Дэн Уэллс - Мистер Монстр

Тишина. Я вышел из мерзкой кухни и направился вглубь дома, ориентируясь на звук дыхания.

— Эй, — спросил я, — вы меня слышите?

— Помогите нам, — раздался из подвала другой голос.

— Тихо! — одернул первый.

Теперь голоса звучали гораздо ближе.

— Что значит «на свободе»?

— Я выломал дверь чулана. Скажите, как вас найти.

— Мы в подвале! — прокричала вторая женщина. — Вход через дверь на кухне!

— Не делайте этого! — взмолилась первая. — Я хочу выйти отсюда не меньше вашего, но мы не можем позволить себе такого разочарования. Думаю, еще одного я не переживу.

Я вернулся на кухню. Там была только одна дверь — та, которую я счел дверью в кладовку. Я подергал ручку, но дверь оказалась заперта. Я подергал сильнее — с той стороны донесся тихий, едва различимый звук:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Я откинулся назад и потянул за ручку:

— Он носит ключи с собой?

— Откуда мне знать? — воскликнула женщина, явно расстроенная моим вопросом.

— Хорошо. Успокойтесь. Я посмотрю в доме.

— Поспешите! — взвизгнула вторая.

Я вернулся в холл и прошел в дальнюю часть дома, следуя на звук болезненного дыхания. Он вывел меня к прикрытой двери, но она была не заперта; я осторожно отворил ее, опасаясь ловушки, но ничего не случилось. Я оказался в маленькой спальне с матрасом без белья в углу. Обои в цветочек выцвели и пообтерлись. Я распахнул дверь шире и охнул.

Стефани висела напротив стены на толстых веревках, обвивавших запястья и уходивших в две неровные дыры в потолке. Веревки растягивали ее руки в стороны и держали на такой высоте, что она не могла даже толком стоять на коленях. Она висела без сознания, в форме кривого креста. На ней оставалась вчерашняя одежда, блузка и юбка, в которых она пришла на работу, только теперь они пропиталась потом и кровью. У ее ног на ковре виднелась лужица мочи и крови, ставшая частью другой лужи, более старой, — она была не первой жертвой в этой комнате. Голова ее безжизненно поникла, а светлые длинные волосы, облепленные грязью, свисали клоками и закрывали лицо и грудь. В комнате пахло горьким дымом и горелым мясом.

Я вошел, благоговейно открыв рот: эта сцена была и ужасна, и отвратительна, и прекрасна. Здесь, в одной комнате, я увидел воплощение фантазий всей моей жизни. Сюда словно выплеснулись все мои сны, которых я пытался избежать, проводя ночи без отдыха, все темные мысли о том, что я хочу делать с людьми. Сколько раз я воображал себе именно такую сцену с моей матерью, думая при этом: теперь не будешь соваться в мои дела. Сколько раз перед моим мысленным взором возникала Брук, молящая о спасении, готовая на все, чтобы завоевать мою благосклонность. Я всю жизнь старался не попасть в эту комнату: сочинил свод правил, ограничил себя в общении, но все мои усилия вели к тому, что эта комната постоянно маячила передо мной призраком победы. Она была одновременно и моим личным адом, и недостижимым идеалом. Она была тем, в чем я всегда отказывал себе, а потому неизбежно становилась тем, чего я так жаждал.

Стефани дышала мучительно и хрипло. Выкрученные под неестественным углом руки, видимо, сдавливали грудную клетку, препятствуя нормальному дыханию. Но она все же дышала, значит была жива, а поскольку не прореагировала на мое появление — и мой громкий разговор с женщинами в подвале, — вероятно, находилась без сознания. Я приблизился, внимательно разглядывая ее. Ее блузочка оставляла оголенными руки, покрытые теперь красными рубцами: неглубокими порезами и яркими воспаленными ожогами. Я подошел сбоку и вгляделся в ее лицо за паутиной спутанных волос. Алые волдыри и синяки усеивали щеки, нос был сломан после удара рукоятью пистолета в полицейском участке.

Я закрыл глаза и вспомнил ее крики.

В нескольких шагах я увидел столик с целым набором инструментов, но они лежали не в строгом порядке, как лежат пыточные инструменты в кино, а валялись в куче: кухонные ножи вперемешку с отвертками, плоскогубцами, тисками, молотком. Здесь же была подушечка с иголками. Я обнаружил спички, несколько свечек и, как ни странно, коробку с бенгальскими огнями. Я взял плоскогубцы — в их металлических зубцах застряли обрывки чего-то черного. Я положил плоскогубцы и взял резак: на его коротком лезвии засохла кровь, множество слоев крови, словно им мучили сотню жертв и никогда не чистили.

Стефани мешком висела на веревках. Она была совершенно неподвижна, как мертвая. Я держал нож острием к телу и лезвием вверх, словно подношение. Столько снов…

На подъездной дорожке раздался хруст гравия, и я вздрогнул.

— Джон! — закричала женщина внизу.

Я уронил нож и шагнул к двери, потом остановился, вернулся и поднял нож. Я не знал, поможет ли он против демона, но лучше уж с ножом, чем без, рассудил я. Если повезет, то мне удастся выбраться отсюда, не вступая с ним в противоборство.

Я побежал вглубь дома, ступая неслышно и надеясь, что пол под ногами не скрипит. В доме непременно должна быть вторая дверь. Я обнаружил еще одну спальню, вероятно самого Формана, так же бедно обставленную, но в стенном шкафу висело несколько хороших костюмов и свежих белых рубашек. Другой стороной шкаф выходил в ванную, плитка в ней потрескалась и заплесневела, а за ванной следовала еще одна комната, дверь в которую оказалась заперта. Выхода наружу я не нашел. Я мог бы спрятаться в одной из комнат и дождаться, когда Форман снова уйдет… но он сразу же поймет, что я ускользнул из чулана. Сперва он заметит выбитую дверь. Потом увидит, что меня нет в чулане, и начнет искать.

Входная дверь открылась — я услышал скрежет замка и бряцание ключей.

— Неужели ты думал, что тебе удастся сбежать, Джон? — раздался голос Формана.

Он помолчал.

— Это была новая дверь, Джон. Придется поставить металлическую.

Говорить он начал, не дойдя до чулана, — он узнал, что я выбрался, еще не увидев дверь. Как?

— Сбит с толку, Джон? Это естественно. Разве игрушки тебя не предупреждали, что убежать невозможно?

Я тихо направился в комнату, где по-прежнему без сознания висела Стефани. Я видел там окно. Может, удастся открыть его и выбраться из дома, прежде чем Форман меня настигнет?

— А, — сказал Форман, — надежда. Я чувствую, воздух пропитан надеждой, но отсюда давно уже никто не уходил.

Я слышал его шаги — он был в нескольких комнатах от меня и с каждой секундой приближался.

— Если у тебя есть надежда, то есть и план. Ты далеко не так зол, чтобы решиться напасть на меня, а это означает, что ты рассчитываешь выбраться отсюда. Другой двери в доме нет. Окна тебе явно не по зубам. Так что же ты задумал?

Я проскользнул в комнату Стефани и посмотрел на окно — оно было забрано решеткой, как и кухонное. Неужели весь дом в решетках?

— Отчаяние нарастает, — сказал Форман, голос его приближался. — Твой план не работает, или же я пугаю тебя. Или и то и другое. В любом случае вариантов не осталось.

Если бы я не потратил столько времени, изучая Стефани и пыточный инвентарь, то успел бы разглядеть решетки на окнах. Что еще я упустил? Я осмотрелся в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне спрятаться или отбиться от Формана. В углу я увидел маленькую кладовку, но со снятой дверью, а груда коробок внутри оказалась слишком мала — за ней не спрячешься. Можно было порыться в ящиках буфета, но Форман уже вошел в дом — он услышит все, что я буду делать. Я отчаянно озирался: матрас старый, единственная лампочка выключена, дальняя стена недавно обита гипсокартоном, все еще голым. В стене…

Я увидел глаза.

На уровне моих собственных глаз в стене находилось отверстие, сквозь которое смотрели два глаза. Я испуганно отпрыгнул, чуть не упал… но это был не Форман, кто-то другой, грязный и молчаливый. Я замер в ожидании: сейчас глаза моргнут, голова шевельнется — что-нибудь.

Глаза моргнули и увлажнились. Они плакали.

Еще одна пленница. Форман построил стену, отгородив кого-то, оставив только отверстие для глаз напротив своей пыточной в другом конце комнаты. Женщина за стеной, безмолвная и неподвижная, была вынуждена смотреть на все, что прошлой ночью Форман вытворял со Стефани.

И она видела все, что делал в этой комнате я.

— Какой сюрприз! — проговорил Форман, появившись в дверях и наводя на меня пистолет. — Я бы даже сказал, потрясение. Есть две вещи, которые могут потрясти тебя сильнее всего, и обе находятся в этой комнате. Ах, Джон, а ты даже не доставил себе удовольствия.

— Кто она? — спросил я, показывая на глаза.

— Эксперимент. Усовершенствованный вариант пещеры ужасов. Усилитель.

— Усилитель чего?

— Две жертвы по цене одной. Подобного эффекта я, конечно, могу достичь и внизу, но когда одна заперта в стене — это добавляет явный налет отчаяния, которого не добиться другим способом. Как ты догадываешься, я гурман и знаток.