Кристофер Дикки - Кровь невинных
— Американец?
— Да.
— Хорошо. — Он поднял вверх большой палец и двинулся дальше.
— Они любят американцев?
— Пока любят. А завтра — как знать. Но больше всего ему понравились деньги, которые я ему дал.
Машины снова двинулись.
— Палестина, — проговорил я. — Ты можешь туда вернуться?
Он снова посмотрел на меня с удивлением и разочарованием во взгляде.
— Наша семья покинула Палестину в 1948 году. Теперь израильтяне живут там, где родилась моя мать, и владеют магазином моего деда. Они заявили, что эти земли принадлежат им. Как и все, что им удалось украсть. Знаешь, у мамы до сих пор есть ключи от нашего дома в Яффе. У нее сохранились все документы. Дедушка забрал их, когда мы уезжали. Он думал, что мы сможем возвратиться. Арабы собирались вернуть все это нам. — Желваки заиграли на лице Рашида. — Но он умер в Кувейте, так и не увидев своей страны. Мы жили с черноглазыми арабами в пустыне. Другие беженцы из Палестины находились в подчинении у египтян. Мы селились везде, где это было возможно, и ждали. Но арабы проиграли даже в Иерусалиме, и мечеть Эль-Акса оказалась в руках евреев. Мы жили с этими дерьмовыми кувейтцами, поднимали их страну, но они и ее потеряли, а теперь во всем обвиняют нас. Эти люди — свиньи.
— Я ничего не знал об этом. Да и откуда мне знать. Но я слышал, что в прошлом году был подписан мирный договор.
— Арабские политики опять все распродают. Это не мир. Это капитуляция.
— Все так запутано.
— Американская чушь. Есть справедливость. А есть несправедливость. Все просто.
— Но это не моя битва.
— Это битва каждого мусульманина.
Уже стемнело, и я словно зачарованный смотрел, как свет фар скользил по дороге, по приближающимся машинам, по горной гряде с одной стороны и по небу и морю — с другой, пока мы ехали вдоль побережья.
— Почему же тогда ты здесь? Почему не борешься за Палестину?
— Это битва каждого мусульманина. За справедливость. И когда-нибудь, когда-нибудь она обязательно восторжествует.
— Слушай, я ничего не понимаю: ты хочешь бороться за Палестину, а вместо этого едешь в Боснию. Не понимаю.
— К счастью для тебя, — улыбнулся он.
* * *Мы пропустили все молитвы, поскольку не могли останавливаться. Переночевали в городе Сплите, в маленьком доме, где и без нас было много постояльцев. На кухне собралась небольшая группа людей, которые курили. Некоторые — арабы, остальные — черные. Меня это очень удивило. Так хотелось спать, что перед глазами стояла пелена, похожая на туман, и я едва нашел в себе силы поздороваться с ними. Отключился, едва добравшись до кровати. На рассвете мы совершили фаджр — утреннюю молитву. Как бы ни трудно мне было вставать, умываться и настраиваться на молитву, я чувствовал, что проникаюсь этим ритуалом и он начинает успокаивать меня.
После молитвы Рашид дал мне какие-то бумаги в согнутом пополам конверте. Разрешение на въезд. Я не смог разобрать ничего, кроме своего имени, но, похоже, они были подлинными.
— Как тебе это удалось? — спросил я.
— Мир не без добрых людей, и у нас есть деньги.
Мы снова отправились в путь. Благодаря документам и присущему Рашиду дару убеждения все прошло как по маслу. К полудню мы прибыли в Ливно. Судя по карте, мы находились на территории Боснии, но повсюду виднелись хорватские флаги. Помолились в пустой мечети. Затем я сел за руль. Дорога становилась все хуже. Все реже встречались другие автомобили. Однажды мы остановились, и Рашид отклеил арабские знаки с дверец машины, после чего замазал грязью их следы.
— Неизвестно, с кем мы здесь встретимся, — объяснил он.
Но время шло, а нам никто не попадался.
Изрезанная колеями и рытвинами, заметенная снегом дорога шла вдоль горной гряды. Мы ехали то мимо каменистых утесов, то сквозь густой лес, темный и зловещий, как в волшебных сказках. Дорога обледенела, и машина соскальзывала к краю обрыва.
— Хочешь, я сяду за руль? — предложил Рашид.
— Нет. Разве что ты сам этого хочешь.
— Ты — хороший водитель, — ответил он.
Мы разговаривали все меньше и меньше. В салоне машины раздавались лишь скрип подвески, рев двигателя и громкое жужжание вентилятора. Я испытывал тревогу: представлялось, как машина срывается с обрыва и разбивается, а вместе с ней и мы.
Я никогда не любил высоту. Трудно сосчитать, сколько раз мне приходилось прыгать с парашютом, проходить по веревочным мостам, спускаться на канате с гор и с вертолета. И всякий раз я преодолевал страх, который буквально парализовывал меня. Первые несколько раз, когда я залезал на вышку для прыжков, мои ноги подгибались и я не мог сдвинуться с места. Позже я научился подавлять в себе страх, сосредотачиваясь на повседневных заботах или каких-то других проблемах, например, под чей обстрел я могу попасть, когда приземлюсь. Но теперь, путешествуя по горному серпантину, мне казалось, что я заглядываю в бездну, и страх снова сковывал мои мышцы. Обрыв был совсем близко. Машина могла в любую минуту преподнести сюрприз.
Слишком близко к краю. Я делал все, чтобы она оставалась на дороге, стараясь при этом особенно не напрягаться.
Вскоре после того как мы проехали Гламоч, мне показалось, что придется повернуть назад. Дорога пролегала через небольшую долину, затем снова вела в горы, становясь все уже и уже. Под снегом — только грунт и гравий. Наконец дорога сузилась до одной линии. А потом стала и того уже. Часть дороги просела, и огромную трещину перекрывали бревна. Они лежали вкось и вкривь, некоторые из них выступали над остальными и казались весьма неустойчивыми. Мы вышли, чтобы осмотреть их. Неумело залатанная дорога выглядела ненамного шире нашего «лендкрузера».
— У нас получится. — Рашид осторожно переходил через бревна. Он едва не поскользнулся на их ледяной поверхности.
Меня это не убедило. Однако дорога позади нас была слишком узкой, развернуться не представлялось возможным, и нам пришлось бы долгое время ехать задним ходом, что не менее опасно. Снова пошел снег. У нас не оставалось выбора. Если мы не переедем эти бревна, то я никогда не доберусь до Дрвара. Мы можем застрять в горах на ночь. Возможно, дольше. Но если поедем слишком быстро, машина сорвется в пропасть. И мы погибнем.
— Надеюсь, ты окажешься прав, — сказал я.
— Я поведу, а ты будешь показывать мне путь, — предложил Рашид.
— Нет, приятель. Это мое путешествие.
Он посмотрел на меня, тяжело дыша.
— И Божья воля.
— Да, и Божья воля.
— Убери зеркало справа и не переживай, если поцарапаешь машину.
— Хорошо. Но я надеюсь обойтись без этого.
Я медленно поехал на самой низкой скорости, стараясь не сводить глаз с Рашида впереди меня или с каменной стены справа, только бы не смотреть налево. Но не мог. Все, что я видел, — это пропасть. Если бы я открыл дверцу машины и сделал всего один шаг, то сорвался бы вниз. Дно пропасти находилось, наверное, в тысячи футах от нас, его заслонял круговорот снежинок и густые серые облака. Я слышал, как шины шуршали по гальке, и каждая частичка льда и снега скрипела и хрустела под ними, пока я приближался к бревнам. Шины коснулись их и медленно покатились сначала по одному, затем — по другому. Бревна закачались, и переднее левое колесо, находившееся ближе всего к обрыву, стало соскальзывать, а переднее правое поднялось.
— Не останавливайся, — прокричал Рашид. — Езжай дальше! — Он забрался на бампер спереди. Под его весом колесо опустилось на землю. Бревна перестали покачиваться. Мы продвигались дальше. Рашид стоял перед машиной, его силуэт вырисовывался на фоне неба. Он не сводил с меня глаз.
— Двигайся, — сказал он.
Затем начал просто открывать рот, беззвучно произнося слова: «Медленно. Вот так». Металл с правой стороны скрипел и визжал, задевая каменистую поверхность утеса. Передние колеса соскользнули с последнего бревна и заскрипели по снегу. Но задние пробуксовывали по льду, который покрывал бревно.
— Не останавливайся! — велел Рашид и взобрался на капот «лендкрузера».
Затем полез наверх, и я услышал, как он ползет по крыше назад, чтобы надавить на задние колеса, которые скользили. Их заносило, и на мгновение они закрутились на льду. Но они продержались достаточно долго, чтобы передние колеса оказались на твердой почве. Машина дернулась, подскочила и наконец миновала бревна.
В лобовом стекле сверху появилось лицо Рашида. Он улыбнулся и засвистел, но я не слышал его через стекло. Рашид подал мне знак проехать еще немного вперед, чтобы он мог спрыгнуть. Соскочил с крыши с правой стороны машины, посмотрел на дверцу и покачал головой.
— Открывай дверцу, — сказал он, — только не левую, — и уселся рядом со мной.
— Даже не верится, что мы справились.
— Господь помог нам, — ответил Рашид.
