Лев Пучков - Дело чести
Прильнув ко второму отверстию, я замер и осторожно стравил лишний воздух, скопившийся в легких. Я всегда так делаю — чисто автоматически, — когда собираюсь нажать на спусковой крючок или обнаруживаю врага в том месте, где его вроде бы быть не должно.
Прямо передо мной — метрах в двадцати — располагалась обширная веранда — терраса, увитая слегка побуревшими лозами винограда. А на веранде мирно обедали четверо очень даже симпатичных мужиков — здоровенных и породистых, с аккуратно подстриженными бородками и хорошими прическами. Но симпатичными эти мужики показались мне вовсе не из-за парикмахерских выкрутас и завидной антропометрии, пусть некоторая часть читателей определенной ориентации не шибко-то радуется по поводу этой оговорки!
За большим прямоугольным столом вольготно сидели товарищи, с которыми я не так давно успел очень хорошо познакомиться, правда, в одностороннем порядке и заочно: два брата Салаутдина и его младший племянник. Возглавлял застолье сам Асланбеков-старший.
— Вот так ни фуя себе… — не сдержавшись, шепотом пробормотал я и вытер мгновенно вспотевший лоб. — Это что ж…
— Усадьба главы клана соседствует с подворьем Руслана, — поспешил пояснить Игорь. — А наши апартаменты аккурат в дальнем углу двора. Ну а дальше — дело техники. Эти ребята проводят на веранде много времени — я наблюдал от нечего делать. Едят, пьют, совещаются… Можно организовать круглосуточное наблюдение: когда темнеет, на веранде зажигают свет — все видно. Ну как?
Что «как»? Разумеется, это подарок, о котором я даже и мечтать не смел! Только за каким сморщенным пенисом, спрашивается, обычному среднестатистическому крутому, не страдающему избытком мозговых извилин, в ожидании обязательного выкупа организовывать круглосуточное наблюдение за главарями банды-похитительницы?
— Зачем? — Не оборачиваясь к Братскому, я равнодушно пожал плечами и спросил:
— Каким боком нам эти уроды?
— Ну мало ли… — Игорь многозначительно хмыкнул. — Может, пригодятся для чего…
— Может, и пригодятся, — согласился я, поворачиваясь к Братскому и пытаясь рассмотреть его глаза, что в чердачном полумраке оказалось делом неперспективным. — Ты за кого нас принимаешь, Игорек?
— Не надо напрягаться, Фома, — посоветовал Братский. — Мне глубоко до лампочки, кто вы такие. Просто я подумал, что нелишне будет знать, чем эти ребята тут занимаются. Вдруг они какую-нибудь бяку захотят сделать? А если вести непрерывное наблюдение, можно, по крайней мере, вовремя отреагировать…
— Какую бяку? — деланно удивился я. — Чего уж хуже может быть — в плен взяли и кучу бабок состригли! Разве что расстрелять под горячую руку? Так невыгодно им это. Вот при обмене — там да. Там надо будет уши торчком держать, чтобы не кинули да второй раз не заставили платить. А пока…
— Ну и хрен с вами, — вроде бы легкомысленно заявил Братский. — Наше дело предложить, ваше — отказаться. Не хочешь — я буду сам периодически лазать сюда и поглядывать. Делать все равно нечего — а так хоть какое-то занятие. А вам если облом — можете дрыхнуть целыми днями.
— Да нет — отчего же, — я лениво зевнул и почесал затылок. — Дело не хлопотное. Может, и действительно пригодится. Правильно ты сказал — все равно балду парим. А так, глядишь, время быстрее пролетит… — Таким вот образом мы с Братским заключили негласный договор о взаимной недогадливости. Он согласился считать нас среднестатистическими бандитами, по хилости ума угодившими в плен, а мы не стали докапываться, зачем обычному следователю ФСБ, пребывающему на грани жизни и смерти, заниматься сбором разведданных, которые в большей степени могут пригодиться даже и не органам безопасности, а таким ушлым ребятам, как дядя Толя Шведов.
Чтобы слегка поддержать соответствующий легенде имидж и не сдаваться Братскому с потрохами, я сразу же туманно пояснил своим «подельщикам», что таковое наблюдение необходимо для «высекания» какого-то важного гипотетического груза, который в любой момент может чудесным образом возникнуть как в той, так и в другой усадьбе.
— А на фуя он нам тута нужен, этот груз? — вяло подыграл мне Джо, углубленно ковыряясь грязным мизинцем в носу и кося на фээсбэшника ленивым взором. — Мы ж с ним, один хер, ниче сделать не сможем! Даже если бы не было вертухаев, — Джо кивнул за окно, где в беседке дремали наши часовые, — через забор полезешь — все очко располосуешь! А потом эти нитки тама у них — сразу кипеж подымется… Не, че-то я не врублюсь, как ты собираешься с этим грузом барахтаться.
— Да при чем здесь очко! — включился Мент. — При чем здесь нитки! Может, получится слинять отсюда и бабки не давать? Ты это имел в виду, Фома?
— Что-то типа этого, — согласился я. — Но насчет груза — это серьезно. Надо смотреть в оба. Если вдруг что — я Саналу по телефону шепну, — при следующем разе, когда будем насчет выкупа болтать. А он разберется…
Придя к консенсусу, мы разработали график, в соответствии с которым на чердаке круглосуточно кто-то торчал и следил попеременно за обоими подворьями. Облегчалось данное мероприятие тем, что часовые никогда не заходили в наше жилище — незачем было. Нас строили для проверки три раза в сутки: утром, в обед и вечером. Ночью, когда происходила смена, часовые светили через окно фонариком, чтобы удостовериться, что пять тел пребывают в сохранности и никуда не улетучились. Поскольку нохчи в вопросах организации службы педантичны, как немцы, смена производилась всегда в одно и то же время. Тому из нас, кто нес ночное дежурство на чердаке, оставалось лишь не прозевать и вовремя спуститься, чтобы притвориться спящим.
В процессе наблюдения удалось выяснить некоторые подробности жизни клана Асланбековых, каковые (подробности) даже при поверхностном анализе легко складывались в стройную систему, обещавшую пригодиться в ходе осуществления нашего предприятия.
Дом Салаутдина, помимо основного его предназначения, выполнял функции штаба, а также великокняжеской приемной. Здесь постоянно сшивались какие-то темные личности, преимущественно вооруженные, которые решали с главой клана разнообразные вопросы, как личного, так и административного характера.
Обычно в таких случаях Салаутдин сидел в кресле посреди двора — наверно, начитался в детстве про князя под дубом — и царственно снисходил к просителям, величественным мановением монаршей длани разрешая их проблемы либо тем же мановением посылая «в» и «на» известное место — в зависимости от настроения. Когда на чердаке приходилось дежурить мне, я в некоторых случаях мог по отдельным, наиболее эмоциональным фрагментам диалогов определить, о чем идет речь.
К сожалению, когда в усадьбе Салаутдина собирались «основные», подслушать, о чем они толкуют, было сложно: «военные советы» по большей части происходили на террасе, крыша которой приглушала звуки речи, а присутствовавшие на данных «соберунчиках» эмоциональностью не отличались и разговаривали вполголоса.
Данное обстоятельство всякий раз вызывало у меня изрядную досаду — на каждом таком «военном совете» присутствовали как раз те лица, кто интересовал нас: четыре брата Салаутдина, двое его взрослых сыновей, трое племянников и еще двое каких-то важных родственников (об их ликвидации Зелимхан ничего не говорил).
Эти клановые совещания происходили ежедневно в десять ноль-ноль, — «основные» прибывали без опозданий, рассаживались за столом и докладывали о состоянии дел. Затем Салаутдин ставил задачи, ребята мирно пили чай, шутили-смеялись — верно, горный воздух и хорошая еда способствуют вечно приподнятому настроению — и расходились по своим делам.
Помимо наблюдения за «княжеским» подворьем, мы получили неожиданную возможность ознакомиться с некоторыми особенностями кланового жития в отдельно взятом административном районе Ичкерии. А наряду с этим были милостиво допущены к косвенному участию в варварской процедуре, сильно отдающей первобытнообщинным душком и отравившей мою легкоранимую душу самими мерзопакостными впечатлениями.
На второй день пребывания в «концлагере», через полчаса после экскурсии на чердак, Руслан потащил нас на экскурсию несколько иного характера. Данное мероприятие было обставлено племянником Салаутдина с таким флером загадочности и таинственности, что я невольно поразился способности детей гор облекать свою склонность к бахвальству в столь непредсказуемые формы.
Ну что, казалось бы, можно выдумать в родном селе, где каждый тебя знает как облупленного, а новости разлетаются с быстротой горного потока? Представьте себе, что в какой-нибудь Константиновке какой-нибудь среднестатистический Игнат приобрел дойную корову и решил, не будучи сильно с будуна, представить ее односельчанам в этаком необычном ракурсе: покрасил в ядовито-зеленый цвет, напялил на нее ОЗК,[12] водит по улицам и всем подряд по секрету сообщает, что данная корова является закамуфлированным статским советником или действительным членом-корреспондентом РАН. Ну и куда его упекут после такого выкидона?