Михаил Зайцев - Час волкодава
Мне было двадцать, когда наступила пора экзаменов. Общеобразовательные дисциплины я сдал легко, и наступило время самых главных экзаменов – на выживание.
В первую очередь на меня натравили собак. Специально обученных и разорвавших горло не одному зэку. Экзаменаторы позаимствовали этот тест у преподавателей спецшкол для диверсантов нацистского абвера. Я выжил. Лахтарь объяснял – звери не трогают АБСОЛЮТНО неподвижного человека. ПОЛНОСТЬЮ неподвижного. Включив воображение, я могу представить, каково приходится обычному человеку, когда на него несется свора брызжущих яростной пеной овчарок. Состояние обычного человека я могу лишь вообразить, поскольку сам терял самообладание один-два раза в течение взрослой жизни, не больше. Собачки прыгали вокруг меня, стоящего столбом, щелкали челюстями возле лица, но я оставался равнодушным и неподвижным. Псы успокоились, и я убил их. Каждой твари хватило по одному удару. В потухших собачьих глазах застыло звериное удивление. И страх.
Следующий экзамен был посложнее. Мне предписывалось ограбить обычную ленинградскую сберкассу и прибыть с деньгами в Москву по определенному адресу. Десять суток я находился вне закона, привыкая к этому состоянию, которое по завершении обучения должно было стать для меня обычным. Ни документов, ни денег, ни оружия у меня не было. Все пришлось добывать в городе самому. Москва и Ленинград тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года сильно отличались от нынешних. Убийство – экстраординарное происшествие, все менты на ногах, днем и ночью не прекращается поиск преступника. Ограбление сберкассы – вообще нечто из ряда вон. В помощь милиции подключили КГБ, армию. Все силовые структуры на взводе, а я могу противопоставить им лишь силу мускулов, выносливость и полнейшее, абсолютное спокойствие. Знаешь, есть расхожая фраза: «Чтобы победить противника, нужно в первую очередь победить себя, преодолеть собственный страх, нерешительность...» Ну, и так далее. Мне не нужно было ничего в себе преодолевать. Я проходил, задевая плечом милиционеров из усиленного патруля на вокзале, я знал – у каждого из ментов есть мой фоторобот, но я излучал спокойное равнодушие, и менты меня, одиноко бредущего молодца с полным денег чемоданом в расслабленной руке, не замечали...
На конспиративной квартире в Москве меня ждала засада. Злая шутка экзаменаторов. Так они думали. Но я все воспринял спокойно. Ушел с пулей в ляжке. Ты не думай, говоря о собственной невозмутимости, я ничуть не хвастаюсь. Я лишь хочу, чтобы ты правильно воспринял мой рассказ. Понял, что такое СИСУ.
Каким образом я, впервые оказавшийся в Москве, отыскал врача и заставил его удалить пулю – история особая. Скажу лишь, что это был ветеринар, причем ужасно пугливый ветеринар... Что ты улыбаешься? Вспомнил нашу с тобой первую встречу? Нет, Миша, с тем ветеринаром я обошелся гораздо грубее, нежели с тобой. И лучше тебе не знать как.
Деньги из ограбленной сберкассы я притащил за желтый забор туберкулезной больницы на станции «Разлив». Экзамен номер два сдал на «отлично».
После была еще целая серия экзаменационных испытаний... Я бегал по тайге, меня ловили вместо сбежавшего из лагеря зэка, которого мои кураторы шлепнули, едва он пролез под колючкой. Беглеца заменил я... Еще я собирал коноплю в Казахстане и возил в Разлив. Еще украл два автомата с территории военной части... И много еще чего было, но самым серьезным оказался последний экзамен. Нас с Лахтарем стравили. Заставили драться учителя и ученика. Лахтарю пообещали: победишь – сразу же вернешься в Хельсинки. Дело было летом, белые ночи, обычная утренняя пробежка. Бегу по берегу залива, навстречу Лахтарь с финкой в руке... Я убил его. Сломал позвоночник...
Ты не думай, Миша, я не бесчувственный робот. Вчера, например, подбадривая тебя в трудную минуту, вселяя в тебя оптимизм задорными репликами, я искренне тебе, партнер, сочувствовал. Ты попал в непривычную атмосферу травли, и я могу представить, каково тебе пришлось. И то, как раздражала тебя моя спокойная физиономия, тоже прекрасно понимаю, но... Но вернемся к моей автобиографии. Раз уж я начал исповедь, хочу закончить, выговориться. Вполне человеческое желание, правда?..
Реабилитационный период после экзаменов длился полгода. Шесть месяцев я жил в однокомнатной квартире новоселом, в районе ленинградских новостроек, официально именуемом «Гражданкой». Народ называл этот район «ФРГ» – «фешенебельный район гражданки». Район «ГДР» – «гражданка дальше ручья» – еще только начинали отстраивать. У меня появился мой первый паспорт, и согласно легенде – не смейся – я был инвалидом без права работы. Для врачей в районной поликлинике, ежели вдруг заинтересуются молодым инвалидом, мне выдали специальные таблетки. Проглотишь – и сердце стучит как бешеное, давление 220 на 160. Короче – гипертония.
Раз в неделю я, скромный инвалид с соответствующей пенсией, ездил на кладбище, на могилу супругов с той же фамилией, что и у меня в паспорте. Однажды на могильном холмике меня дожидался скромный букет увядших хризантем. Это был знак. Хризантемы означали, что курьера ЦК ждут в столице на конспиративной квартире в районе метро «Пушкинская». Адрес я помнил. Соседям сказал: еду к тетке в деревню. Надолго...
Да-да, Миша, я жил в родной стране как нелегал. И до сих пор так, к сожалению... Вот только раньше я мог рассчитывать на медицинскую помощь, самую квалифицированную. И на финансовую поддержку. А теперь не могу. Государство, которому я служил, исчезло с политической карты мира... Однако вернемся к воспоминаниям...
Из московской квартиры я вышел переодетым во все заграничное, с паспортом гражданина Швеции, под руку с девушкой-шведкой, по документам – моей супругой, по жизни – партнером, коллегой-курьером. И с багажом. С финансовой поддержкой лидеру национально-освободительного движения в... впрочем, где – это неважно. Дебютировал я под надзором более опытного партнера, то есть партнерши. После, как правило, выезжал один. Много раз ездил. С 1969-го по 1986-й. Семнадцать лет работал. Двадцать два раза выезжал за рубеж. Всякое повидал, многое понял, что называется – пожил... Потом перестройка, затишье...
Как-то осенью, во время планового посещения кладбища, вместо ожидаемых хризантем на могильной плите лежала сломанная алая роза. В соответствии с заранее оговоренным планом «Сломанная роза», я поменял ленинградскую квартиру на домик под Тверью, но вскоре его продал. Сменил документы и под новым именем, в образе офицера в отставке, купил частный дом в Болшеве, под Москвой. Отставником я был угрюмым и нелюдимым. Жил на военную пенсию, часто ездил в столицу, прогуливался по Чистопрудному бульвару, дожидался встречи со связником. Дождался. Получил бумаги, энную сумму в рублях, спецсредства и инструкции, которые даже меня, разучившегося удивляться, поразили. Поступил приказ на консервацию. Выдали две запасные ксивы. Одна та, что я спалил сегодня в печке, вторая сейчас у меня в кармане. Спецсредства, не ахти какие, но в достаточном количестве и ассортименте, чтобы устроить маленькую войну, приказано было держать всегда под рукой. И ждать новых распоряжений. Способ связи прежний. Только кладбище другое, московское. И могилка другая.
В декабре девяносто первого на подернутой инеем гранитной плите с именами давно усопших незнакомых мне людей я увидел поблекшую алую розу с надломленным стебельком.
Далее по отработанной схеме – отставной военный продает дом в Болшеве, превращается в русскоязычного жителя мятежной Прибалтики, причем деревенского, большую часть жизни обитавшего якобы на заброшенном хуторе. Еще раз просматриваю фотографии, на которых запечатлен мой прототип, перечитываю и уничтожаю машинописные листочки с жизнеописанием бобыля-хуторянина, вспоминаю родных деда с бабкой, родной хутор и стараюсь не думать, что означает для человека, чью фамилию я отныне ношу, сломанная роза на могильном камне.
С московской пропиской и с приобретением клетушки-квартирки в Кузьминках были проблемы, но я их уладил. Наличные деньги способны решить множество личных проблем. Тогда же я приобрел и загородную резиденцию, куда мы сейчас едем. Большую часть спецсредств спрятал за городом, рассудив, что в городской типовой квартире их держать опасно. Эту вот «Волгу», баранку коей я сейчас кручу, тоже купил в тот период. Оборудовал гараж за городом, а для повседневного бытия обзавелся скромной «Окой». И все – привет. Деньги кончились.
На протяжении всей предыдущей жизни, как ты понимаешь, в деньгах я не нуждался. Кураторы исправно подбрасывали на жизнь, легендируя денежные переводы помощью дальних родственников. Уверен – попади я вдруг в разработку КГБ, нашлись бы и богатые родственники, их фото мне показывали. В структуре вокруг курьеров ЦК работали архиквалифицированные специалисты. Нынешняя служба безопасности президента в сравнении с той структурой – все равно что вооруженные силы Непала в сравнении с НАТО. Не по количественному составу, конечно. Речь идет о качестве. В «Альфе» вон тоже, если ты знаешь, народу не так уж много, однако, решилась бы «Альфа» штурмовать «Белый дом» в девяносто первом, пусть даже первого сентября, уверен – победившую девятнадцатого августа «демократию» со всеми ее народными энтузиастами упразднили бы в течение суток... Впрочем, я отвлекся, речь шла о деньгах. О рублях, которые стремительно обесценивались и которых к лету девяносто второго у меня оставалось совсем чуть-чуть.
