Джон Kаppe - В одном немецком городке
Она снова расплакалась.
– Я была безумно обрадована. Я так мечтала, чтобы он опять заговорил со мной, как прежде. Он ждал меня. Я это сразу поняла; он только делал вид, будто эта встреча – простая случайность. И я сказала: Лео! Я никогда не называла его так до этой минуты. Лео. Мы поговорили, стоя в коридоре. Какая приятная неожиданность, повторял он снова и снова. Может быть, поужинаем вместе? Я же на дежурстве, напомнила я ему – на случай, если это вы летело у него из головы. Жаль, сказал он, ничуть не смутившись, тогда, может быть, завтра вечером? А как насчет уик-энда? Он позвонит мне. Он позвонит мне в субботу утром, идет? Это будет очень мило, сказала я, меня это вполне устраивает. Сначала мы немного погуляем, сказал он, по холмам, за футбольным полем, хорошо? Я была счастлива. В руках у меня была пачка телеграмм, и я сказала: отлично, а сейчас мне надо передать эти телеграммы Медоузу. Он хотел отнести их вместо меня, но я сказала: нет, не утруждайте себя, я отнесу сама. Я уже повернулась к нему спиной, понимаете, не хотела, чтобы он ушел первый, но не успела сделать и двух шагов, как он вдруг сказал – в этой своей обычной, вкрадчивой манере: «Да, Дженни, послушайте, вот какое дело… Нелепая получилась история: весь наш хор собрался внизу, на лестнице, и никто не может отпереть дверь конференц-зала. Кто-то ее запер, а ключа нет, и мы подумали, что, наверно, у вас он должен быть». Все это показалось мне довольно странным, по правде говоря. Прежде всего я не представляла себе, кому это могло прийти в голову запереть дверь зала. Ну, я сказала: хорошо, я сейчас спущусь вниз и отопру дверь, только мне сначала надо разделаться с телеграммами. Он, конечно, знал, что у меня есть ключ: у дежурного всегда должны быть запасные ключи от всех комнат посольства. «Зачем вам утруждать себя и спускаться вниз,– сказал он.– Дайте мне ключ, я все сделаю сам. В две минуты». И тут он заметил, что я колеблюсь. Она закрыла глаза.
– Он был такой… жалкий. Его так легко было обидеть. И я уже однажды оскорбила его – заподозрила, что он заглядывает в мои письма. Я любила его… Клянусь вам, я никогда никого не любила прежде…
Мало-помалу ее рыдания утихли.
– И вы дали ему ключи? Всю связку? Ключи от комнат, от сейфов…
– Да, и от всех столов и несгораемых шкафов, от парадного входа, и от черного, и от сигнала тревоги в архиве аппарата советников.
– И ключ от лифта?
– Лифт тогда еще не был на ремонте. Его заперли только в конце следующей недели.
– И долго он держал ключи?
– Минут пять. Может быть, даже меньше. Это ведь недолго, верно? – Она умоляюще вцепилась в его рукав.– Скажите, что это недолго.
– Чтобы снять отпечаток? За это время он мог снять пятьдесят отпечатков, если у него был навык.
– Но ему нужен был бы воск, или пластилин, или еще что-нибудь… Я потом проверяла – смотрела в справочнике.
– Он мог держать все это наготове у себя в комнате,– равнодушно заметил Тернер.– Она ведь на первом этаже. Не растраивайтесь,– сочувственно добавил он.– Может быть, он и в самом деле просто хотел впустить хор. Может быть, у вас слишком разыгралось воображение.
Она перестала плакать. Ровным, монотонным голосом она продолжала свои признания:
– Хор не репетирует в эти дни. Только по пятницам. А это был четверг.
– Вы это выяснили? Справились у охраны?
– Я знала это с самого начала. Знала, когда давала ему ключи. Делала вид, будто не знаю, но знала. Просто не могла отказать ему в доверии. Это был акт самопожертвования, неужели вы не понимаете? Акт самопожертвования, акт любви. Но разве мужчина может это понять!
– И после того, как вы отдали ему ключи,– сказал Тернер, поднимаясь с колен,– он не захотел вас больше знать?
– Все мужчины таковы. Разве нет?
– Позвонил он вам в субботу?
– Вы же понимаете, что не позвонил.– Она снова уронила голову на руку.
Он захлопнул свою записную книжечку.
– Вы слушаете меня?
– Да.
– Упоминал он когда-нибудь о женщине, которую зовут Маргарет Айкман? Он был помолвлен с нею. Она знала и Гарри Прашко.
– Нет.
– А о какой-нибудь другой женщине?
– Нет.
– Говорил он с вами о политике?
– Нет.
– Были у вас основания предполагать, что он человек крайне левых убеждений?
– Нет.
– Случалось вам видеть его в компании каких-либо подозрительных личностей?
– Нет.
– Говорил он с вами когда-нибудь о своем детстве? О своем дядюшке, который жил в Хэмпстеде? Дяде-коммунисте, воспитавшем его?
– Нет.
– О дяде Отто?
– Нет.
– Упоминал он когда-нибудь о Прашко? Упоминал или нет? Вы слышите? Упоминал он о Прашко?
– Он говорил, что Прашко был его единственным другом на всей земле.– Она снова разрыдалась, и он снова ждал, пока она успокоится.
– Говорил он о политических взглядах Прашко?
– Нет.
– Говорил, что они по-прежнему дружны? Она отрицательно покачала головой.
– Гартинг обедал с кем-то в четверг. Накануне своего исчезновения. В «Матернусе». Это были вы?
– Я же вам говорила! Клянусь, я не видела его больше!
– Признайтесь, это были вы?
– Нет!
– Он сделал пометку в своей записной книжке, которая указывает на вас. Буква «П». И в других случаях он делал такие же пометки, имея в виду вас.
– Это была не я!
– Значит, это был Прашко, так, что ли?
– Откуда я могу знать?
– Потому что вы были его любовницей! Вы признались мне только наполовину, не рассказали всего! И вы продолжали спать с ним до последнего дня, пока он не скрылся!
– Это неправда!
– Почему Брэдфилд покровительствовал ему? Лео был ему глубоко антипатичен, почему же Брэдфилд так опекал его? Поручал ему всевозможные дела? Держал на жалованье?
– Будьте добры, оставьте меня,– сказала она.– Пожалуйста, уходите. И никогда больше не появляйтесь.
– Почему?
Она выпрямилась.
– Уйдите,– сказала она.
– В пятницу вечером вы ужинали с ним. В тот вечер, когда он исчез. Вы были его любовницей, но не хотите в этом признаться!
– Неправда!
– Он расспрашивал вас о Зеленой папке! И заставил вас передать ему спецсумку, в которой она хранилась!
– Неправда! Неправда! Убирайтесь вон!
– Мне нужна машина.
Тернер спокойно ждал, пока она звонила по телефону.
– Sofort! (Немедленно (нем.)) –сказала она.– Sofort. Сейчас же приезжайте и заберите этого господина отсюда.
Он направился к двери.
– Что вы с ним сделаете, когда разыщете его? – спросила она упавшим голосом: волнение истощило ее силы.
– Это уж не моя забота.
– А вам, значит, все равно?
– Мы его не найдем, так что это не имеет значения.
– Зачем же тогда искать?
– А почему бы и нет? Разве не в этом проходит наша жизнь? Все мы ищем людей, которых нам не суждено найти.
Он не спеша спустился по лестнице в вестибюль. Из соседней квартиры доносилс гомон – там веселились. Компания арабов, сильно на взводе, пробежала мимо него вверх по лестнице; они громко переговаривались, сбрасывая на ходу плащи. Тернер остановился в подъезде. По ту сторону реки неяркая цепочка огней висела в теплом полумраке, словно ожерелье, опоясывая чемберленовский Петерсберг. На противоположной стороне улицы высилось новое здание. Оно производило странное впечатление, словно было построено сверху вниз – сначала кран навесил крышу, потом подвели все остальное. У Тернера мелькнула мысль, что прежде он видел это здание в другом ракурсе. Улицу пересекала эстакада железнодорожного моста. Когда по ней с грохотом промчался поезд, в окнах вагона-ресторана промелькнули безмолвные силуэты людей, уткнувшихся в свои тарелки.
– В посольство,– сказал Тернер.– В британское посольство.
– Englische Botschaft? (В английское? (нем.))
– Не английское – британское. И побыстрей. Шофер выругался, буркнув что-то по адресу дипломатов.
Машина понеслась с головокружительной быстротой, на одном из поворотов они чуть не столкнулись с трамваем.
– Вы что, черт побери, не умеете водить машину? Тернер потребовал квитанцию. Шофер порылся в отделении для перчаток, достал квитанционную книжку и резиновую печать. Он хлопнул печатью с такой силой, что квитанция смялась. Посольство выплыло из-за угла, словно корабль, сверкая всеми своими окнами. Темные силуэты пар двигались в гостиной, слитые воедино медленным ритмом бального танца. Стоянка была забита машинами. Тернер выбросил квитанцию: Ламли не станет оплачивать проезд на такси. Согласно новому распоряжению об очередном сокращении расходов. И взыскивать не с кого. Разве что с Гартинга, который и так, кажется, уже по уши в долгах.
Брэдфилд на совещании, сказала мисс Пит. Возможно, сегодня же ночью он улетит вместе с послом в Брюссель. Она отложила в сторону свои бумаги и вертела в руках синий кожаный овал, на котором в надлежащем порядке раскладывала именные карточки для предстоящего официального ужина; с Тернером она говорила таким тоном, словно ей вменялось в обязанность бесить его. А де Лилл – в бундестаге, слушает дебаты о чрезвычайных законах.
