побазарили, как нормальные пацаны. Да, Дим? Между нами всё ровно?
— Ровно, — глухо отозвался я.
— Ну, вот видишь? — бросил он Мишке и пошёл вперёд, ощутимо толкнув меня плечом.
— Козёл, — процедил Миха.
Я стоял, стиснув зубы, и не мог поднять глаз от пола. Ощущение было такое, будто в душу не просто наплевали, а сделали кое-что похуже. Да ещё в довесок и измазали меня в этом кое-чем сверху до низу.
Только предельным усилием я подавил тогда желание разреветься прямо на месте.
Как раз к тому времени до нас дошёл Хали-Гали. Он тонкими скрюченными руками принялся разворачивать нас в обратную сторону.
— Ух-ходим. П-полиц… цей… М-мент на на-нас с-смотрит.
Он был прав. Я, Миха и Глюкер двинули обратно в палату. Когда я поворачивался, то заметил, что в дверях столовой стоят Соня и Софа и тоже смотрят на нас. Неужели они всё видели?
Я вдруг ощутил, как запылало лицо. Хуже дня и придумать было сложно.
Тогда я ещё не знал, что проблемы только начинаются.
4
На ужине к нам подсели девчонки, заставив как следует потесниться. Изначально за столом нас было трое — я, Миха и Глюкер. Одно место пустовало, и туда уселась Соня. Софа и Кира бесцеремонно растолкали нас с Глюкером и кое‐как тоже уместились.
Хали-Гали в это время сидел со своими однопалатниками и о чём‐то с ними говорил. По идее, он должен был выяснить, что Рита успел сообщить менту.
Собственно, девчонки подсели к нам не зря: Софа, как и обещала, таки разузнала о судьбе отравленного полицейского. Слава богу, всё было более или менее хорошо. Человека откачали, вроде даже чем‐то прокапали, и как будто теперь его жизнь не подвергалась угрозе. Про здоровье пока ничего не было ясно, поэтому его положили в одиночку в интенсивной терапии, чтобы понаблюдать.
Я с облегчением выдохнул и откинулся на спинку стула. В тот момент я каждой своей клеточкой ощутил, что значит «гора свалилась с плеч».
Сегодня на ужин давали манную кашу. С комочками и обязательной лужицей масла посередине тарелки. Как её там варили, фиг его знает, но как бы ты ни мешал, как ни размазывал ложкой по тарелке, масло скатывалось с манки, как с гуся вода.
После Софиных новостей даже такая каша показалась мне самым вкусным в жизни.
— А ты не сильно выдыхай, — с набитым ртом проговорила Кира. — Что мужик остался жив — это, конечно, хорошо. Но у него там показатели, говорят, как у девяностолетнего деда. Аритмия, ещё что‐то… В общем, мрак.
— Кто говорит? — бледнея, спросил Глюкер.
Кира пожала плечами и взглядом указала на Софу. Та отправила в рот очередную ложку манки и скривилась от отвращения. Только после этого она ответила:
— Ребята из интенсивной терапии. Вы не представляете, какие они сплетники! Всё про всех знают. Даже про половину нашего отделения.
Ну, хотя бы полицейский был жив.
5
Когда мы возвращались из столовой, мент, который на данный момент дежурил у тринадцатой палаты, разумеется, окликнул меня:
— Эй, Шелепов! Подойди сюда!
Откуда‐то уже выяснил мою фамилию… Хотя ясно откуда — у постовухи спросил.
Я сделал вид, что не слышу, и как шёл себе, так и шёл до самого того момента, пока ко мне не подбежала Катя из седьмой палаты и не передала, что меня зовут. Как будто я сам этого не знал.
В общем‐то отделаться от Кати не составляло такого уж труда, но проблема была в том, что девушка задержала меня на время, достаточное, чтобы меня успела заметить Стрекоза, а вот от этой отвязаться было куда сложнее. Медсестра догнала меня и чуть не за руку увела к мужику с погонами.
— Дима, — сказала она, поправляя очки, — ты ничего не хочешь нам рассказать?
Мент буравил меня пристальным взглядом, как будто я уже находился на допросе у него в отделе, а не всё ещё в детской больнице, где по-прежнему запрещалось допрашивать несовершеннолетних в отсутствие их законных представителей. Короче, ближайших родителей.
— Нет. Вы о чём? — я напустил на себя вид полнейшего непонимания и хлопал ресницами с самым невинным видом, на который только был способен.
Тут к нам подошли пацаны — спасибо им, что не бросили! — и принялись отираться практически вплотную к нам. Стрекоза прикрикнула на них, чтобы расходились по палатам, и парни отошли ещё на пару шагов.
В общем‐то, вели они себя тихо, и взрослые снова переключились на меня.
Мент состроил грустную мину и печально покивал будто бы сам себе.
— Вот ведь молодёжь пошла, — полицейский возвёл очи горе, а потом посмотрел на медсестру, — мы такими не были.
Я прикинул: на вид ему было года сорок три — сорок шесть. То есть родился он году примерно в семьдесят седьмом. И когда ему было, как и мне, случились девяностые: развал Союза, подростковые банды, разборки, новые русские, рэкет — походу они в нашем возрасте действительно были другими…
А мент продолжал:
— Мы уважали старшее поколение, а этот смотрите, как врёт. Я бы сам ему поверил.
— Вас видели, Дима, — прервала его Стрекоза. — Сестра из другого отделения. Она должна была проследить тут за вами, пока нас не было.
— Как она могла нас тут видеть, если когда мент… Полицейскому стало плохо, её тут не было?
— Она видела, как вы с Нурмагомедовой пробрались в тринадцатую палату. Что вы там делали?
Блин! Я так боялся, что нас заложит Рита, что совершенно забыл о том, что мы с Соней сами давно уже спалились! Причём до ужаса глупо.
— Мы увидели, что палату никто не охраняет, и решили воспользоваться этим, чтобы познакомиться с новенькой.
— Да? Если бы с тобой был кто‐то другой, я бы, может, и поверила. Но эта выдра больше всех голосила на всё отделение, чтобы эту новенькую убрали из их палаты.
Кажется, наша легенда не была такой уж хорошей, и теперь я мог лично наблюдать, как она разваливается на куски со скоростью карточного домика.
— Хали-Гали, а ты чего тут трёшься? — рявкнула Стрекоза. — Давай уже марш в свою палату!
Хали-Гали вздохнул, бросил на меня сочувственный взгляд и поплёлся в сторону десятой.
— Вы тоже шуруйте отсюда!
— Мы никуда не пойдём, — веско обронил Миха. — До отбоя ещё далеко, и мы ничего не
