Зухра Сидикова - Стеклянный ангел
- Умоляет, чтобы я нему не ходила. К ее Петеньке. Чтобы оставила его ей.
- Ты серьезно? - не поверил Миша.
- Серьезно, стала говорить, что любит его больше жизни, и чтобы я шла домой. И деньги мне сует, много денег, гораздо больше, чем бы я за вызов получила.
- И что?
- Взяла я деньги и убралась, как говорится, восвояси.
- А потом?
- А потом, я узнала, что его грохнули, и решила молчать подобру-поздорову. Меня-то сразу выявили - через службу такси. У них все адреса, по которым они выезжают, в базе хранятся. Вот полиция и подсуетилась – выяснила, кто в ту ночь приезжал к этому дому. Таксист меня и сдал. Нагрянули прямо в массажный салон – позорище! Я о том, что собиралась к Ганищеву, сообщила, а вот о той чокнутой промолчала. Мало ли что у нее на уме, вдруг бы она и со мной расправилась? Да и деньги возвращать не хотелось. Их бы сразу к вещдокам приобщили. А мне неохота было с ними расставаться. И дальше надо было молчать, а я дура тебе все рассказала.
- И правильно сделала, что рассказала, - успокоил Миша, - быстрей на квартиру соберешь. А как она выглядела? Сможешь описать ее внешность?
- Да я особо ее не разглядывала. Женщина как женщина, обычная. В очках таких, знаешь, в которых глазки такие м-а-а-а-ленькие становятся. И белобрысая, по-моему. С фигушкой такой на затылке.
- А одета во что была?
- Ну, ты тоже спрашиваешь. Я и не помню. Во что-то простое. По-моему, юбка и кофточка, вроде того, я не обратила внимания. А что это так важно? - она вдруг села к нему очень близко и подула в ухо.
Миша сначала оторопел, потом забеспокоился. Что это с ней? Может деньги отработать хочет? Так не надо, у него этого добра скоро навалом будет.
- Ну, ладно, ты отдыхай, а я пойду, - сказал он и задом стал отступать к выходу.
Виолетта встала, пошла за ним.
- Слушай, может, останешься? Ты такой симпатичный.
- В следующий раз, - заверил Миша, рванул на себя дверь и сиганул по лестнице так стремительно, что чуть ноги не себе не переломал.
Глава восьмая
Больше всего на свете Гавриил Аронович любил шахматы. Мог говорить о них часами, и разыгрывать свои мудреные партии мог без устали. Да вот только не с кем было. Поэтому периодически он заходил к Мише и умолял уважить, сразиться в партию-другую.
Миша соглашался, - не хотел обижать старика, глядевшего на него глазами грустного клоуна, - хотя шахматы ненавидел с детства. С тех пор как на школьном турнире с позором продул Славику Абрамскому из параллельного класса.
Гавриил Аронович в прошлом актер русского драматического театра. В детстве он смешил Мишу до колик, разыгрывая перед ним целые представления в лицах.
Миша знал: если кто и поможет ему загримироваться, так что мама родная не узнает, так это Гавриил Аронович.
Мама родная действительно не узнала, когда, войдя в квартиру, увидела брюнета с тонкими усиками, в огромных допотопных очках, за которыми прятались маленькие хитрые глазки. Брюнет сидел на кухне и пил чай с маминым печеньем. Мама вскрикнула и хотела бежать звонить в полицию, но тут брюнет дико расхохотался и знакомым голосом завопил:
- Мамочка, да это же я!
Маму пришлось успокаивать полчаса, она то смеялась, то ругалась.
Миша рассказал маме историю о том, что у него сегодня любительский спектакль в подшефном клубе юных туристов. Маме очень хотелось верить Мише, и она почти поверила. Спросила только: «Разве сейчас есть шефы?»
Миша чмокнул маму в щеку и убрался восвояси, удивляясь тому, как взрослые люди могут верить всякой ерунде. Гавриилу Ароновичу, например, он доверительно сообщил, что конспирация и изменение внешности ему нужны для того, чтобы проследить за любимой девушкой, которая, кажется, изменяет Мише с криминальным авторитетом по кличке «Гога конопатый». Гавриил Аронович поверил, проникся сочувствием, выпростал все свои закрома, в которых отыскался черный парик, маленькие усики, которые сажались на клей, и очки с толстыми стеклами, меняющие Мишу до неузнаваемости. Также Миша позаимствовал у Гавриила Ароновича темно-серый костюм, который оказался почти впору, только брюки были слегка коротковаты.
Теперь Миша чувствовал себя вполне готовым к тому, чтобы отправится на поиски истины в дом номер сто тридцать три по проспекту Победы, в котором произошло третье убийство. Он решил опросить соседей. Кто как ни соседи знают, что происходит в квартирах, расположенных рядом с ними, под ними, над ними. Кто-нибудь что-нибудь да слышал. Наверняка. Что-то такое, что осталось неизвестным полиции и прокуратуре. И Миша докопается до сути. Обязательно.
Камуфляж же нужен был для того, чтобы в самый ответственный момент кто-нибудь снова не заорал: «То-то я смотрю – рожа знакомая!»
* * *
Мальчик смотрел внимательно и изучающе. Большие, темные, в длинных пушистых ресницах, глаза словно существовали отдельно от лица. Словно только в этих глазах присутствовало то настоящее, что сформировалось в этом ребенке, чем наделил его Господь, а немощность и неподвижность бедного искривленного тела являлась случайным стечением обстоятельств, зачем-то вторгшимся в жизнь и судьбу маленького человека.
- Здравствуй, - сказал Миша. – А взрослые дома?
Ему стало не по себе от этого взгляда, стало неловко за эти фокусы с переодеваниями и наклеенными усами. Вдруг почувствовал себя клоуном, шуткам которого никто не смеется, и который вызывает в зрителях только досаду и недоумение.
Мальчик нажал на какую-то кнопку на ручке инвалидного кресла, в котором он сидел, и оно, мягко жужжа, отъехало вглубь коридора.
- Мама, – позвал мальчик, – голос у него был приглушенный, сипловатый. Было заметно, что ему трудно говорить.
В коридор вышла невысокая худенькая женщина с полотенцем в руках.
- Ой, Алеша, - заволновалась она, - ты почему же открыл дверь и не позвал меня? А я стираю и не слышу, что звонят. Здравствуйте, вы из ЖЭКа?
- Здравствуйте, - сказал Миша, - я из прокуратуры. Он вытянул перед собой удостоверение следователя, бессовестно состряпанное вчера на принтере и приклеенное в красную книжицу старого студенческого билета.
Женщина на удостоверение даже не взглянула, охнула, прижала полотенце к лицу:
- Проходите, проходите в комнату. А ты, Алешенька, иди к себе. Можешь включить компьютер.
Кресло снова зажужжало, и мальчик, едва не задев Мишу, выехал из комнаты.
- Садитесь, пожалуйста.
Женщина и мальчик были очень похожи. Грустные глаза, хрупкие фигуры, и что-то еще, что безошибочно позволяет определить людей, не единожды битых жизнью
- Я знала, что рано или поздно все раскроется, - сокрушенно сказала женщина.
«Ого, - подумал Миша, - неужели предчувствия меня не обманули?»
- Я знала, что рано или поздно все станет известно, - повторила женщина, опустив руки, комкающие полотенце, и села на табурет у окна.
- Рано или поздно все становится известно, - глубокомысленно произнес Миша, все еще не веря в свою удачу.
- И что же, теперь мне придется возвращать все деньги? - спросила женщина.
- Это будет зависеть от вашего желания сотрудничать со следствием, - строго сказал Миша.
- Хорошо, - вздохнула женщина, - я все расскажу. Но только здесь с самого начала нужно рассказывать, иначе не получится.
- Рассказывайте с самого начала, - разрешил Миша, и подумал о том, как ему не хочется быть разочарованным, а ведь все, о чем она собиралась ему поведать, могло не иметь отношения к убийству в соседней квартире.
Женщина заговорила, и по мере того, как вырисовывалась суть произошедшего в день убийства, Мишина душа все более радовалась и торжествовала. Его мелкая журналистская душонка. «Да ладно тебе, - он постарался унять угрызения совести, забеспокоившейся некстати, - ведь ради дела, не просто так, я здесь людям голову морочу».
- Раньше в этой квартире жила нормальная семья. Мария Васильевна и сын ее Володя. Мы с Володей выросли вместе, ходили в одну школу, играли во дворе. Он меня и замуж звал, но я тогда уже с отцом Алеши встречалась, отказала. Он тогда обиделся очень, на север уехал. Когда вернулся, Алеше уже восемь лет было, а мужа у меня уже не было. Он сбежал сразу, как только узнал, что ребенок у него – инвалид. Володя, когда вернулся, зашел, Алешу моего увидел...
Он отвернулась к окну, Миша увидел – сдерживает слезы. Помолчала немного. Затем, справившись с волнением, снова заговорила:
- Ну, в общем, он снова меня замуж позвал. Только я отказала: зачем я больного ребенка буду ему на шее вешать? Он помогал мне, очень помогал. Но потом женился, и съехали они с этой квартиры на другой конец города. Марию Васильевну с собой взяли - внуков помогать растить, двое у него родились. Слава богу, здоровые.
- Ну, вот после них и въехал в их квартиру этот… не знаю даже как его назвать?
